Дуглас Норт - Насилие и социальные порядки Страница 35

Если бы кризис инвеституры был только вопросом о том, кто — папа или император — должен назначать епископов, тогда был бы затронут только последний аспект горизонтального устройства. Тем не менее светская инвеститура также влияла на экономический и социальный статус епископа, так как система «собственнических» церквей давала епископам и епархиям контроль над землей и ресурсами, который светский правитель обязан был уважать. Таким образом, во главу угла встал вопрос об учредительной структуре епархии епископа и ее отношении к светским властям.

Другая важная проблема касалась вертикали отношений папы римского, церкви в Риме (включая коллегию кардиналов), архиепископов и епископов: как должны были взаимодействовать эти части церкви? насколько независимым статусом обладал Рим по отношению к остальной церкви? Эта полемика велась внутри самой церкви, но она касалась всей структуры власти внутри европейского общества. Оставался вопрос, обладал ли папа как отдельное лицо свободой действий по отношению ко всей церкви или же существовала некая группа внутри церкви, которая обладала властью низложить папу, как в случае с папой-еретиком. Довод, что высшая власть в церкви основывалась не на папе, а на генеральном совете, был предложен теоретиками, позже известными как концилиаристы [85]. Стояла ли социальная личность папы с точки зрения соотношения идентичности и личности над законом или же она подчинялась ему? Стояла ли социальная личность епископа над епархией и кафедральным капитулом как корпоративным целым или же подчинялась им?

В Средние века на эти вопросы не давалось четкого ответа, но некоторые аспекты активно обсуждались. В результате борьбы за инвеституру в церкви как организации появилась важная инновация. Были сделаны важные шаги, которые привели к учреждению самостоятельных органов управления внутри церкви. Корпоративная идентичность епархии укрепилась, хотя она никогда не была полностью отделена от идентичности ее епископа.

Новшеством, изменившим корпоративную идентичность церкви, стал новый договор о собственности и об отчуждении церковного имущества. Начиная с XIII в. и далее стало общей практикой признавать, что владение церковной собственностью не закреплялось за индивидуальным лицом или епископом, не связывалось оно и с общественным статусом его должности. В частности, епископ давал клятву не отчуждать фискальные ресурсы церкви без согласия кафедрального капитула. Предвосхищая современные споры о собственности, контроле и фидуциарной ответственности, развитие канонического права начало идентифицировать интересы церкви как корпоративного органа в отношении к реальной собственности. Отдавая приоритет корпоративным интересам в вопросах собственности, церковь, congregatio fide Пит — объединение верующих, представляемое канониками кафедральных капитулов, — приобрела рычаг в лице епископа как лидера, а также контроль над епископами как представителями корпорации в более широком мире. Формализация процесса согласия и консультации между епископом и кафедральным капитулом создали организационную структуру, которая дала независимую жизнь корпоративному органу [86]. Эта структура распространилась и дальше на всю структуру церкви, когда папы также начинали включать обещания не отчуждать церковную собственность во время присяги при вступлении в сан.

В этих новых договоренностях проглядывают ростки элитной организации, независимой от государства, — общины или прихода, чья корпоративная идентичность была создана и связана с собственностью корпоративной группы. В XIII в. церковь не предоставляла свободу действий отдельным церквам. Епископы были столь важным могущественным элементом в политическом балансе того времени, что господствующая коалиция пока не пыталась лишить епископов источников их ренты. Отождествляя корпоративную идентичность отдельного собора с собственностью, которая приносила епископальную ренту, закон все же начинал выдавливать организацию церкви из структуры государства. Кафедральный капитул стал в ограниченном, но важном смысле самостоятельным корпоративным органом. Епархия начала становиться субъектом права, независимым от милости папы римского, епископа или короля.

Подобно тому как Каролинги и папы заключали свои соглашения в классических формах римского права, так и Григорий VII утверждал, что его политика была законной. Кризис инвеститур обострил интерес к римскому и каноническому праву внутри церкви. Более того, претензии Григория в отношении светских сеньоров стимулировали развитие изучения гражданского права. Новые идеи о корпоративной идентичности церкви были встроены в публичное право церкви и государства. Как мы рассмотрим в главе 5, Канторович показывает, что светские правители во время своей коронации также начали давать обязательство не отчуждать общую собственность.

Следующий большой конституциональный кризис случился в 1378 г. На протяжении семи десятилетий папский престол базировался в Авиньоне и, когда правящий папа умер, находился в процессе возвращения в Рим. Сначала коллегия кардиналов избрала папой Урбаном VI итальянца Бартоломео Приньяно. Несколько месяцев спустя коллегия кардиналов объявила, что ее принудили избрать Урбана под давлением и что она хотела бы изменить свое решение. Затем коллегия избрала французского папу, Клемента VII, быстро вернувшего папский престол в Авиньон. Церковь застряла в другой конституционной аномалии: у нее было два папы [87]. Из-за того что кризис инвеституры не урегулировал вопрос о том, кто обладал конечной властью принимать решения, касающиеся церкви во времена кризиса, — папа или Вселенский собор, церковь предстала перед дилеммой.

Вопрос не был решен вплоть до Вселенского собора, созванного под давлением французского короля и кайзера Священной Римской империи, который собрался в Констанце в 1414 г. Собор в Констанце подтвердил, что в важных вопросах решения Вселенского собора обладают приоритетом перед решениями папы, и постановил, что отныне собор будет созываться регулярно. Кон- цилиаристы праздновали победу, был утвержден новый конституционный строй церкви. Раскол вызвал конкретное восприятие церкви как корпоративного органа, независимого и потенциально самоуправляемого. Во времена кризиса конечная власть в церкви оставалась у общины верующих, congregatiofidelium, представленной Вселенским собором. Соборы представляли элиты — архиепископы, епископы, аббаты и кардиналы, — а рядовые прихожане не были представлены в них ни в каком отношении. И все же узнаваемая корпоративная сущность получила признание.