Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 163 Страница 25

«Сбербанк» объявил о запуске венчурного фонда на 100 млн долларов, управлять которым будет компания «Тройки Диалог», причём впоследствии объём вложений в фонд планируется расширить до 500 млн долл. О конкретных стартапах, получивших поддержку банка, пока неизвестно. Cвой венчурный фонд в конце февраля открыл «Промсвязьбанк», который хочет поддержать 50-70 предприятий в ближайшие два года. Общий объём фонда — 300 млн руб.

Очевидно, в первую очередь создавать венчурные подразделения банки подталкивает отнюдь не банальное желание заработать. Вложения в венчур, по сравнению с общими объёмами активов финансовых гигантов, слишком малы. Скажем, ТКС-банк — на момент проведения road show (ноябрь 2012 года) в преддверии IPO — был оценён в 2 – 2,2 млрд. долл., на этом фоне запланированные на венчур 20 млн долл. выглядят не таким уж серьёзным вложением. Для сравнения: о своих глобальных планах по созданию венчурного фонда заявлял и «Газпром», не исключая, что к 2016 году его объём возрастёт до 20 млрд. руб.

Скорее всего, российские банки решили попробовать инвестировать в экосистему вокруг себя, как это делают технологические корпорации. Скажем, Microsoft Seed Fund поддерживает приложения для Windows Phone 8, чтобы продвигать свою платформу. Возможно, новыми приложениями банки хотят завлечь дополнительных клиентов. А раз привлечь стартапы кредитованием банки не могут (слишком велики риски невозврата), почему бы не попробовать венчурный сценарий? Это отличный вариант «купить» работающие проекты, которые банки, как достаточно неповоротливые корпоративные структуры, не могут создать в собственных разработческих подразделениях.

Ещё один мотив – хедхантинг. В довольно консервативных банковских институтах вероятность появления свежих идей существенно меньше, чем на открытом рынке. Потому, скорее всего, проинвестированная и купленная банком разработка будет «лучше», чем разработанная собственными программистами. Не факт, что качественнее, но точно актуальнее и креативнее, так как штатные айтишники куда чаще делают свою работу на «отстань».

Созданные корпоративные фонды планируют инвестировать в проекты ранних стадий, и лишь «Лайф.Среда» поддерживает проекты любого уровня. Когда в России сложится рынок выращенных сервисов, скорее всего, при банках появятся фонды следующих стадий, считают эксперты. «Пока по-настоящему сформировавшихся в коммерческий продукт финансовых мобильных и интернет-сервисов – по пальцам сосчитать, — считает Кирилл Рубинштейн, руководитель интернет-сервиса Smartnut/ГК NAUMEN, – и потому пока все проекты в этой области «на руках» у посевных инвесторов и инвесторов раунда A, даже не B. Соответственно в качестве стратегов банкам выступать ещё рано – стадия выходов венчурных фондов ещё не настала».

К чему приведёт конкуренция между «классическими» венчурными фондами и корпоративными подразделениями за e-commerce проекты ранних стадий, покажет время. Пока же очевидно, что их предложения для стартапов могут быть привлекательнее только за счёт возможностей от работы именно с банком. Потому в банковские фонды стоит идти стартапам в области интернет-бухгалтерии, учёта личных финансов мобильных систем оплаты. За счёт того что у этих проектов целевые клиенты те же, что и у банков (независимо от b2b или b2c), разработчики могут получить больше возможностей в плане тестирования технологий на той огромной аудитории, к которой имеют доступ банки.

«Я бы вполне мог поставить появившиеся при банках фонды в один ряд с нашим фондом Intel Capital; речь идёт о тех же инвестициях ради технологий — говорит Вадим Сухомлинов, руководитель стратегического развития бизнеса Intel в России и странах СНГ. — При этом, как мне кажется, серьёзного соперничества за проекты между банковскими и корпоративными венчурными фондами не будет. Скорее, наоборот – появление новых игроков открывает для венчурных инвесторов возможности соинвестирования, на рынке сегодня это ощутимый тренд».

К оглавлению

Почему России не нужен собственный высокоточный спутниковый мониторинг?

Сергей Сорокин, директор омской компании «Индустриальные геодезические системы»

Опубликовано 06 марта 2013

Наш стартап занимается разработкой решений, позволяющих определять координаты объектов в пространстве с высокой точностью — от десятков сантиметров до миллиметров. Почему в России такой проект фактически невозможно продвигать? Это — «о наболевшем».

Однако для начала немного о технологии. Для высокоточного мониторинга мы, в основном, работаем с Глонасс и GPS, но в некоторых ситуациях мы используем ещё инерциальные системы, датчики для измерения температуры, давления — например, тензодатчики.

Как с точностью до миллиметров можно определить координату? Необходимо измерить расстояния до спутников, положение которых известно. Хочешь знать расстояние — перемножь скорость и время. Это школьная математика. Но дело осложняется тем, что скорость распространения сигнала постоянно изменяется — в зависимости от состояния атмосферы Земли. Это и есть главная проблема. Задача решается методом постоянных контрольных измерений. Мы ставим приёмник в фиксированную точку, координаты которой известны, и, зная расстояние от этой точки до спутников, решаем обратную задачу: смотрим, как изменяется в данном месте скорость распространения сигнала. Информацию об изменении скорости в данном месте Земли мы должны передать пользователю, заинтересованному в определении координат. В итоге мы работаем над созданием системы, которая будет постоянно принимать сигналы со всех видимых навигационных спутников, обрабатывать, сохранять полученные данные и безостановочно передавать информацию всем пользователям. Информация такого рода именуется «поправкой», которую вносит атмосфера в измерения.

Но проблема ещё и в том, что наша атмосфера — объект неустойчивый и «поправки» работают лишь на небольшом расстоянии от точки проведения контрольных измерений и в течение ограниченного времени — всего нескольких секунд. Из этого вытекает, что контрольные измерения надо проводить в большом количестве точек. Получается структура, похожая на сеть станций сотовой связи.

Поэтому нам пришлось заняться и разработкой новых математических методов обработки сигналов — технологий, позволяющих увеличить расстояние, на котором действуют поправки. Пока мы смогли получить хорошую точность на расстоянии от 40 до 100 километров от точки проведения контрольных измерений.

На самом деле, все эти «высшие материи» соответствуют вполне конкретным задачам. Например, попробуйте решить задачу посадки самолёта в туман, не зная его точного положения относительно посадочной полосы. Более «земная» задача: попробуйте автоматизировать процесс посадки растений в сельском хозяйстве. Если не выверить расстояние между растениями с точностью до сантиметров, об урожайности можно забыть. Или: построили в стране опасный объект (плотина/атомная электростанция/труба, по которой идёт нефть или газ), и вдруг обнаруживается, что объект или его отдельные части начали смещаться. В этом случае смещение на несколько сантиметров уже будет опасным.

В той области, где мы решили делать проект, много подводных камней. Во-первых, мы, безусловно, не первые. Но, покупая готовые решения в Европе или США, Россия будет вкладываться в развитие зарубежной науки в сфере спутникового позиционирования. При этом, согласитесь, для нашей страны, вложившей астрономические суммы в развёртывание спутниковой группировки, было бы глупо не заниматься наземными применениями. Если мы готовы идти по такому пути, то разворачивать спутниковую группировку ГЛОНАСС уже было неоправданной тратой денег, поскольку отсутствие собственных разработок в сфере высокоточных применений не решает вопроса навигационного суверенитета.

Несмотря на всю абсурдность закупки подобных технологий на Западе, внедрить российскую разработку в области высокоточного спутникового позиционирования практически невозможно. Увы, все участники рынка заинтересованы в продаже западных решений.

И только стремление руководства страны к инновациям, кто бы что ни говорил, мешает выбросить таких выскочек, как мы, с рынка. Без поддержки со стороны государства я бы серьёзно остерегался ввязываться в подобные разработки. Ведь понятно, что в случае удачного внедрения наши результаты будут серьёзно диссонировать с работой российских НИИ, получающих далеко не такие суммы, которые вложены в наш проект, объем этих средств нам каждый день напоминают в новостях о коррупции. При этом прецедентов использования оборудования и программного обеспечения российского производства в наземной инфраструктуре нам не известно.