Михаил Делягин - Россия перед лицом истории: конец эпохи национального предательства? Страница 20

Относительно высокие результаты Румынии до 1988 года при низком уровне жизни вызваны сверхконцентрацией и неэффективным использованием «нефтедолларов» режимом Чаушеску.

Чехия учитывается в современных границах.

Сопоставление данных различных лет может быть некорректным из-за колебаний покупательной способности доллара.

Франция выбрана для сравнения в качестве символа «старой Европы» как наиболее развитая и крупная страна Евросоюза, не испытывавшая значительных политических потрясений (в отличие от Германии, включающей в себя часть Восточной Европы, что и обуславливает ее относительную уязвимость в условиях текущего кризиса), руководство которой придерживается проевропейской ориентации (в отличие от Великобритании).

Индекс дифференциации — разрыв в ВВП на душу населения между наиболее и наименее развитой из 5 стран Восточной Европы, по которым есть статистика за 80-е годы.

Данные за 1993 год.

Сохраняется высокая неравномерность развития самих стран Восточной Европы, хотя аутсайдеры частично сменились (место Польши заняла Болгария, а Румыния осталась на предпоследнем месте). Разрыв в ВВП на душу населения между наиболее и наименее развитой из 5 стран Восточной Европы (без Прибалтики, Словакии и Словении) в первой половине 80-х годов снижался. Однако после страшного роста в результате катастрофы конца 80-х — начала 90-х годов и последующего выхода из нее на основе разных моделей он лишь в 2008 году достиг уровня 1988 года (между тем в 1988 году уже началась рыночная дестабилизация Польши, что повысило восточноевропейскую дифференциацию).

В целом снижаясь в последующие годы, этот разрыв все равно оставался заметно выше уровня 1985 года. Существенно, что в социалистическое время дифференциация также заметно снижалась и в 1985 году, последним перед началом сдачи Советским Союзом своих позиций (проявившимся в переводе расчетов в рамках СЭВ из переводного рубля в свободно конвертируемую валюту, в результате чего

Советский Союз оказался должником стран СЭВ, которые до пересчета были должны ему), была минимальной за весь рассматриваемый период.

Наконец, как показывает кризис конца 2008 — начала 2009 года, прогресс стран Восточной Европы носит неустойчивый характер: кроме Словакии (обладающей мощной нефтеперерабатывающей и химической промышленностью при малом населении, что выводит ее из общего ряда), все они пострадали относительно более сильно, чем взятая за «точку отсчета» Франция.

Большая уязвимость стран Восточной Европы, как и все перечисленное, обусловлено самой моделью европейской интеграции, которую мы рассмотрим ниже, но пока зафиксируем главное: глубокая внутренняя дифференциация Евросоюза, хотя и снижается, является его фундаментальной особенностью, и в обозримом будущем будет носить качественный, а не количественный характер.

С годами крепнет уверенность в том, что сохранение разрыва в уровне развития и хроническая потребность новых членов Евросоюза в помощи отнюдь не случайны, но предопределены самой экономической моделью европейской интеграции.

Ориентация стран Евросоюза на внутренний рынок, а не на экспорт, — естественное следствие рационального стремления к устойчивому развитию, защищенному от внешних шоков, на принципиальном уровне воспроизводящее экономические модели Советского Союза и Китая. Однако для новых членов мо обернулось требованием переориентации внешней торговли на внутренний рынок Евросоюза, что, наряду с кризисом, способствовало ограничению, а порой и прямому разрыву наиболее выгодных для них торговых связей с Россией и в целом с постсоветским пространством.

Поскольку высокотехнологичная продукция новых членов, как правило, была неконкурентоспособна на внутреннем рынке Евросоюза, их европейская ориентация объективно способствовала деиндустриализации этих стран. «Гиперконкуренция» со стороны европейских фирм вела к массовой безработице и деквалификации рабочей силы, вытеснению населения в сектора с высокой самоэксплуатацией (мелкую торговлю, малый бизнес и сельское хозяйство). Другим следствием стала широкомасштабная миграция в развитые страны Евросоюза, в которых она существенно «испортила» рынок труда. Наконец, не следует забывать, что чрезмерное «измельчение» бизнеса объективно снижает национальную конкурентоспособность, — в частности, технологический уровень страны.

Экономики Восточной Европы (в первую очередь банковские системы, оставшиеся слабыми) перешли под контроль глоба ггьных корпораций «старой» Европы, которые сохранили промышленность, как правило, там, где имелась высококвалифицированная рабочая сила (до присоединения к Евросоюзу прошел также перенос экологически вредных производств). В странах с менее квалифицированной рабочей силой (Румыния, Болгария, страны Прибалтики) произошла подлинная промышленная катастрофа. При этом квалифицированные работники при открытии границ буквально бежали из своих стран (в 2007–2008 годах из Румынии уехало 20–30 % экономически активного населения — 2–3 млн. чел.), создавая дефицит рабочей силы и повышая стоимость оставшейся, что во многом лишило соответствующие страны преимущества дешевизны квалифицированной рабочей силы. Подготовка же ее из-за закрытия соответствующих производств и отказа от массового создания новых почти прекратилась.

Сохраненная промышленность в значительной степени занимается простой сборкой продукции корпораций «старой» Европы, в том числе ориентированной на емкие рынки России и докризисной Украины.

В результате в странах Восточной Европы возникла двухсекторная экономика, характерная для колоний.

Принципиально важно, что западный капитал, как правило, не создавал новые, но использовал существующие в Восточной Европе и созданные до него ресурсы, придавая модернизации «рефлективный» характер.

В рамках европейский интеграции добавочная стоимость выводится в страны базирования глобальных корпораций, что обусловливает парадоксальное сочетание экспортной ориентации (в Румынии 85 % инвестиционного импорта идет на обеспечение экспорта) с хроническим дефицитом текущего платежного баланса (во многом за счет высоких инвестиционных доходов).

Президент Чехии Клаус признал в свое время, что вступление Чехии в Евросоюз превратило ее в «объект выкачивания денег». Это касается всех стран Восточной Европы: их сальдо текущих операций платежного баланса еще до начала кризиса 2008 года (что принципиально) было намного хуже, чем в 1990 году, последнем году существования социалистической системы. (В Болгарии оно снизилось с -8,3 % ВВП в 1990 до -23,0 % ВВП в последнем предкризисном 2008 году, в Чехии — с 0,00 до — 2,1 % ВВП, в Венгрии — с +1,1 до 7,4 %) ВВП, в Польше с +1,9 до -6,6 % ВВП, в Румынии с -4,7 до -11,6 % ВВП; за 1992–2008 годы оно снизилось в Словении с +5,8 до -5,4 % ВВП, Литве с +5,3 до 3,3 % ВВП, в Латвии с -0,3 до -13,2 % ВВП; за 1993-2008 годы в Эстонии с +1,2 до -9,2 % ВВП, в Словакии с -4,9 до -6,6 % ВВП — и это, как мы видим, наименьшее ухудшение ситуации!

Правда, когда страны были «выдоены», баланс улучшился: в 2014 году он ожидается в Польше в размере -2,5 % ВВП, в Румынии —1,7 %, в Латвии —1,6 %, в Эстонии-1,3 %, в Чехии — -0,5 %, в Болгарии — 0,4 %, в Венгрии и Словакии — по +2,7 %, а в Словении и вовсе +6,1 % ВВП.)

Отрицательное сальдо текущего платежного баланса некоторое время может поддерживаться притоком иностранных инвестиций, однако при хроническом характере означает «жизнь в долг» с высокой зависимостью от внешних шоков и рисками девальваций либо, если они невозможны (например, из-за вступления в зону евро), ухудшения социальной защиты.

При этом структурные фонды Евросоюза обусловливают выделение средств жесткими условиями, которым сложно соответствовать. Так, в 2007 году Румыния могла получить 2 млрд, евро, но смогла использовать лишь 400 млн. евро из фонда рыболовства. В то же время ее взнос в бюджет Евросоюза составил 1,1 млрд, евро (1,8 % ВВП), то есть Румыния стала не бенефициаром, а донором Евросоюза, и возникли опасения закрепления этого положения. К настоящему времени уровень «абсорбции» (то есть реального получения формально выделенных) фондов Евросоюза в 70 %, достигнутый Польшей, считается очень хорошим, а в Румынии он составляет лишь 20 %.

Во всей Восточной Европе мы видим массовую скупку активов, в ходе которой западные корпорации становятся хозяевами не только банковских систем, но и всей экономики, а через нее — и всей политики стран Восточной Европы. Показателен провал попытки выработать стратегию социальноэкономического развития Румынии после ее вхождения в Евросоюз: в ходе работы очень быстро выяснилось, что ее будущее в решающей степени определяется не национальными властями, но корпорациями «старой» Европы. Если это суверенитет, то что такое колониальная зависимость? И где тот суверенитет, который европейцы (и в особенности «новые») требуют от своих соседей признавать и уважать?