Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках - Ребекка Кэмпбелл Страница 10

– В конечном счете повлияли разделение труда и новые изобретения. И то и другое зависит от рынков. Когда люди и фабрики обретают специализацию, им нужен какой-то способ обмена производимыми товарами. Вернемся к булавочной фабрике Адама Смита: специализация, как мы уже знаем, повышает производительность. Тем не менее огромное увеличение производительности бессмысленно, если в итоге остаются непроданные излишки (кому нужны 4800 булавок в день?). А распродать товар возможно только при наличии рынков. Учитель или медсестра могут заниматься своим делом только в том случае, если существуют системы, обеспечивающие их материальными благами: едой, одеждой, транспортом до работы. И бокалом вина, чтобы расслабиться после возвращения домой.

– Ах, вот как ты это называешь.

– Теоретически можно делать все то же самое с помощью команд сверху. Правительство могло бы приказать мне быть учителем, а другим людям – шахтерами или строителями. Можно было бы контролировать, какие овощи выращивают фермеры и какую одежду шьют на текстильных производствах. Однако история уже научила нас тому, что такие методы не очень эффективны. С другой стороны, можно создать систему, при которой вещи обмениваются через семьи и сообщества посредством подарков и сделок. В определенной мере это присутствует в нашей жизни – скажем, когда родители доверяют уход за детьми родственникам и знакомым и делают им что-то хорошее взамен. Но специализация дает свои плоды и способствует сотрудничеству в глобальном масштабе только в том случае, если развиваются рынки и фирмы. Люди, которые сделали мой телефон, ничего не знают обо мне и работали не ради меня. Никакой чиновник не принял решение, что мне нужен именно этот телефон. Те, кто его собрал, занимаются такой работой потому, что они лучше меня делают телефоны. Я же пользуюсь телефоном, потому что заплатила за него, а значит, те самые люди смогут в свою очередь тоже покупать товары, которые им нужны.

– Ладно, я понял, зачем нужен обмен при разделении труда, но как от обмена зависят изобретения?

– Никто не будет вкладывать средства и усилия в разработку чего-то нового только для личного использования. Изобретателям нужны рынки – чтобы вознаграждать их труд и предоставлять все необходимое для жизни. Но инновации и обмен – не единственная движущая сила огромного роста производительности и последовавшего за ним процветания. Еще повлиял так называемый демографический переход. Помнишь Мальтуса?

– Чем больше людей, тем больше страданий и голода, так?

– Да, его. Увеличить производительность – хорошо, только общий уровень жизни не улучшится, если население страны будет расти быстрее, чем объем производства. А на ранних стадиях промышленной революции численность населения резко возросла. В Англии 1810 года женщина детородного возраста могла иметь пять-шесть детей. Но к концу XIX века рождаемость упала, и к 1930 году у каждой женщины в среднем было по двое детей. С тех пор произошло несколько скачков рождаемости, но в наши дни детей в семье в среднем меньше двух.

– Почему? Растить детей дорого, но тогда напрашивается вывод: чем люди богаче, тем больше должно быть потомства.

– Объяснений много. На ферме детям всегда найдется занятие: кормить цыплят, прогонять ворон с поля. В городской среде дети уже не так полезны. По мере того как улучшаются условия жизни, родители все меньше беспокоятся о том, что дети могут умереть от болезней и голода, поэтому рождаемость снижается. Все выше ценится образование, как следствие – воспитание ребенка становится еще дороже. Кроме того, статус женщин тоже меняется, их все больше ценят как работников, и у них меньше времени остается на воспитание детей.

– И это ведь хорошо, правда?

– В целом да. Однако возникают новые задачи. Меньше детей – значит, меньше будущих работников. Люди живут дольше, и о стариках нужно заботиться. В настоящее время почти во всех развитых странах уровень рождаемости упал значительно ниже уровня воспроизводства. Эти проблемы, безусловно, нельзя назвать неразрешимыми, но потребуется некоторая изобретательность, и решение, вероятно, будет связано с миграцией населения из развивающихся стран в развитые. Я по-прежнему убеждена, что рынок будет ключом к решению, поскольку он позволяет создать рабочие места для тех, кто готов работать. Об этом мы поговорим позже, когда речь пойдет о глобализации.

– Итак, можем ли мы без твоих обычных оговорок назвать промышленную революцию благом?

– Можем. Хотя на увеличение доходов у простых людей потребовалось время. В течение двух-трех поколений ситуация не улучшалась, а для некоторых, возможно, значительно усугубилась. Переходный период стал для многих жестоким испытанием. Историк экономики Арнольд Тойнби (1852–1883) подсчитал, что в 1840 году заработная плата рабочего составляла восемь шиллингов в неделю, – на шесть шиллингов меньше, чем необходимо на удовлетворение самых важных жизненных потребностей. Разницу обычно компенсировали, отправляя на работу жену и детей. К 1870 году условия труда стали улучшаться. Заработная плата подскочила настолько, что могла покрыть и даже превысить затраты на питание и проживание. Количество рабочих часов, пусть и медленно, тоже начало сокращаться. Увы, эффект ни в коем случае не был равномерным. Появление паровых ткацких станков, о которых мы говорили, довело до нищеты ткачей, работавших вручную. В конце концов, однако, цель была достигнута.

Мы уже довольно долго бродили по кладбищу, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться памятником или мрачно-готическим мавзолеем. Монти, похоже, начал уставать.

– Нельзя ли и нам поскорее достичь цели?

– Можно. Сейчас мы повернем назад, но по дороге увидим одну из самых известных в мире могил.

Часть вторая

Маркс и революция, которой не было

В начале нашей прогулки я описала промышленную революцию как переход от сельского хозяйства к промышленному производству, и здесь нужно добавить, что для участвовавших в ней людей это означало переход от поля к фабрике. Условия труда на фабриках были тяжелыми, а работникам приходилось долго осваиваться в новых условиях. Многие яростно сопротивлялись изменениям – ломали машины, сжигали ненавистные фабрики и мастерские.

Впрочем, в трущобах, где жили люди, было еще хуже, чем на фабриках. Средняя продолжительность жизни в Манчестере в начале XIX века составляла семнадцать лет. Нищета достигла невообразимых масштабов. В отчете об условиях в Глазго в 1839 году описывались узкие улочки, вьющиеся вокруг вонючих навозных куч, голые комнаты, в которых ютились пятнадцать, а то и двадцать человек, и далеко не все из них могли позволить себе одежду. Историки утверждают, что нищета в городе была не более жестокой, чем раньше в деревне, просто она стала более заметной. Общественность проявляла к беднякам все больше сочувствия. Благодаря этому, а также профсоюзам и другим массовым движениям политики начали принимать законы, ограничивающие рабочее время и детский