Натали Голдберг - Человек, который съел машину: Книга о том, как стать писателем Страница 24

Чувство пространства

Если вы решили написать что-то в конкретной литературной форме – романа, рассказа, стихотворения, – прочтите как можно больше произведений этой формы. Понаблюдайте за темпом развития повествования. С какой фразы оно начинается? Как завершается? Если вы как следует познакомитесь с этой формой, она запечатлеется в вашем мозге, и когда вы сядете писать, то неосознанно начнете следовать нужной структуре. Скажем, если вы поэт и решили написать роман, вам придется научиться писать полными предложениями и не перепрыгивать с одного образа на другой. Когда вы приступите к чтению романов, ваше тело будет переваривать и впитывать полные предложения – вы узнаете, как поставить сцену, передать цвет скатерти и заставить свою героиню идти через всю комнату к кофейнику.

Если вы хотите писать короткие стихотворения, вы должны переварить эту форму и затем поупражняться в ней. Попробуйте вот что: напишите серию из десяти коротеньких стихотворений. На каждое у вас будет всего три минуты, и каждое должно состоять всего лишь из трех строк. Начинайте с заголовка, который вы можете найти вокруг себя, – например: «стакан», «соль», «вода», «солнечные блики на окне». Три строчки, три минуты, первое название – «Стакан». Не задумываясь, быстро напишите три строчки. Остановитесь на секунду. Переходите к следующему стихотворению. Три минуты, три строчки, название – «Соль». Продолжайте в том же духе, пока такой краткий стиль мышления не затвердеет в вас, чтобы вы могли обратиться к нему в любой момент, когда вам понадобится эта форма. В коротких стихотворениях слова используются особенно экономно, а название должно добавлять произведению дополнительное измерение, а не просто повторять какое-то слово, которое вы используете в самом стихотворении.

Тони Роббинс, ходящий по углям, говорит, что если вы хотите чему-то научиться, то нужно идти к экспертам, которые отдали этому занятию тридцать лет, и учиться у них. Изучите их мировоззрение, их мыслительный синтаксис – структуру их мышления, – а также их физиологию – то, как они стоят, дышат, сжимают губы в момент работы над той задачей, в решении которой достигли совершенства. Иными словами, копируйте их. В итоге, когда вы разбиваете рукой доску, вы – это не вы, а мастер каратэ, которого вы копируете, и потому ваша рука не останавливается, а проходит сквозь дерево.

Такой способ хорош, но, конечно же, непрост. Форма сама по себе еще не создает искусство. Например, нас учат, что хокку – это форма короткого стихотворения в Японии. В хокку семнадцать слогов, и оно пишется в три строчки. В нем часто упоминаются времена года и что-то из окружающей природы. В Соединенных Штатах детей учат писать такие стихи в начальной школе, но это, конечно же, не хокку. Если вы сядете и прочтете побольше хокку Басё, Сики, Иссы и Бусона, четырех величайших мастеров этого жанра, в хорошем английском переводе Р.Г. Блайта, то увидите, что Блайт в своих переводах даже не соблюдает форму (семнадцать слогов, где в первой строчке их должно быть пять, во второй – семь, а в третьей – снова пять). Японский язык очень сильно отличается от английского – в нем каждый слог несет гораздо больше нагрузки. Поэтому, если вы решили писать хокку, просто придерживайтесь трех коротких строчек. «Ладно. Это я понял. Я изучил переводы Блайта. Хокку состоит из трех коротких строчек, а слоги можно не считать». Да, но что же тогда отличает хокку от просто короткого стихотворения?

Если вы прочтете много хокку, то увидите, что там всегда происходит скачок, за которым должна уследить ваша мысль. Этот скачок создает ощущение пространства – ощущение, которое представляет собой не что иное, как мгновенное восприятие божественного присутствия, и когда оно снисходит на вас, с ваших губ обычно готово сорваться восклицание «А-а-а!» Попробуйте прочесть эти хокку [в переводе Блайта]{15}. Не спешите, делайте паузу после каждого.

Цветок в траве.И имени его никто не знает:Один растет.

[Among the grasses,A flower blooms white,Its name unknown.

По травам полевым,Дрожа и трепетно вздыхая,Уходит прочь весна.

[Spring departs,Trembling, in the grassesOf the fields.

Цветы глицинии.И от луны так далекиИх цвет и аромат.

[The scent and colourOf the wisteriaSeem far from the moon.

Крик фазана;По ушедшим родителямБоль и тоска!

[The voice of the pheasant;How I longedFor my dead parents!

Это чувство пространства – тест на подлинность хокку. Неважно, насколько хорошо вы научились писать стихи в три строчки: чтобы наполнить их ощущением присутствия Бога, требуется много практики. Басё сказал, что если вы написали за всю свою жизнь пять хокку, то вы – хайдзин (поэт, который пишет хокку), а если написали десять, то мастер.

Вы можете написать три романа, прежде чем у вас получится действительно хороший роман. Поэтому форма важна, мы должны ей учиться, но мы должны также наполнить эту форму жизнью – а это требует практики.

Необъятный простор для исследований

Три лета назад Дэвид проходил со мной интенсивный писательский семинар в северной Миннесоте. Всего в группе было двадцать участников. Несколько из них были учителями, остальные работали в других сферах. Все они хотели писать, хотя во время нашей первой встречи многие очень смущались и нервничали. Я произнесла перед ними обычную напутственную речь о том, что они должны доверять собственному голосу и говорить то, что должны сказать. Затем мы писали в течение 10 минут и после этого по кругу читали то, что только что написали. При чтении многих била дрожь – не потому, что им удалось на первом же занятии написать что-то потрясающее, а потому, что очень страшно впервые выступать с собственными текстами перед незнакомыми людьми. Они читали о своем детстве, о своей ферме, о том, как они нервничают. Вполне типичное начало. А потом Дэвид начал читать очень громким голосом:

Мастурбация. Мастурбация. Ма-а-а-а-а-а-ас… Ма! Ма! Ма! Ма! Мастур-ба-ба-ба-ция-ция-ция…

И так далее. Тут-то все действительно проснулись.

На протяжении всей недели Дэвид не написал почти ничего на другие темы. Глядя на этот текст, вы можете удивиться моей вере в его способности. Но я верила в него. Он с самого начала нарушал все правила синтаксиса, говорил то, что ему хотелось сказать, и продолжал доверять собственному голосу, не оглядываясь ни на кого. Кроме того, я чувствовала большую силу в его текстах и знала, что если он будет бережно к ней относиться, то сможет перейти и к другим темам. Он продолжал приходить на мои занятия следующие два года, и на меня произвело впечатление его упорство и его чувство юмора (хотя временами я была единственной, кто смеялся над его шутками). Зачастую никто не мог толком понять, о чем он говорит, но я доверяла энергии, стоящей за его словами.

У меня нередко бывают ученики, у которых с самого начала все правильно. Они пишут законченные предложения, у них хорошие описания, их тексты подробны и обоснованны. В Миннесоте, в сердце Среднего Запада, так писать может почти любой. Я выслушивала истории о торнадо, зимах, бабушках, но шли годы – и я чувствовала, что это никуда не ведет. Люди, пишущие такие тексты, знают, что у них получается хорошо, и потому не хотят бросать хорошо знакомое, прорываться за границы и открываться чему-то неведомому. Помню одну группу, с которой занималась вечером по вторникам, – их тексты были такими прочными и правильными, что я никак не могла расшевелить учеников. Я хотела, чтобы они принялись доказывать что-то с пеной у рта, чтобы они стали несущими чепуху идиотами, чтобы осмелились вторгнуться в неизвестные области. В конце занятий, на которых они так хотели что-то понять, но так ничего и не поняли, а я так хотела встряхнуть их, но так и не смогла, я вдруг остановилась и сказала: «Я знаю, в чем проблема! Никто из вас ни разу не ел кислоту!»

Я вовсе не имею в виду, что ЛСД или другие психоделические средства могут сделать человека хорошим писателем. Я просто хочу сказать, что в какой-то момент жизни мы должны повести себя безумно, потерять контроль, выйти за пределы своего привычного ракурса и понять, что мир не таков, каким мы его себе представляем, что он не прочен, не однозначен и не вечен. Когда-нибудь мы умрем, и ничто не сможет этому помешать. Не нужно принимать ЛСД. Уйдите на три дня в лес. Если вы боитесь лошадей, купите себе лошадь и подружитесь с ней. Расширьте свои границы. Немного поживите на грани. Мы ведем себя так, будто мы бессмертны, и нам удобно в этой иллюзии. Мы не знаем точно, когда нам суждено умереть, и надеемся, что это будет еще нескоро, но на самом деле это может произойти через минуту. Осознание собственной смертности – очень серьезная штука, оно в силах сделать нашу жизнь насыщенной, яркой и полной.