Антоша, вставай - Михаил Михайлович Сердюков Страница 2

Я включил воду в ванной и решил быстренько передернуть. Мне это было нужно. Я хотел снять напряжение перед своей долбаной работой. Мне предстояло быть целый день на ногах, а я этого терпеть не мог. Стоять как оловянный солдатик и смотреть во все глаза, чтобы ничего не стырили. А в "Дикси” на Чистых прудах заходили исключительно орки, пьяные в стельку алкаши и азиаты, желающие с кем-нибудь поговорить или что-то свистнуть. Были и такие, кто хотел почесать свои кулаки: они старательно провоцировали работников магазина, чтобы затем начистить табло. Но становиться теркой для чьих-то рук мне не хотелось, поэтому я отмалчивался или старался спрятаться за стеллажами, если чувствовал неладное.

Вода журчала, пока я представлял Катю в велосипедках. Сжимая детородный орган большим и указательным пальцами, я стал водить рукой то вверх, то вниз. Вставать он не хотел. Да меня это несильно интересовало, главное было кончить. Я уже привык, что мой дружок лишь слегка твердеет за несколько секунд до того, как я спущу напряжение. Обычно мать слушала за дверью, чем я занят. Шестое чувство подсказывало, что она и сейчас исполняет этот трюк. Я дергал свой агрегат и ждал, когда он выплюнет комок долгожданного удовольствия.

Расслабление пришло быстро, я даже не успел ничего понять. Прозрачные капли остались на белом кафеле. Смыв их холодной водой, я натянул трусы и рывком открыл дверь. Старую Каргу подвела ее реакция, и она, по инерции пролетев мимо меня, чуть не кувыркнулась в ванну.

— Антоша, — хватаясь за стены, выдохнула она.

— Что там на завтрак?

— Яишенка с жареной колбаской. — Мать посмотрела в раковину, а затем в ванну.

Яичница подавалась не каждый день. Завтраку я обрадовался, и мне стало немного легче. Обида за то, что старуха не дала мне досмотреть сон, тут же улетучилась. Взяв вилку, я принялся орудовать ею так быстро, что умял еду за считаные минуты.

В Москву пришла осень. Желтые листья за окном опадали, укрывая дорогу во дворе и припаркованные машины. Мой гардероб состоял из двух свитеров, трех пар джинсов и спортивного костюма "Адидас”. Я надел белую майку с каплями кетчупа на груди, сверху серый свитер и потертые джинсы с пятном на бедре. Собрав волосы в хвост, натянул ботинки с квадратными носами и открыл входную дверь. Мать стояла в коридоре и смотрела на меня, словно щенок на хозяина. Ее крупные руки были прижаты к обвисшей груди. Она, как обычно, провожала меня жалостливым взглядом. Небось полагала, что я ухожу в армию и вернусь только через два года.

— Будь аккуратней, — Старая Карга потянулась ко мне и, взяв ладошками за лицо, поцеловала в лоб.

Меня передернуло. Я почувствовал, как во мне что-то сжалось. Объятия старухи подействовали, словно удары плетью. Мне захотелось вырваться из ее рук, оттолкнуть, а еще лучше ударить, но я стерпел. Снова.

— Пока, матушка, — сказал я и сам не поверил своим словам.

Она улыбнулась:

— Возвращайся скорей, тебя будут ждать пирожки с капустой и гречка с твоими любимыми котлетами.

Я захлопнул дверь, и меня накрыло странное чувство вины за то, что я хотел поднять руку на мать.

2

В метро обитали исключительно гоблины и вурдалаки. Они толкали друг друга и куда-то бежали, словно их обожгли горячей кочергой. Время поджимало и меня, но я никогда никуда не торопился. В наушниках "Электроника ТДК-3” пел Кипелов о беспечном ангеле, и я понимал, что он говорит обо мне.

Суета вокруг вызывала во мне спокойствие. Я всегда оставался вне толпы и делал все назло тому, что происходило рядом. Мой буйный дух заставлял успокоиться, показать всему подземному зверинцу, что они живут неправильно. Я шел и повторял слова песни, чтобы все знали: я свободен, а они нет. Соловьев по Первому каналу говорил про них. Он не упускал возможности назвать их тупорылыми скотами, продавшимися западной идеологии. Жалкие уроды, что забыли про культуру и традиции великого русского народа. Мне хотелось смеяться им в лицо, но я был выше этого.

Вагон, набитый дураками и козлами, прорывался сквозь подземный туннель. Благодаря своему проворству и хитрости, я успел проскользнуть сквозь толпу и занять сидячее место. Кто-то пытался облокотиться на меня или толкнуть, но это совсем не мешало дремать.

Меня ждали тридцать минут дороги. Я поставил таймер на "Ксиоми”, который урвал с хорошей скидкой на Горбушке. Старая Карга тогда долго пытала и мучила вопросом: "Как не стыдно покупать такие дорогие вещи?” Я обманул ее, сказав, что телефон копеечный и стоит всего три тысячи. Но для нее даже три косаря — огромная сумма, с пенсией-то в пятнадцать тысяч рублей. Если бы она узнала, что смартфон обошелся мне больше чем в половину месячной зарплаты, она бы сожрала меня вприхлебку с говном. Двенадцати тысяч как не бывало, но он стоил своих денег. Шикарные цвета, приятный на ощупь корпус и самое главное — возможность расширить внутреннюю память. Я никогда не понимал тупиц, сливающих огромные бабки на айфон. Они просто не знают, что есть хорошие варианты куда дешевле.

Я установил таймер на двадцать пять минут, а это означало, что появилась возможность вернуться к Катюше в обтягивающих велосипедках.

Провалился в сон я быстро, будто по щелчку пальцев. За время поездок на работу приучил себя к этому. Достаточно было подумать о том, что мне очень нравится, и я оказывался на месте.

Из проезжающей мимо машины звучала песня "Арии” — "Потерянный рай”. "Триумф” гудел на максимальных оборотах, к спине прижималась упругая грудь Кати. Ветер обдувал меня, даруя ощущение свободы. Я не ехал по дороге, я парил, как воздушный змей. По телу гуляли сотни мурашек. Несмотря на раскаленный асфальт, ощущалась ночная свежесть. Я снова держал путь к маяку. Он находился на самой высокой точке острова. Возле него стояла такая тишина, что можно было различить звук морских волн, ударяющихся о скалы где-то далеко внизу. Это особенное место, романтичное, и я старался возвращаться сюда как можно чаще.

Я настроил зеркало заднего вида так, чтобы увидеть в нем себя. Острые скулы, волевой подбородок и высокий лоб. Мою внешность смело можно считать эталонной: смесь Бреда Питта и ДиКаприо с мышцами молодого Сталлоне. Я был хорош, поэтому ни одна девочка со всего острова не могла мне отказать, даже Катюша —