Марина Казанцева - Дом Макгибуров Страница 9

— Пойдёмте с вами, прогуляемся по террасе, — пригласила Фредерика леди Глория. И он не мог отказаться от этого приглашения, оставив вист на старого Макгибура, на художника и на библиотекаря.

Довольно долго она была молчалива. И Фредерик мучался, не зная, что сказать. Все фразы, которые возникали в голове, были какими-то банальными.

Снаружи бился в окна ветер, летели сухие листья. Озеро странно волновалось при свете полной луны.

— Наша с вами свадьба через три дня, — заговорила леди. — Мне кажется, что вы ощущаете неловкость.

Фредерик начал оправдываться и уверять её, что ничего подобного он не испытывает. И сам досадовал на себя за эти сбивчивые фразы. Надо признать, что леди абсолютно права: он чувствует себя здесь так неловко!

Она не слушала его слова. Глория встала у решетчатого окна, слегка закинула лицо и прикрыла светлые глаза. Фредерик невольно замолчал и засмотрелся на это бледное лицо, обрамлённое массой чёрных локонов. Лёгкие тени от ресниц под глазами. Высокий белый лоб. Надо признать, что леди Глория красавица, но слишком уж печальна.

"Вест-Индия вернёт ей цвет лица", — подумал Фредерик.

— Где будет бракосочетание? — спросил он.

— Здесь, — ответила девушка, — Из N прибудет пастор. Папа слишком горд, чтобы провести венчание в деревенской церкви под взглядами и пересудами всех зевак. И слишком беден, чтобы заказывать свадьбу в Эдинбурге. Потом, Фредерик, вы сможете провести всю церемонию, как будет вам угодно, в Вест-Индии, или на Ямайке.

Она невесело засмеялась.

— Простите, Глория, — твёрдым голосом сказал сэр Фредерик. — Но я, как будущий ваш муж, хотел бы знать о вашем прошлом. У вас прежде был жених?

— Да, был, — ничуть не смутившись, ответила девушка. — Но мой отец слишком корыстен. Он не захотел, чтобы я вышла замуж за человека небогатого.

— И куда же он девался? — со внезапно похолодевшим сердцем спросил жених.

— Уехал, — она пожала плечами, — Не скажу, что я сильно его любила, но очень надеялась вырваться отсюда. Дом Макгибуров — просто склеп!

Эти последние слова были сказаны с такой горячностью, почти с ненавистью. И Фредерик не посмел продолжать расспросы. Его решимость угасла сама собой.

— Это он нарисовал портрет в библиотеке? — пробормотал он, чтобы хоть немного сгладить неловкость от допроса.

— Нет. Это рисовал мой брат, Седрик. Он погиб в то же лето, когда не состоялась наша свадьба с Кларенсом.

"С кем?!" — едва не воскликнул Фредерик, но подавил возглас.

— Вам стало дурно? — забеспокоилась девушка. — Вы странно побледнели.

— Нет, нет, ничего, — забормотал молодой человек, чувствуя, как по спине и в самом деле стекает холодный пот.

Открылась дверь гостиной и в проёме возникла тётушка Лаура.

— Глория, — недовольно сказала она. — Не слишком ли вы долго беседуете наедине? Это неприлично!

Девушка с улыбкой глянула на Фредерика.

— Давайте соблюдать приличия, — шепнула она. — У нас в провинции чем дом беднее, тем более печётся о приличиях.

В гостиную подали поднос с печеньем и чай.

13

— Как вам вист? — спросил Фредерик художника, удаляясь вместе с ним в сторону своих спален.

— Мне масть на ум не шла, — признался тот. — Вы не находите, что эта тёткина свеча весьма занятна?

— Чем же она так занятна?

— Вы, мой друг, ненаблюдательны. Опускаю все рассуждения и скажу прямо: за тёткиной спиной есть потайная дверь! Как бы пошарить там, среди этих дубовых панелей! Где-то точно нажимается какая-нибудь планка!

Печенье было пережжённым и вызвало у Фредерика явную изжогу. Наверно, таким же состоянием мучается и Франциск, ведь он с аппетитом сгрыз несколько штук, чем вызвал одобрение титулованной кухарки. Зато более опытные Макгибуры, и отец, и дочь, нашли удобный предлог и отказались от сомнительного угощения.

Поэтому сон Фредерика был неспокойным и сумбурным. Ему снилось, что он встал с постели и пошёл искать на кухню соду. До этого он долго собирался сделать это, но всё надеялся, что как-нибудь в желудке успокоится. Уж больно не хотелось покидать нагретую постель. Но жжение стало непереносимым, и он решился — накинул халат и сонно поплёлся по коридору со свечой. Потом почему-то очутился в гостиной. На столике ещё лежали брошенные карты. Фредерик начал искать, как пройти на кухню, шёл вдоль стены и толкал рукою тёмные панели. Дверь куда-то подевалась и он уже начал злиться. Вдруг под рукою поехала часть стены. Вспомнилось почему-то, как Франциск с азартом рассказывал про тёткину свечу.

Фредерик сонно усмехнулся и вышел из гостиной. Коридор отчего-то сильно сузился, и куда-то потерялись все двери из него. Потом появилась лестница. Тут, сам не зная, почему, Фредерик поставил свечку на пол и дальше пошёл на ощупь. Откуда-то взялась уверенность, что он знает, чего ищет. Приблизился к стене и открыл глазок. Приник к нему и увидел двух молодых людей в библиотеке. Один из них был он сам, второй — Франциск Медина. Они листали фолианты и переговаривались. Пальцы Фредерика нащупали в темноте какой-то рычажок, и стал слышен ясный звук разговора.

— Представь себе, она мне солгала, — с удивлением услышал он собственный голос. — Леди Глория сказала, что Кларенс уехал. А старый рыбак сказал, что бедный художник утонул!

— Как это скверно! — со смехом отозвался живописец. — Вот уж не думал, что они меня утопят!

Изумлённый и ничего не понимающий Фредерик увидел, что беседует в библиотеке он не с Франциском Мединой, а с Кларенсом! У того тоже были длинные завитые волосы, одет он был в свободную рубашку с рюшами, которые так любит носить богема живописцев из Латинского квартала. Только на шее почему-то висели водоросли.

"Ну, брат, ты и лукавец!" — с гневом подумал облапошенный жених. Вот так попался! Они тут инсценировали смерть Кларенса и жили преспокойно целых пять лет! А потом у них денежки иссякли, и хитрецы придумали провернуть втихую свадьбу! Нашли богатого сиротку, муж изображает живописца! А портрет на самом деле рисовал брат! То-то она к Фредерику так холодна! Вот что значил тот разговор на берегу, в первый день его приезда! У них всё продумано. Конюх разобрал ландо, испортил лошадей. Даже от прислуги избавились, чтобы всё скрыть! Поэтому тётка хозяйничает на кухне. Притащут сюда пастора из N, чтобы в деревне ничего не знали!

Фредерик сел на холодные ступени и принялся рыдать так горько, так с надрывом, но совершенно беззвучно. Сколько он ни силился издать солидный звук, ничего не получалось. Никто не прибежал и не раскаялся. Чем больше ярости он исторгал из своей души, тем становился раздражительнее. Никак невозможно было утолить, насытить, прекратить этот разнузданный пожар в душе!