Александр Аузан - Общественный договор - 2012 Страница 3

Кстати, есть в теории общественного выбора знаменитый парадокс – парадокс участия в голосовании. Непонятно, зачем избиратель ходит на выборы. Потому что если в стране, к примеру, несколько десятков миллионов избирателей, то очевидным образом один голос не сильно влияет на результат, то есть исчезающе мало влияет. И, тем не менее, почему-то ходят. А ответ, знаете, какой на парадокс участия в выборах? Люди ведь на спортивные матчи ходят, вообще только криком влияя на результат матча. Но если люди подозревают, что матч договорной, и повлиять на результат вообще нельзя, то они перестают ходить на матчи. Оказывается, человек не рассматривает свое участие в выборах как издержки, он рассматривает это как результат, но при одном условии – если неизвестен результат, если он рождается у него на глазах. По теории общественного выбора (теории Бьюкенена-Таллока) получается, что на уровне конституционного пакта решается вопрос  о правах, о структуре государства и способе принятия решений. А каждый раз в политическом цикле заново могут решаться вопросы: сколько общественных благ производить, платные или бесплатные, что там с образованием, здравоохранением и т.д. 

Теперь хорошо бы понять, как эта схема реально работает в России. И здесь два очень разных автора – Кирилл Рогов и Глеб Павловский – нарисовали, по-моему, очень яркую картинку. Исходный пункт: приватизация и демократизация, радикально проведенные изменения в правах. При этих переходах, однако, не достигается тот результат, который объявлялся. Потому что нужно довольно много институтов для того, что бы частная собственность, например, работала как частная собственность. Ну, к примеру, судебная система, система судебного исполнения, регистрации собственности, кадастр и так далее, и так далее. Или что б демократия работала как демократия, – начиная с того, что налоговая система должна быть другой. Пошли ли по пути создания таких институтов? В России – нет. Не знаю как в Украине. У меня ощущение, что в Украине тоже не очень. А что в этом случае происходит? Человек, который получил много собственности, тем самым получает много власти. Если у вас нет институтов, то вместе с большим куском собственности, некто получает большой кусок власти. И ровно это не принимается на сегодня. Нелегитимность собственности стоит, по мнению Кирилла Рогова на том, что люди не согласны не с тем, как движется собственность, а с тем, что неравномерно распределено участие в  принятии решений в области политики. 

Если нет институтов, то как расшивается эта проблема? Ну, если образовались бароны, то дальше варианта два: либо эти бароны пытаются договориться, либо Глеб Павловский напомнил о неудачных попытках 2003 года с проектом нового общественного договора. После начала дела ЮКОСа и до ареста Ходорковского ряд людей (и я в их числе) пытались найти решение этого вопроса путем создания компенсационной системы: выплаты компенсационного налога, но не через бюджет, как это было реализовано у вас при «оранжевом» правительстве, а через создание контролируемых некоммерческим сектором социальных фондов. Я не знаю, помнят ли  ваши сограждане о том, что у вас была реприватизация крупного предприятия, получены деньги в бюджет. Привело ли это к признанию легитимности собственности? На мой взгляд – нет. Не должно было бы. Кстати, сейчас Александр Лебедев, один из богатых людей в России, выступил снова с этой идеей. Мне нравится, что он повторяет нашу формулу 2003 года о том, что нужно найти такое решение, чтобы овцы были сыты, а волки целы, но Александр Евгеньевич Лебедев предлагает иное, как мне кажется, довольно остроумное решение – произвести эту компенсацию расширением участия населения в акциях. Но вернемся в 2003 год. 

Глеб Павловский утверждает, что фактически олигархам предлагали формулу «свобода в обмен на налоги». Но в этот момент президент Путин предложил им более интересную, более «вкусную» формулу решения вопроса: «одним миллиардером меньше в обмен на твое превращение в миллиардера». Обещание было выполнено – они все стали миллиардерами. В течение нескольких лет нефтяного бума те, кто в октябре-ноябре 2003 отказался от защиты Ходорковского, из мультимиллионеров (тоже не снизу, не из нищих) превратились в миллиардеров. По Рогову, это фактически означает, что баронам была предложена вассальная система: мы вам покровительствуем, мы защищаем вас от населения, но мы раздаем ярлыки как на экономическое положение, так и на политическое. И фактически возникла вассальная система, где правила могут меняться и все время меняются. И там может быть приватизация, демонополизация; но, по словам Павловского, поскольку правила власть меняет произвольно, то все равно предметом договоренности является изъятия из правил, привилегии, специфика положения данного человека, то есть это все время раздача ярлыков. В итоге в этой системе предсказуемость не может быть в принципе, совсем. 

И из-за этого, об этом пишут очень многие авторы, сформировалась устойчивая, но явно неэффективная система, неэффективная по одному признаку: люди и деньги из России бегут. Поэтому, сколько бы по телевидению ни говорили о том, что нулевые годы дали определенные результаты, но пока «наши» успехи не конкурентоспособны с «их» неудачами. Это очень важно. Потому что, несомненно, в Европе экономическое положение ухудшилось и будет ухудшаться, но бегство капиталов и людей продолжается из России в Европу. И это самый верный признак того, что система неэффективна. 

Из дискусса можно понять, как эта система живет, как она движется, как она прошла через ряд политических циклов, какие у нее пределы подвижности. Об этом писали Булат Столяров и Арташес Газарян, Глеб Павловский и многие другие о том, как по годам менялась эта система. Во-первых, в России через политические циклы, видно, прошли маятниковые движения, которые были и в вашей стране и в других транзитных обществах. В начале в России возникла сильная децентрализация по формуле Ельцина «берите суверенитета, сколько унесете», которая отражала крайнюю слабость государства и размен поддержки преобразований на передвижки власти в регионы. Глубокая децентрализация произошла, и потом маятник должен был двинуться в другую сторону. В России в 2000 году была объявлена формула общественного договора в программе Грефа, то есть в программе реформ первого путинского срока: «налоги в обмен на порядок». Слово «порядок» в 2000 году приобрело необычайно высокий ранг, потому что уход от этой децентрализации устранял барьеры между областями, которые, фактически, таможнями отгораживали свои бизнесы от не своих, губернаторские от негубернаторских и прочее и прочее. Но дело в том, что этот маятник проскочил ту точку, где он должен был после наведения порядка пойти обратно. Почему он проскочил? Потому что избиратель воспринял нефтяные эффекты 2001–2004 года как положительные экономические результаты продолжающейся централизации. Если образно говорить не про нефть, а про газ, мы «под газом проскочили поворот» и ушли в сверхцентрализм. Запредельная централизация возникда с осени 2004 года, после теракта в Беслане. Социология, проведенная «Левада Центром» в этот период, показывала, что люди готовы менять свободу на безопасность: отказываться от судебного ареста, от права выезда заграницу и так далее. Маятник туда все-таки не ушел, но готовность принять сверхцентарлизм для обеспечения безопасности была. После этого пакет так называемых «путинских реформ», отмена выборности губернаторов и т.д., –сверхцентрализация, которую все участники дискуссии дружно считают неэффективной, плохой для модернизации страны. С 2004 года этот сверхцентрализм и одновременно лояльность населения обеспечивались гарантией стабильности, реальной гарантией, потому что тогда реальный доход населения рос по 11% в год. И благосостояние шагает из столиц в города-миллионники, а затем идет в областные центры и даже в районные центры вместе с супермаркетами, с мобильной телефонией и так далее. Это происходило, и это основа путинского режима с 2004 года.