Компьютерра - Журнал «Компьютерра» № 21 от 05 июня 2007 года Страница 15

Ограничим поток сознания тем, что мы наблюдаем в университетах, НИИ, коммерческих лабораториях – то есть наукой нового времени, или, если еще точнее, естествознанием нового времени [Гуманитариев, конечно, тоже наблюдаем, но нельзя же мне писать обо всем].

Даже само название «естествознание нового времени» подсказывает, что это явление сравнительно молодое. Хотя некоторые европейские университеты имеют тысячелетнюю историю, две тысячи лет назад их еще не было. А двести лет назад не было научно-исследовательских институтов и коммерческих исследовательских лабораторий. И человечество вполне обходилось без них. Возможно, и в дальнейшем оно без науки не пропадет. Как естествознание эпохи Просвещения пришло на смену эзотерическим практикам цехового ремесленничества, так и новый способ упорядочивания знания и поиска истины может сменить то, что по праву считается основой современной цивилизации, не называемой иначе, как «научно-технической».

Когда это произойдет, гадать не буду, но как говорил известный персонаж известного писателя: «Летай иль ползай – конец известен…» [«Песня о соколе», А. М. Горький, если кто не знает]. Новое, как известно, пожирает недостаточно хорошо забытое старое вместе с его нерасторопными носителями. И хотя челюсти нового общественного института еще не сомкнулись на горле классической науки, сопение за спиной уже нервирует.

Будущее обычно догоняет настоящее из прошлого, поэтому у человечества сложилась традиция различать черты грядущего, обернувшись назад. Метод, конечно, странный, но что-то в нем есть.

Прошлое, как трясина, способно затянуть кого угодно. И стоит начать просматривать исторические корни какого-либо явления, как немудрено потеряться в лабиринте бесконечных предшественников – череде гигантов с карликами на плечах. Однако хоть слово сказать необходимо.

Начало современного естествознания традиционно располагают в эпохе Возрождения. Рационализация общества вызвала тогда к жизни ряд блистательных личностей, в перерывах между написанием политических памфлетов и религиозных трудов обращающих свой взор к природе и ищущих в ее законах (ими же и открываемых) подтверждение своих мировоззренческих концепций, чаще всего религиозных или политических. Бесспорно, это была романтическая эпоха: ночные вскрытия трупов, диспуты в кофейнях и в застенках инквизиции, горение на кострах, полемика с оппонентами, плавно переходящая в дуэли, публичное отстаивание своих научных концепций в проповедях и на площадях. Однако с точки зрения организации труда научная деятельность в те времена была сродни собирательству – основному способу производства первобытно-общинного общества.

Иными словами, ученый подбирал те истины, которые входили в сферу его личного, чувственного опыта или в сферу чувственного опыта его соплеменников. Как эталон знания о мире выступало религиозное откровение. Истина должна была быть проста, наглядна и личностно доступна. Причем доступна без каких-либо сложных приборов и коллективного труда (по аналогии – абсурдно выглядит коллектив, спасающий души входящих в него людей тем, что один из его членов не убивает, второй не крадет, третий не прелюбодействует, четвертый…). Ведь только греховность мешает нам узреть величие замысла Творца, а обладая правильно поставленным (читай – рациональным) взглядом на мир и опираясь на правильно организованный чувственный опыт, ученый способен индивидуально, без посторонней помощи узреть законы, по которым устроено мироздание. Таким образом, в основание научного метода было положено рациональное объективное мышление. Уже на излете этой эпохи рациональные основы научного метода были осмыслены и манифестированы. Декарт, Кант, Лейбниц, Ньютон, Гегель и другие философы-ученые внесли гигантский вклад в формирование этого образа мысли. Я не буду останавливаться на этом подробно. Без сомнения, блестящие мысли этих людей не утратили актуальность и в наши дни, но с точки зрения организации научного труда – это правила поведения в лесу (определяющие, правда, и сам лес) и способ добычи сладких корешков.

С течением времени возникла необходимость интенсифицировать познавательную деятельность. Требования рациональности и объективности, провозглашаемые философами, сначала привели к необходимости измерений в процессе наблюдения, а затем и к более строгой их организации. Формой этой организации стал научный эксперимент. Он выступил аналогом аграрной революции. Истин, постижимых путем непосредственного наблюдения, стало не хватать, и их, подобно злакам, взялись выращивать. Оранжереи усадеб, переделанные под лаборатории, стали полями, на которых возделывалась истина.

Зафиксируем красной нитью – подобрал корешок, осмотрел, съел.

«Да здравствует рабовладельческий строй – светлое будущее всего человечества».

Лозунг в пещере

ЦИТАТА

«Согласно конвенционализму, великие ученые приходят к своим теориям, «фактически» благодаря взлету своего воображения. Однако почему же они так часто утверждают, будто вывели свои теории из фактов?»

Имре Лакатос

Как и подобает родоплеменному строю, собирательство, как стадия развития науки, тянулось мучительно долго. Потом все пошло куда быстрее. Аграрная революция – «производство истины в эксперименте» – привела к образованию излишков экспериментальных фактов и возникновению зачатков разделения труда.

Излишки порождали мысль об отчуждении научного труда, что и не замедлило произойти. Тем более что к тому моменту уже сформировался институт обобществления научного знания, а именно – научные журналы. Формой отчуждения стал документ – специальным образом структурированный текст, описание эксперимента или теории.

Так уж повелось, что разделение труда частенько идет рука об руку с эксплуатацией человека человеком. Первыми оказались закабалены [Как я уже говорил выше, излагаемая мною мысль намеренно утрирована, поэтому термины «закабалены», «рабовладение», «феодализм», «империализм» применительно к научному труду следует мысленно закавычивать] экспериментаторы, которых к тому времени образовался некоторый избыток. Они выступили продуцентами первого рода, поставляя готовый продукт на стол следующих участников пищевой цепочки – теоретиков.

Некогда книжные черви, скрывающиеся в тиши университетских библиотек, они шумным балаганом вырвались на простор университетских же лужаек и воспарили в эмпиреи, не забывая про пиво. В период своего расцвета эти новые патриции оккупировали престижные курорты всего мира, где проводили симпозиумы, что в переводе с греческого обозначает пьянку, переходящую в… Сейчас, конечно, времена уже не те… но я отвлекся.

Отчуждение труда экспериментатора происходило в виде текста – научной статьи, отчета, протокола. В итоге теоретик имел дело исключительно с бумагой. Бумага на входе – бумага на выходе. Причем входящей бумаги обычно значительно больше. В СССР часть ее возвращалась в общественный оборот в обмен на произведения Дюма и других классиков мировой беллетристики. Бумагооборот других развитых стран нуждается в дальнейшем изучении.

Теоретик заинтересован в методологических критериях научности, ориентированных прежде всего на работу с документами. Конвенционализм, фаллибилизм, физикализм, научный реализм – вот лишь некоторые направления философии науки, затронувшие тему формального критерия научности.

Конвенционалисты, вслед за Анри Пуанкаре, считают, что основания науки (аксиомы метода) есть результат сговора большинства ученых. Выбор делается на основании простоты и практического удобства.

О фаллибилизме Поппера «КТ» писала не раз (начиная еще с давней статьи Юрия Ревича «Искусство быть наукой» в теме номера «Мифов нет»). Согласно этой школе, научными считаются те высказывания, для которых найдена возможность опровержения. Обратите внимание – не подтверждения, как требует позитивистская концепция, а опровержения, поскольку все теории признаются потенциально ошибочными априори.

Физикализм и некоторые направления научного реализма ведут в сфере науки борьбу против естественного языка, который выступает причиной многих ошибок и неясностей. Предлагается создать корректный язык, лишенный неопределенности и противоречивости естественного языка, и все теории формулировать на нем. Те из них, что с грамматической точки зрения (имеется в виду грамматика нового языка) правильны, можно рассматривать как научные. Физикализм строит идеальный язык путем сведения психических феноменов к физиологическим, а значит, физическим процессам. Научный реализм строит идеальный язык, основываясь на онтологических предпосылках, выбор которых и составляет основное занятие приверженцев этого направления в философии науки. Если же в качестве языка науки выбрать математику, мы получим логический позитивизм.