Валентин Катасонов - Экономическая теория славянофилов и современная Россия. «Бумажный рубль» С. Шарапова Страница 11

Недостаток денег, как отмечает Шарапов, угнетает и обесценивает труд: «Политическая экономия определяет капитал как концентрированный прошлый труд, являющийся орудием новому труду. Недостаток денежных знаков, возвышая плату за наем капитала, отделяет, отрезывает его от труда будущего, обесценивает, парализует этот труд, отдает его в кабалу и ставит элементы праздные в положение, господствующее в стране, элементы трудовые – в рабство им». Как это положение актуально для понимания нынешней политики денежных властей РФ, «борющихся с инфляцией» путем сжатия денежной массы! Создание дефицита денег выгодно тем, кто торгует деньгами, т. е. ростовщикам, угнетает главный экономический ресурс общества – труд.

Шарапов прямо говорит, что при сложившейся финансовой системе в России произошла лишь замена форм крепостного права, причем новая форма крепостного права оказалась еще более тяжелой: «Примеряя эти соображения к жизни, легко понять, что это не про Америку говорится, а про матушку Россию, где только благодаря западной финансовой доктрине, отводившей глаза русскому финансовому ведомству за последнюю четверть века, вместо старого добродушного крепостного права юридического создалось новое, в тысячу раз тягчайшее, – крепостное право экономическое.

Господа: биржевики, дисконтеры, спекулянты, рантьеры, чиновники.

Рабы: землевладельцы, земледельцы, промышленники, рабочие.

Вот прямые последствия недостатка денежных знаков и вместе с тем его точные признаки».

Хочу обратить ваше внимание на то, что среди «рабов» оказываются и рабочие, и промышленники! Это противоречит догматам марксизма (желающим понять, почему промышленники оказываются в компании «рабов», рекомендую посмотреть мою критику марксизма в книге «О проценте: ссудном, подсудном, безрассудном»). Также любопытно: в одной компании «господ» у Шарапова оказываются финансисты (биржевики, дисконтеры, спекулянты) и чиновники. Мы сегодня видим этот «брак по расчету» между банкирами и чиновниками – как в России, так и во всем мире. В России недостаток денег в обращении способствовал тому, что на смену юридическому крепостному праву пришло экономическое крепостное право. Как точно! Нынешний строй следует называть не «рыночной экономикой» и даже не «капитализмом», а «экономическим крепостным правом»!

Уроки финансовых реформ: предупреждение С. Шарапова нынешней России

Шарапов постоянно сравнивает две финансовые системы России: ту, которая существовала без малого век до прихода к рулю власти «молодых финансистов»[66], и ту, которая была создана этими «молодыми финансистами»:

«Как ни странно, но мы сами, собственными руками разломали и растоптали очень верную научно, очень удобную практически систему. Накануне самого освобождения крестьян, когда предстояла вопиющая необходимость обновить нашу старую финансовую систему, оживить, расширить кредит, удвоить или утроить количество денежных знаков соответственно ожидаемому увеличению сделок и потребности в деньгах при вольнонаемном труде, пришла группа “молодых финансистов” с Евгением Ивановичем Ламанским и Владимиром Павловичем Безобразовым в качестве дельфийских оракулов и главных инициаторов реформ во главе, захватила руководство российскими финансами, в несколько лет изломала и исковеркала все и после тридцатилетнего владычества сдала Россию в ужасном виде, в котором она теперь находится»[67].

Шарапов приводит перечень печальных результатов использования западной финансовой науки и проводимых на ее основе реформ денежно-кредитного хозяйства страны: «Все это (реформирование финансовой системы. – В. К.) совершалось самым добросовестным образом, согласно последнему слову западной финансовой науки. В результате оказалось:

– четыре миллиарда бесполезного долга, в том числе около половины на золото;

– огромные бюджетные назначения на уплату процентов;

– широко развитая за наш счет германская железная промышленность и машиностроение;

– огромный ввоз иностранных товаров в Россию;

– сеть железных дорог, обремененная неоплатным почти долгом иностранцам и не вырабатывающая процентов;

– разорение поместного и земледельческого классов;

– биржевая игра русскими фондами;

– ограбление и истощение земли и сведение лесов по нужде ради самосохранения;

– уничтожение труда, торжество всякой наживы, спекуляции и хищничества;

– понижение нравственного уровня. Отчаяние безвыходности, бесплодие честности и высоких нравственных доблестей. Нигилизм. Анархисты…

Все это дало нам тридцатилетнее господство чужих финансовых доктрин…».

Перечитывая Шарапова, забываешь, что речь идет о событиях в России более чем вековой давности. Мы в России уже пережили двадцать лет господства чужих финансовых доктрин. Промежуточные итоги такого господства видны невооруженным глазом и не отягощенным западными экономическими теориями умом. Но это, как говорится, «еще не вечер». Чем все это может кончиться, можно узнать из работ Шарапова. Хотя он не дожил ни до Первой мировой войны, ни до революций 1917 года и последующих событий, он многое предвидел. Многие его экономические и политические прозрения исполнились. Будем надеяться, что трагическая история первых десятилетий прошлого века не повторится, хотя бы потому, что у нас есть С. Ф. Шарапов. Шарапов, который нас предупредил. Шарапов, который подсказал нам, что делать. С. Ф. Шарапов для нас важнее и нужнее, чем вся нынешняя Академия наук, занимающаяся «пережевыванием» западных лженаучных теорий экономики и финансов.

О западных «семенах» экономического «просвещения» в России

Хотелось бы еще раз вернуться к вопросу: почему западные финансовые и экономические теории и науки приобрели такую популярность в дореволюционной России? Самая главная причина такой неразборчивости и некритического отношения к иноземным учениям – духовное оскудение русского народа, отход от церковной жизни и Православия, заражение части народа (его аристократической верхушки, а затем и «образованных» слоев) агностицизмом[68], атеизмом, материализмом. В сфере познавательной деятельности человека это неизбежно ведет к разъединению и последующему противопоставлению науки и религии. Меняются цели познавательной деятельности: вместо познания Истины – Бога отягощенные материализмом ученые начинают заниматься частными вопросами, часто попадая в различные интеллектуальные тупики. Кроме того, центр тяжести перемещается на решение практических, сиюминутных задач; исследователь занимается «узким» вопросом и не в состоянии видеть мир в его целостности со всеми его сложными взаимосвязями между материальной и духовной сферами. Пораженный духом материализма исследователь добровольно отказывается от накопленного человечеством интеллектуального наследия на том основании, что оно создавалось «темными» и «невежественными» монахами и церковниками (заметим, что в так называемые Средние века научная жизнь в основном была сосредоточена в монастырях).

Русский человек в своем отступлении от Бога отставал от европейца. Европейцы еще со времен Реформации и Просвещения стали создавать свою безбожную «науку». К моменту, когда русский человек стал превращаться в материалиста и атеиста, Запад уже успел создать громадное количество разных теорий и «наук». Поэтому русские «образованные» люди с жадностью набросились на всю кучу этого накопленного с XVI–XVII веков хлама, который они по своей духовной слепоте приняли за истину. Роясь в куче этого хлама, они нашли разные непонятные теории, касающиеся устройства общественной жизни, экономики, финансов, не понимая, по крайней мере, двух простых истин.

Во-первых, те теории, которые создавались на Западе, могли оказаться совершенно непригодными для России. Различия были более чем очевидны: разная вера, разная культура, разный климат, разные природные условия и т. д. Недаром мудрые люди в России говорили: «Что русскому человеку хорошо – то немцу смерть, и наоборот».

Во-вторых, те теории, которые приходили к нам с Запада, вообще не имели никакого отношения к науке, потому что они призваны были не объяснять мир, а обосновывать и оправдывать политику тех, кто эти теории заказывал. Да, да! Эти теории не были результатом свободного творческого поиска истины. Они представляли собой инструмент идеологии определенных групп интересов, которые рвались к власти или уже находились у руля власти. Особенно это касалось общественных «наук». Та же самая английская классическая политическая экономия находилась под сильным влиянием Ост-Индской компании. Давид Рикардо, один из представителей английской политэкономии, сам был биржевым спекулянтом и был близок к Нотану Ротшильду (с которого началось возвышение клана Ротшильдов). Да и Карла Маркса трудно назвать «независимым ученым»: слишком очевидно лукавство его «Капитала», который был на руку банкирам-ростовщикам.