Сергей Челяев - Новый год плюс Бесконечность Страница 9

— Я Пьер, — с достоинством сказал «аристократ». — А моего коллегу можете звать «Апчхи». — И он иронически покосился на длинного.

— Вот еще! — обиженно буркнул тот. — Не «Апчхи» я никакой. Мое имя — Арчибальд. Для близких просто — Арчи.

Ничего себе слуги, усмехнулся молодой человек и вдруг похолодел. Оба новоявленных слуги как по команде сунули руки за обшлага сюртуков, что более всего походило на жест наемных убийц. Наверное, именно там у них обычно и хранятся мизерикорды — миниатюрные «кинжалы милосердия».

Однако Пьер с Арчибальдом достали вовсе не кинжалы, а изящные и трогательные платочки: один — белый, другой — голубой. После чего как по команде дружно промокнули губы, точно желая очистить их от скверны. Очевидно, с новым хозяином слугам надлежало вести разговоры исключительно чистыми устами. Вадим иронически оглядел их с головы до ног, махнул рукой и принялся готовиться к завтраку.

Торопливо приведя себя в порядок, в приподнятом настроении, но весьма заинтригованный, Вадим отправился в столовую, где за накрытым завтраком его уже поджидало все благообразное семейство Штальбаум. Разумеется, слуги последовали за ним парочкой, исполненной почтения, граничившего с подобострастием.

Во главе стола восседал сам Вольфганг Штальбаум, советник медицины, важный и внимательный господин. Рядом — его румяная и пышная супруга Марта. Далее разместились дети: некрасивая, желчная старшая дочь Луиза и ее младший братец Фриц, сдобный живчик и непоседа. Картину дополняли крестный, высокий и худой господин Христиан-Элиас Дроссельмейер, род занятий которого Вадиму не был в точности известен, а также лечащий врач семьи, доктор Вендельштерн. Плюс — на маленьком столике возле Фрица восседали две куклы в пышных платьях, очевидно, досточтимые госпожи Трудхен и Клерхен собственной персоной.

Надо сказать, что неустанный полководец и бессменный главнокомандующий непобедимой армии оловянных солдатиков Фриц не случайно принял на себя заботу о двух куклах уже с самого утра. Обеих гранд-дам он прочил в королевы сопредельных кукольных государств, между которыми нынче же утром обещал разразиться нешуточный дипломатический скандал. По глубокому убеждению Фрица, такого рода скандалы должны разрешаться непременно и только войной. Поэтому сейчас мальчик обдумывал некоторые аспекты территориальных и политических притязаний каждой из сторон. Это у него получалось превосходно: обе куклы уже давно ревниво поглядывали друг на друга, тая и вынашивая коварные планы вторжений, предательств, аннексий, контрибуций и репараций. Правда, пока они только выучивали эти новые и непривычные для них слова, но Фриц внимательно следил за ними и считал, что его новые ученицы уже делают вполне определенные успехи в нелегком искусстве военной тактики и дипломатической терминологии.

Напротив хозяев были стулья для баронета Вадима Монтага и его слуг.[1] Баронет был кандидатом в женихи младшей дочери Штальбаумов, юной Мари, и прибыл сюда два дня назад для ожидаемой помолвки.

Не было за утренним столом лишь самой Мари.

Явление новых слуг молодого господина Монтага было встречено за столом самыми дружескими восклицаниями и улыбками. Получалось, уже с самого раннего утра эти два типа каким-то образом успели обворожить все семейство! Вадим решительно не мог представить, когда и каким образом им это удалось. Но зато он сразу убедился — в ловкости его новоиспеченным слугам не откажешь.

И еще его сверлила одна и та же мысль, не дававшая покоя. Он приехал за три дня до Рождества в семейство Штальбаумов фактически инкогнито для всех соседей, что чрезвычайно удобно при утрясении сердечных дел. Так кто и откуда мог узнать о его пребывании в семействе? И не просто узнать, а еще и отреагировать в столь необычной и вызывающе-утонченной форме, послав ему двух ловких слуг, всецело преданных и умеющих держать язык за зубами? Кто был этим неведомым ангелом-хранителем? Одна известная ему особа? Но кто она и чего ради?

Однако утренняя трапеза уже началась. После непременного в таких случаях обмена любезностями все приступили к завтраку. Слуги встали по обе стороны от Вадима, точно заранее избрали, решили и утвердили все возможные моменты этикета и своих непосредственных обязанностей. Хозяин изредка перебрасывался фразами с гостем, крестным и доктором. Последние, к слову, были практически членами семьи, и оба по-своему интересовали Вадима.

— Как нынче здоровье фройлен Мари? — осведомился Вадим в перерыве между ароматным кофеем со сливками и поджаренными хлебцами. — Ей не стало лучше?

— Скорее да, чем нет, — уныло пробормотал доктор Вендельштерн. — Все симптомы говорят о том, что к Новому году фройлен непременно покинет постель.

— И присоединится к нам праздновать ночь под елкой, верно? — воскликнул юный Фриц.

Луиза скептически хмыкнула и словно в знак сомнения приподняла сливочник и придирчиво осмотрела его со всех сторон, включая донышко. Высокая и худая, эта перезрелая девица, конечно же, тайком завидовала младшей сестре, но только ли молодость и красота последней были тому причиной?

— Даже если Мари и поднимется после такой лихорадки, — проскрипела Луиза, — то в лучшем случае встретит Новый год в креслах, под двойным слоем ватных одеял.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, дорогая Луиза, — важно заметил отец. — Право, не стоит в столь раннем возрасте исповедовать столь сильный скептицизм. В особенности когда дело касается родных.

Вадим искоса глянул на Пьера и Арчибальда. Оба сохраняли каменные выражения лиц, однако в глазах Арчи поигрывали веселые искорки, а у Пьера слегка приподнялась одна бровь. Непонятно было, удивлен ли он только что сказанным или как раз только что решил прислушаться к разговору за столом.

— И самое главное — убереги нас Всевышний от нередкой самоуверенности в оценках, — сказал крестный Дроссельмейер. Они обменялись понимающими взглядами с доктором, а Луиза немедленно надулась, нервно закусила губу и сверкнула исподлобья на крестного недобрым темным глазом.

— К чему ты это, крестный? Слава Господу, я уже не глупенькая дурочка и не в столь раннем возрасте, чтобы не обдумывать своих слов. Достаточно бросить один взгляд на Мари, — при этих словах она смерила внимательным взглядом почему-то Вадима, тихо и умиротворенно попивающего утренний кофий. — Право, не надо быть доктором, чтобы видеть реальное положение дел.

— Какие ваши годы! — добродушно пробурчал доктор. — Все у вас в движении, все пышет энергией. Это ведь лишь потом, уже пожилым, чувствуешь, как подобно древу, стремящемуся вниз и вглубь, укореняешься и в своих взглядах на жизнь, и в привычках. А с этим, милая Луиза, как раз и приходит наша непоколебимая и, увы, чаще всего ни на чем не основанная самоуверенность.