Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 207 Страница 2

Начну с освистания. Я всегда после просмотра фильмов, которые мне нравятся, внимательно изучаю реакцию зрителей. Практически всегда (то есть в 99 случаях из 100) то, что нравится мне, не нравится среднестатистическому посетителю порталов imdb.com и российских аналогов. 

Явление это совершенно закономерное и для меня привычное аж с самого момента поступления в университет теперь уже в очень далёком 1979 году. Я, собственно говоря, тогда добровольно заточил себя в Касталию и, несмотря на юный возраст, ясно отдавал себе отчёт в том, что отныне и навсегда мои вкусы, мои предпочтения, моя оценка идеологий, жизненных принципов и вся аксиология будет радикально расходиться с доминирующими тенденциями в обществе. Процесс этот совсем не уникальный, а, наоборот, универсальный для любой Касталии. Он хорошо описан у Германа Гессе, поэтому нет смысла детализировать.

Единственное, что позволю себе в оправдание, так это объяснение обстоятельств, заставляющих людей отказываться от мейнстрима в мировоззрении и поведении. Обстоятельства эти, вопреки ожиданиям, совершенно врождённые, а не нарабатываемые или тем паче наживные. То есть человек рождается с определённым ощущением жизни, которое резко противоречит принятым нормам. Это явление того же самого порядка, что и присутствие/отсутствие музыкального слуха, визуальной памяти, экстраординарных физических способностей и выносливости, резистентность к определённым заболеваниям и даже — прости господи! — гомосексуальные наклонности. В том смысле, что невозможно эти наклонности в себе воспитать или симулировать, равно как и музыкальный слух: либо они есть, либо их нет. 

О том, что мне пора собираться в Касталию, я понял со всей очевидностью в старших классах средней школы на уроке литературы, посвящённом роману «Разгром» Александра Фадеева. В сочинении я изложил свою точку зрения на поступок товарища комиссара Левинсона, отдавшего приказ отнять свинью у корейца ради спасения своего отряда красноармейских бойцов. Дело даже не в том, что в том юном возрасте я уже однозначно воспринимал этот отряд не иначе как банду душегубов и террористов. Дело в том, что даже если бы отряд в романе был белогвардейский, отнимать свинью и обрекать семью корейского крестьянина на гарантированную голодную смерть было абсолютным нравственным табу. 

К мысли этой я пришёл сам, без малейших подсказок с чьей-то стороны, хотя, конечно же, мне было бесконечно радостно узнать впоследствии, что мой самый любимый мыслитель ХХ века в книге «Цитадель» моделировал практически идентичную ситуацию, которую разрешил в таком же ключе. Как бы там ни было, но моё сочинение, зачитанное вслух учительницей по литературе, вызвало бурю негодования у одноклассников, которые все как один встали на сторону Левинсона. Тогда-то я и понял окончательно: пора уходить в Касталию :-).

Возвращаемся теперь к фильму «Пепел», снятому режиссёром Вадимом Перельманом по заказу российского телевидения. К великому сожалению, качество критики со стороны зрителей ужасающе примитивно, поэтому построить эссе на оппонировании не представляется ни малейшей возможности. А жаль: хотелось бы выслушать что-нибудь более серьёзное, чем потоки ругательств в адрес режиссёра за то, что он переврал миллионы деталей — от правильного расположения орденских планок на гимнастёрке до искажения иерархической субординации между родами войск и НКВД. 

Массового зрителя можно, конечно, понять: его в прайм-тайм заставили смотреть фильм якобы в духе «Ликвидации», однако не сказали ничего про режиссёра, кроме того, что он — Перельман, родившийся в Киеве, имеющий канадское гражданство, но считающийся при этом американским режиссёром. Как должен реагировать человек, далёкий от кинематографа и не видевший раньше фильмов Перельмана? С ужасом! Потому что, во-первых, «Пепел» имеет к «Ликвидации» (равно как и вообще к теме исторической реставрации 30-х и 40-х годов) примерно такое же отношение, как «Орестея» Эсхила к «Премии» Гельмана; во-вторых, 10 серий фильма Перельмана — не более чем иллюзорный формат, создающий лишь видимость телевизионного сериала: от первого до последнего кадра «Пепел» — это художественный фильм для просмотра в кинотеатре, а не жвачка под пиво с рекламными перебивками.

Я совершенно не собираюсь что-то навязывать читателям, тем более — оспаривать мнение об оскорблении порядка орденских планок. Мне этот порядок глубоко по-фиолетовому, равно как и дефекты исторической реставрации, потому что я давно уже всё для себя реставрировал, изучив документы и архивы, и не нуждаюсь в том, чтобы современные кинорежиссёры пытались изменить моё мировоззрение. Я просто хочу представить читателям адекватный контекст для оценки фильма «Пепел». Контекст, соответствующий творческим реалиям режиссёра, а не бреду про правдоподобие / неправдоподобие поведения следователей НКВД.

Итак. Вадим Перельман до «Пепла» снял всего два фильма — «Дом из песка и тумана» по роману Андре Дюбю и «Вся жизнь перед глазами». Второй фильм с Умой Турман в главной роли мне понравился, но не более. «Дом из песка и тумана» с Беном Кингсли и Дженнифер Коннелли — это абсолютный шедевр, который входит в золотую сокровищницу мировой кинематографии (и в десятку моих самых любимых фильмов всех времён и народов). 

Почему Вадим Перельман снял всего два фильма за 10 лет (есть ещё два, находящихся в перманентном производстве)? По собственному же признанию — из-за патологической разборчивости: «Я не хочу тратить год своей жизни, снимая фильм, который не вызывает у меня отклика на эмоциональном уровне». Одного этого обстоятельства достаточно, чтобы не засорять ноосферу идиотскими репликами про «конъюнктурность режиссёра», «желание подзаработать на российских проектах» и прочего бреда. Перельман согласился снимать «Пепел» (который, кстати, категорически отказывается комментировать во всех интервью) только потому, что его глубоко заинтересовала тема, затронула что-то очень важное в глубине души.

Что же это — «важное»? Сталинская эпоха? Зверства репрессий НКВД? Вторая мировая война? Все, кто ухватился за эту гипотезу, неизбежно должны были испытать разочарование с последующим брюзжанием по поводу орденских планок. Вадима Перельмана в истории про бандита-медвежатника Пепла (даже здесь, кстати, нашлись зрители-недоумки, возмущённые тем, что герой на самом деле никакой не «медвежатник», а «шнифер»!) и офицера Красной армии Игоря Петрова заинтересовало исключительно то, что интересовало всегда, — экзистенциальные ситуации, иллюстрирующие мотивы греческих трагедий. 

Я не случайно помянул Эсхила: и в «Доме из песка и тумана», и в фильме «Вся жизнь перед глазами», и в «Пепле» Вадим Перельман демонстрирует свою тотальную погружённость в мир древнегреческих трагедий, который, кажется, затмевает для него любую реальность. Иранский полковник-эмигрант, убитая психопатом-маньяком молодая женщина, урка Пепел — лишь декорации для спектакля, который Ужасный и Величественный Рок разыгрывает с маленькими и беззащитными людьми.

Одержимость Эсхилом (именно Эсхилом, а не Еврипидом, с которым Перельман постоянно полемизирует, с издёвкой пародируя либо демонстративно отказываясь от приёма deus ex machina) в творчестве Вадима Перельмана проявляется в мельчайших деталях и нюансах художественной структуры его фильмов: от прямой цитации сюжетных линий и трепетного ужаса перед неизбежностью Рока до ритуалов переодевания, перевоплощения, случайных подмен, нарушающих плавное течение судьбы, и прямого трикстерства (вор становится офицером).

 Именно в таком контексте только и можно рассматривать «Пепел» — как экзистенциальную историю об игре Судьбы, о Страстях, о Любви, о конфликте Веры и Долга, об имманентной трагичности человеческой жизни. И никаких орденских планок и войск НКВД, которые не более чем условные декорации на театральной сцене. И тогда, взглянув на фильм Перельмана под этим ракурсом, зритель к своему великому удивлению обнаружит, что:

В результате мы получаем исключительно хорошее кино, которое захватывает с первого кадра и не отпускает до последнего. Что до орденских планок, то оставьте их, бога ради, для тех несчастных, которым не посчастливилось узнать, что кино — это совокупность эстетических переживаний, а не фотографическая манипуляция реальностью.