Питер Уоттс - По ту сторону рифта Страница 38

Переход осуществлялся автоматически серией макрокоманд, которые Ставрос вписал в систему, когда Джинни родилась. Тело, пробуждаясь, низводило разум до соответствия с собственным физическим развитием. Камеры в комнате запечатлевали процесс с бесстрастной четкостью: Джинни Горавиц, беспокойный ребенок-монстр, пробуждается в аду. Джинни Горавиц открывает глаза, кипящие злобой, ненавистью и отчаянием, глаза, светящиеся еле заметной частичкой интеллекта, которым она обладала пять секунд назад.

Но для того, что произошло потом, ее хватило.

Комната была спроектирована так, чтобы снизить риск повреждений, но в ней оставили кровать, встроенную одним краем в восточную стену.

Ее оказалось достаточно.

Скорость, с которой двигалась Джинни, захватывала дух. Ким и Эндрю ничего не поняли. Она нырнула под кровать, словно таракан, спасающийся от света, проползла по полу и вылезла с другой стороны, обернув кабель вокруг одной из ножек. Девочка не колебалась. Мать только тогда шагнула к ней, протянула руки в замешательстве, все еще ни о чем не подозревая.

– Джинни…

Ребенок обхватил ногами край кровати и резко потянул вперед.

Она сделала это три раза. Три попытки, голова билась на поводке, скальп рвался, кабель, судорожными толчками выползая из черепа, буквально вспарывал его, трещали кости, на пол струями хлестала кровь, вокруг разлетались волосы, мясо, какие-то детали. Три раза, несмотря на видную, невероятную боль. И каждый последующий рывок с большей решимостью, чем предыдущий.

А Ставрос мог только сидеть и смотреть, одновременно пораженный и не удивленный такой обжигающей яростью. «Неплохо для кровоточащего маленького куска мяса. Почти животного…»

Все это заняло секунд двадцать. Странно, но никто из родителей не пытался ее остановить. Может, сказался шок от неожиданности. Может, Джинни застигла родителей врасплох, и те не успели даже подумать.

Хотя, вероятно, времени им как раз хватило.

Теперь Эндрю Горавиц тупо стоял в середине комнаты, пытаясь стряхнуть ручейки крови с глаз.

Стену заляпали ярко-алые брызги, и только за его спиной осталось чистое пятно, непристойное своей белизной. Ким Горавиц кричала в потолок, на ее руках обмякла окровавленная марионетка. Ее ниточки, точнее, ниточка – ведь через единственную жилу оптоволокна проходит больше информации, чем требуется – лежала на полу окровавленной змеей с трепещущими на конце обрывками плоти и волос.

Согласно показаниям приборов, Джин соскочила с поводка. Теперь и буквально, и метафорически. Хотя со Ставросом она не говорила. Может, злилась. Может, находилась в кататоническом состоянии. Он не знал, на что ему надеяться.

Но, как бы там ни было, Джин ушла из этого мира. После себя она оставила только отголоски да последствия кровавой несовершенной смерти, похожие на грязную сцену бытового преступления. Микалайдес отключил сеть, связывающую его с комнатой, аккуратно вырезав Горавицев и их бойню из своей жизни.

Он послал сообщение. Какой-нибудь местный лакей «Терракона» сможет организовать уборку.

В разуме Ставроса всплыло слово «покой», но он не нашел места, куда его можно было пристроить. Наблюдатель сосредоточился на портрете Джин – на снимке, когда ей только исполнилось восемь месяцев. Она улыбалась: счастливое беззубое дитя, все еще невинное и полное изумления.

«Есть путь, – словно говорила эта детская куколка. – Мы можем сделать все, никто не узнает…»

Горавицы только что потеряли ребенка. Даже если они захотят починить ее тело, заново подключить разум у них не получится. «Терракон» возместит ущерб по всем юридическим обязательствам. Да и какого черта – даже нормальные дети время от времени кончают жизнь самоубийством.

Ну и хорошо на самом-то деле. Горавицы даже хомячка нормально не вырастили бы, не говоря уж о прекрасной девочке с четырехзначным коэффициентом интеллекта. Но жизнь Джин – настоящей Джин, а не этой кровавой переломанной кучи мяса и костей – будет нелегко, да и недешево поддерживать, рано или поздно у многих возникнет желание освободить процессорное пространство, как только слух о произошедшем выползет наружу.

Джин так и не поняла эту особенную часть настоящего мира. Контрактные обязательства, экономика были слишком сложными и абсурдными даже для ее гибкого определения реальности. Но именно они собирались убить ее сейчас, если, конечно, разум выжил после такой травмы тела. Монстр не будет поддерживать программу, если ему не придется.

Разумеется, сорвавшись с поводка, девочка будет жить быстрее плотского мира. А бюрократия… ну ледники иногда двигаются резвее, особенно в спешке.

Разум Джин – точная копия настоящих хромосом, коды, выстроенные из электронов, а не углерода, но оттого не менее реальные. У нее были свои собственные разрушающиеся теломеры. Изнашивающиеся синапсы мало чем отличались от обычных. В конце концов, Джин построили, чтобы заменить настоящего ребенка. А дети со временем стареют. Становятся взрослыми, и наступает день, когда они умирают.

Джин пройдет весь цикл куда быстрее прочих.

Ставрос отправил отчет об инциденте. Он аккуратно включил туда пару фактов, противоречащих друг другу, оставил три графы, обязательные для заполнения, пустыми. Сообщение вернется через неделю или две с требованиями прояснить ситуацию. А он снова сделает все по-старому.

Освобожденная от тела, с возросшим циклом синхронизации, Джин сможет прожить сто пятьдесят субъективных лет за пару месяцев реального времени. И за целый век своей жизни она ни разу не проснется от кошмара.

Ставрос улыбнулся. Пришло время увидеть, чего этот ребенок достигнет, если его запустить на полную катушку.

Он надеялся, что сможет хотя бы не потерять из виду ее след.

Посол

Считалось, что Первый Контакт все решит. По меньшей мере ходили такие слухи: добрые волшебники с Эпсилон Эридана спасут нас от геенны огненной и примут в великое Галактическое Сестро-братство, объединившее весь Млечный Путь. Они излечат все болезни, которые мы не сумели победить. Рассудят все политические распри, из которых мы еще не выросли. Первый Контакт должен был все исправить.

А не превратить меня в загнанного зверя.

Поначалу я не особо задумывался о философских моментах, потому что активно спасался бегством. «Зомби» сломя голову несся по просторам Вселенной, прикованный к невнятно бормочущему, задушенному помехами бортовику. О навигации и вспоминать не стоило. С каждым прыжком вслепую мои шансы на возвращение домой сокращались еще на один порядок. Но я все равно проделывал это раз за разом: любой несделанный прыжок означал смерть.

Снова выныриваем из разрыва. Дальний скачок закинул меня в кометное гало близ какой-то непримечательной двойной звезды. В лучшие времена компьютер выдал бы мне данные о ее планетарной свите в один миг; теперь же на подсчеты уйдет несколько дней.

Столько времени у меня нет. Я мог бы определить свое местоположение за день или два и без помощи бортовика, полагаясь исключительно на звездный свет, но то, что гонится за мной, не дает мне ни единого шанса. Несколько раз я все же начинал. Самая долгая передышка продлилась шесть часов; за этот промежуток я установил, что нахожусь где-то в Шпоре Ориона[55], ближе к ядру.

Я забросил эти попытки. Знание собственной позиции в любом произвольном положении ничем не поможет мне в момент времени t + 1. Стоит сделать прыжок – и я опять уже заблудился.

А прыжком заканчивалось всегда. Оно неизменно находило меня. Как, я не представляю до сих пор: теоретически отследить объект через сингулярность невозможно. Но почему-то космос раз за разом разевал свою пасть, и на меня обрушивалось это чудовище, голодное и непостижимое. Если б я знал почему, с ним наверняка было бы легче разобраться.

«Что ты ему сделал? – спросите вы. – Как умудрился до такой степени его разозлить?» Ну я попробовал с ним поздороваться.

Что же это за разум, если его задевают такие вещи?

Представьте себе высохшее дерево высотой в триста пятьдесят метров, от ствола которого отходят шесть корявых ветвей. Поместите его на орбиту угасающего красного карлика, не заслужившего даже официального названия. Вот на такую штуку я и наткнулся – ни иллюминаторов, ни подсветки, ни символов на корпусе. Она просто висела там, как никому не нужная космическая коряга. Изредка на ее поверхности мигали угольки отраженного солнечного света, которые лишь подчеркивали тень, окутавшую прочие части объекта. Я решил, что она в лучшем случае заброшена.

Но, разумеется, выполнил необходимые формальности. Представился на всех подходящих длинах волн, попытался установить контакт сотней разных способов. Оно много часов меня игнорировало. Потом испустило единственный сигнал по водородной линии. Я перевел его на бортовик.

А что еще прикажете делать с радиосигналом от чужого?