Компьютерра - Компьютерра PDA N140 (15.10.2011-21.10.2011) Страница 12

Читайте также:Стационарные и сетевые плееры: какой выбрать.

Василий Щепетнёв: Вариа­ционное обществоведение

Автор: Василий Щепетнев

Опубликовано 20 октября 2011 года

Математика довольно долго знать не знала мнимых чисел, однако этим не кичилась и со временем доросла (или снизошла?) до корня квадратного из минус единицы. В итоге только выиграла. Советская агробиология не желала знать генетики, прямо и откровенно называя её всякими злыми словами.

В результате урожай зерновых в двадцать центнеров с гектара для плодороднейших земель чернозёмных губерний считался вполне приемлемым, а доярка, сумевшая выдоить из коровы более четырёх тонн молока за год, могла рассчитывать на орден Трудового Красного Знамени. Понятно, не одно невежество виновато, причин много, и всё же, всё же... В двадцать первом веке генетика живёт, а где она, советская агробиология?

Вот и сегодня история не знает сослагательного наклонения. Вдруг — пока не знает, а завтра узнает? Или это уже будет не история, а вариативное обществоведения?

Роль личности в истории, роль случая в истории — об этом спорили, спорят и будут спорить, потому что тема: а) интересная, б) жизненно важная и в) каждый мнит себя стратегом. Вопрос "действительно ли нет альтернативы определённому пути развития" напрямую связан с вопросом "действительно ли нет альтернативы господину N на посту главы государства". Для господина N ответ очевиден. Для вариативного обществоведения — нет.

Всякое бывает. Хорошо, не открой Архимед закон "На тело, погружённое в жидкость или газ...", его бы, весьма вероятно, открыл бы другой грек. Или финикиец. Или карфагенянин. Но открыл бы его тунгус или друг степей калмык? И если бы открыл, то когда?

Погибни Лев Толстой в крымской войне, написал ли бы вместо него кто-нибудь "Войну и Мир" или "Анну Каренину"? А ведь некоторые считают, что литература и искусство влияют на общество не менее, нежели наука и техника.

Ещё интереснее роль случая. Сентенции типа "случай есть форма проявления необходимости" ничего не доказывают и ничего не объясняют. Предположим, что эрцгерцог Франц Фердинанд сломал на охоте шею и не поехал в Сараево. Случилась ли бы тогда Мировая война? Задним числом можно говорить о значении рынков сбыта, о противоречиях между странами империализма и тому подобное, но есть немало сторонников теории о том, будто удавшееся покушение было не поводом, а именно причиной мировой катастрофы.

Не случись война в четырнадцатом году, десятилетие, а за ним и век вполне могли бы стать умеренными. Политический строй России потихоньку бы сменился полноценной и дееспособной конституционной монархией, и Александр Пятый в две тысячи одиннадцатом году говорил бы красивые слова об окончательной электрификации новых деревень и сёл Сибири и Дальнего Востока.

А в тридцатые годы прошлого века Адольф Гитлер по ночам малевал бы что-нибудь хулиганское на дверях еврейских магазинов, ну разбил бы витрину-другую, не более. Наука и техника вне войны развивалась бы совсем другим путём: вместо орудий уничтожения эволюционировали бы орудия плодородия, и под Воронежем в те же тридцатые годы собирали бы по сорок пудов пшеницы с десятины, и никакого голода с людоедством бы не случилось.

Без необходимости противоборствовать "Энигме" и вычислительная техника двигалась бы неспешно. С ней и авиация: мы бы летали на турбовинтовых самолётах, преодолевая расстояние из Воронежа до Берлина за три часа, и были бы довольны. Зато за русский рубль давали бы по-прежнему две немецкие марки, ещё бы и кланялись. Ну и так далее. Каждый может конструировать реальность, сев в удобное вечное гамбсовское кресло, предварительно выкушав рюмку-другую отменного коньяка от Шустова.

Суть не в этом. Суть в том, что случай сегодня значит столько же, сколько и сто лет назад. Можно планировать мудрёные позиции, задумывать изящные многоходовые комбинации с жертвой ферзя или без оной, но случай — Освальд с винтовкой, птичка, залетевшая в двигатель, скользкий пол в ванной комнате или кусочек сала, попавший "не в то горло", — разыграет партию иначе.

Это касается как судеб государства, так и самого простого человека. Думаешь, рассчитываешь, ан случай поворачивает по-своему.

Вот и я планировал пробыть в Ессентуках до начала ноября, а непредвиденность заставляет срочно возвращаться в Воронеж. Пишу на чемодане.

Как знать, вдруг это возвращение предотвратит Третью Мировую Войну?

Александр Амзин: Большая игра в угадайку

Автор: Александр Амзин

Опубликовано 20 октября 2011 года

В 1956 году американец Роберт Эбботт изобрел карточную игру Eleusis. В 1959 году Мартин Гарднер, знаменитый популяризатор занимательной математики, описал Eleusis в своей колонке в Scientific American. Несколько позже Eleusis через переводы книг Гарднера дошла и до русского читателя под названием "индуктивная игра "Элузис". (Эбботт, скорее, имел в виду греческий город Элевсин, где в древности проходили элевсинские мистерии – некие церемонии, точной цели которых уже никто не помнит.)

В "Элузис/Элевсин" очень легко научиться играть. Колода карт раздаётся участникам. Ведущий, который карт не получает, загадывает правило (например, "за красными идут чёрные, и наоборот"). Игроки кладут по одной карте в ряд. Очередную можно положить только тогда, когда она удовлетворяет правилу. Например, если ряд оканчивается валетом пик, то двойку треф положить нельзя, а вот туза червей – вполне.

Естественно, что никто не знает наперёд правила. Выигрывает тот, кто избавится от всех карт – очевидно, это проще сделать, если верно угадал. Но самое главное, восхитительное, потрясающее в оригинальной версии игры - это то, что загаданное правило так и остается неназванным. Можно лишь гадать, точно ли ты знал правило, или тебе повезло. В более поздних вариантах, конечно, ввели возможность оглашения правила – игроки нетерпеливы и хотят в качестве приза получить подтверждение тому, что трудились не напрасно.

"Элузис" разминает ту часть мозга, которая ответственна за научное мышление. На основе экспериментальных данных вы выдвигаете теории. Вы никогда не знаете точно, верны они или нет, но в каждый конкретный момент неопровергнутая теория должна объяснять имеющиеся данные. То же с картами. Допустим, "за красными идут чёрные, и наоборот", и здесь всё понятно. Но что, если правило звучит иначе - "За красными всегда идут чёрные, и наоборот, но тузы могут идти в любом порядке"?

И вот вы заканчиваете игру в твёрдой уверенности, что за красными должны идти чёрные. И все игроки приняли эту теорию, потому что она объясняет получаемые данные. Это может длиться очень долго, пока кто-то по рассеянности не положит рядом с тузом червей туза бубей.

Когда я читаю про достижения науки и техники, то часто думаю про индуктивную игру "Элузис". Мы обнаруживаем кварки и квазары, чёрные дыры и закономерности в делении клеток, классифицируем животный мир и гоняем частицы в ускорителе. Мы постоянно пытаемся выложить то одну карту, то другую. По мере выкладывания выясняется, что правило, которое казалось таким простым в самом начале игры, бесконечно сложно. Что двери, которые казались закрытыми, можно распахнуть настежь, если правильно подобрать ключ.

Мы играем в Большую Угадайку и даже в компьютерных играх забираемся повыше на дерево технологий, чтобы с его верхушки разглядеть созданный чужими руками мир.

Раз в несколько десятков лет науку сотрясают кардинальные изменения. Начинается генетическая, экологическая, квантовая революция. Орды учёных сравнивают свои карты и уверяют друг друга в правильности выбранного курса. Проходит ещё дюжина лет, и эту научную школу сменяет другая.

Для того чтобы играть в Угадайку, нужны известная смелость, вера в человечество и всемогущество разума. Вера в то, что наши мечты и требования к будущему могут быть реализованы – если не в этом поколении, то хотя бы в следующих. Носителем примерно такой веры был, например, в книге "Дюна" эколог Льет Кайнз, затеявший озеленить знаменитую песчаную планету.

Нужна уверенность в том, что очередной прихотливый извив правил науки, или, проще говоря, законов природы, позволит преодолеть преграды, стоящие перед человечеством, и взять барьеры, на которые пока и взглянуть страшно.

Взять межзвёздные путешествия. Мы их давно освоили – на экранах компьютеров и телевизоров, на страницах книг и читалок, даже в радиопьесах. Человечество уверено в том, что где-то к двадцать второму, максимум к двадцать третьему веку оно либо изобретёт гипердвигатель, либо спишет решение непростой задачки у более мудрой расы.

Мы в то же время знаем, что ограничение скорости света делает путешествия между звёздами бессмысленным занятием. Пройдут века, прежде чем земные колонисты ступят на тропинки далеких планет. Пройдут тысячелетия, прежде чем мы получим от них хоть какие-то утешительные известия. Такое завоевание вселенной – не забава, а бульон из-под яиц.