Эдмунд Фелпс - Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений Страница 17

Современная экономика, если понимать ее в качестве масштабного и непрекращающегося проекта по изобретению, разработке и испытанию новых вещей и методов, которые могут сработать и понравиться людям, оказала глубокое влияние на труд и общество. Ее предшественница, меркантилистская экономика, предоставляла мало работы, и, по сути, единственное, что она могла предложить, — это заработная плата. Конечно, она была большим облегчением по сравнению с феодальным крепостничеством, однако она все равно была утомительно скучной. В современных экономиках труд стал едва ли не универсальным: включенность в экономику сегодня гораздо выше, чем в меркантилистские времена. Труд занимает центральное место в жизни людей, особенно в их умственной жизни, определяя их развитие. Следовательно, современная экономика учреждает определенный образ жизни. Ставкой жестокой борьбы за экономические системы, разразившейся в XX веке, была человеческая жизнь, возникшая вместе с современной экономикой и утратой былого.

Социальная система

Большая часть инновационных идей нацелена на широкое применение, не ограниченное изобретателем или предпринимателем. В любой момент времени осуществляется множество предпринимательских проектов. Энергия современной системы — как и ее наиболее опасные последствия — возникает из того, что она работает в обществе, а не на уровне одного-единственного человека. Большое число акторов, каждый из которых действует независимо, значительно повышает неопределенность — в том смысле, в каком ее понимают экономисты. Фрэнк Найт, влиятельный американский экономист, противопоставил известный риск (когда бросается известная монета, о которой мы знаем, что она сбалансирована) неизвестному риску (когда бросается неизвестная монета), который он назвал неопределенностью. Он понял, что в бизнесе очень много такой неопределенности. Судя по всему, он положительно оценивал тот факт, что такая неопределенность является отличительным признаком современной экономики[29].

Неопределенность конечных результатов проекта предпринимателя, занявшегося новым продуктом, отчасти является микронеопределенностью: неизвестно, понравится ли конечным потребителям продукт настолько, что они будут его покупать. Предприниматель живет в страхе, что, даже если конечные потребители полюбят его продукт, продукт какого-то другого предпринимателя они полюбят еще больше. (Тогда как Робинзон Крузо боялся только того, что ему самому не понравится новый продукт.) Кроме того, результаты деятельности других предпринимателей будут влиять на собственное дело предпринимателя. (Одна микронеопределенность — неизвестно, понравятся ли эти продукты, когда будут готовы, — повышает другую неопределенность — неизвестно, удержатся ли производство и доход в экономике на достаточно высоком уровне. А это порождает уже макронеопределенность: неизвестно, смогут ли конечные потребители нового продукта покупать его.) Таким образом, как первым понял Джон Мейнард Кейнс, отсутствие координации в предпринимательских проектах современной экономики порождает будущее, формы и масштабы развертывания которого являются в высшей степени неопределенными. Будущее по истечении любого продолжительного промежутка времени становится, по сути, непознаваемым. Как говорил Кейнс, «мы просто не знаем» о будущем. В течение жизни одного поколения экономика может приобрести форму, которая была бы немыслимой для предыдущего поколения[30].

И у Кейнса, и у Хайека основополагающий тезис заключается в том, что двигателями экономической истории являются новые идеи, что противоречило жесткому детерминизму Томаса Гоббса или Карла Маркса, поскольку Кейнс с Хайеком понимали, что новые идеи невозможно предвидеть (в противном случае они не были бы новыми), а раз их невозможно предвидеть, они оказывают на историю независимое влияние. Однако из-за непознаваемости будущего последствия развития современных идей становятся еще более непознаваемыми. Следовательно, никакая правдоподобная проекция экономического развития в современной экономике невозможна, точно так же как дарвиновская теория эволюции не может предсказать направление эволюции. Но все же мы можем узнать некоторые истины, изучая процессы «роста знания» и инновации: провальные идеи не всегда бесполезны, поскольку они могут указать, в каком направлении больше не стоит идти. Успешные идеи, то есть инновации, могут служить источником вдохновения для других инноваций, образуя бесконечное поступательное развитие. Оригинальность — это возобновляемая энергия, которая движет будущее непредсказуемым образом, создавая новые неизвестные и новые ошибки, то есть новое пространство для оригинальности. Нам стоит заняться изучением той плодородной почвы, которая нужна для высокого экономического динамизма.

Современная система достигает успеха, основываясь на многообразии, существующем в обществе. То, в какой мере общество желает инноваций и способно к ним, то есть его склонность к инновациям, или, говоря кратко, его экономический динамизм, очевидным образом зависит не только от разнообразия ситуаций, историй и личных качеств потенциальных изобретателей новых идей. (Известные примеры — проникновение в музыкальный бизнес евреев в 1920-х годах и чернокожих в 1960-х.) Динамизм страны также зависит от плюрализма точек зрения финансистов. Чем выше вероятность того, что идея будет оценена кем-то, кому она может понравиться, тем ниже вероятность того, что хорошая идея не получит финансирования. (Если все креативные идеи отбирает король, указывающий, какие проекты должны получить финансирование, это верный рецепт для создания одноцветного общества.) Динамизм зависит — в числе прочего — от разнообразия предпринимателей, из которых можно выбрать наиболее близкого или наиболее готового к воплощению новой идеи в рабочем методе или продукте. Очевидно, также важен и плюрализм конечных потребителей. Если бы все они были одинаковыми, обнаружение инновации, которая понравилась бы всем им, напоминало бы прицельное бомбометание.

Если все это разнообразие важно, у нас есть ответ на вопрос, от которого мы ранее уклонялись: исторически сложилось так, что описываемая здесь система креативности и прозорливости, то есть система роста знания и инноваций получила бурное развитие в частном секторе, а не государственном. Может ли похожая система роста знания и инноваций работать в государственном секторе? Нет, если разнообразие среди финансистов, менеджеров и потребителей действительно имеет большое значение[31].