Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 143 Страница 3

Во-первых, в будущих телескопах VLT предполагалось использовать гибкие главные зеркала, форма которых оперативно меняется в ходе наблюдений, что позволяет исправить гнутие под собственным весом и прочие искажения. Эту технологию предварительно опробовали на 3,58-метровом зеркале телескопа NTT (New Technology Telescope). NTT — тоже немаленький инструмент — вступил в строй в 1989 году и стал первым в мире телескопом с активной оптикой.

Во-вторых, на Ла-Сийе места для супертелескопов уже не было; нужно было готовить новую площадку. Вторым и главным форпостом европейской астрономии стала гора Параналь (2600 м). Строительство на ней началось в 1991 году, а уже в 1998 году на первом из четырёх VLT начались наблюдения. Четвёртый VLT увидел первый свет в 2000 году. Теперь телескопы VLT стали основными инструментами не только в ESO, но и во всём мире. Кроме них, на обсерватории Параналь установлено несколько вспомогательных телескопов с зеркалами 1,8 м, которые используются для интерферометрии, и два обзорных телескопа — VST (2,6 м) и VISTA (4,1 м). Кстати, для двух последних телескопов зеркала шлифовали в подмосковном Лыткарино.

В ESO работают не только оптические телескопы. С 1987 по 2003 год в обсерватории работал субмиллиметровый телескоп SEST. Потом его пришлось остановить, чтобы высвободить ресурсы для создания более масштабного инструмента — интерферометра ALMA, который стал сейчас основным телескопом субмиллиметрового диапазона в мире (ESO входит в консорциум, создающий «Альму»).

В оптическом диапазоне ESO замахнулась на следующий рекорд. Новый ориентир обсерватории — 39-метровый телескоп E-ELT (European Extremely Large Telescope). К юбилею ESO сделала себе подарок: в 2012 году принято окончательное решение о строительстве E-ELT на горе Армазонес (3060 м) в 20 км от Параналь.

В состав членов ESO входят теперь 15 государств. Первой за пятью основателями последовала Дания (1967). Последней в 2009 году к обсерватории присоединилась Австрия. В 2002 году в лоно ESO вернулась возгордившаяся некогда Великобритания. Пять лет назад в ESO проник единственный пока представитель бывшего «социалистического лагеря» — Чехия. Процесс вступления Бразилии пока не закончен, и она что-то не торопится ратифицировать своё членство. Но когда процедура закончится, Бразилии предстоит окончательно стать пятнадцатым и первым неевропейским членом обсерватории (Чили в состав обсерватории не входит).

В целом, в ESO всё хорошо. Ясное небо и прекрасные телескопы — что ещё нужно обсерватории для счастья?

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Несортовая жизнь

Василий Щепетнев

Опубликовано 16 октября 2012 года

Признаться, от Нобелевской недели многого я не ждал. Сомневался, что вклад отечественных учёных отметят премиями. Особенно в области физиологии и медицины надежд мало. Никаких нет. А пора бы. Павлов — одна тысяча девятьсот четвёртый год, Мечников — одна тысяча девятьсот восьмой год. И то — не работай Илья Ильич в Париже, в Пастеровском институте, как знать...

Я больше надеялся на литературу. Великую русскую литературу. Хотя и считал, что наградят Харуки Мураками. Но почему-то мнилось, что Мураками — свой, российский, пусть и японец. Видел в нём то Тургенева, то Достоевского, то Гончарова, а порой и Чехова. Верно, бредил.

Но и тут промахнулся — лауреатом стал Мо Янь. Есть в Мо Яне что-нибудь от Достоевского или Тургенева, сказать не могу: по-русски он не издан, китайского не знаю, а английские переводы покупать жаба не велит. С торрентов же скачивать не смею, благоговея перед законом об авторском праве. Да и что толку скачивать, если книга в архиве и защищена паролем, а чтобы получить пароль, нужно пойти туда, сделать то-то и то-то... В общем, я остался честным. Подожду выхода переводов на русский, недолго ждать, тем более что очередь «прочитать непременно» у меня и без того большая.

Но всё же, всё же... Почему я надеялся и продолжаю надеяться на российских писателей (включая Мураками) и не надеюсь на физиологов и медиков?

Потому, что условия для выращивания лауреатов-учёных и лауреатов-писателей различны в принципе.

Наука двадцать первого века требует не только таланта и усердия, но и должного финансирования. Умозрительные гипотезы следует проверять экспериментально. Это недёшево. Требует материально-технической базы. А прежде базы следует человека подготовить, выучить. С учёбой тоже непросто.

На исходе восьмидесятых, когда нехватки были всеобщими, коллега показал мне пачку сигарет, на которой было напечатано: «несортовые». Сам я оценить их не мог, но, по утверждению коллеги, сигареты оказались редкостной дрянью. Однако ж он их курил, а потом, когда сигареты кончились, очень переживал: хоть и гадость, а «в семь раз лучше, чем ничего».

Главные отечественные ВУЗы сначала выпали из первой сотни вузов мира, затем из второй, сейчас вываливаются из третьей. О медицинских же учебных заведениях речи нет вовсе — никогда они в первую сотню и не входили, во всяком случае в пору, когда эти рейтинги начали составлять и публиковать.

Нужно признать: наши медицинские институты, университеты и академии — вроде тех несортовых сигарет. В мире не котируются. Годятся лишь в условиях чрезвычайных. Вот, к примеру, бедность врачебного сословия — во всём мире штука чрезвычайная, обусловленная гражданской или этнической войной. Или очень свирепым экономическим кризисом. А в России эта бедность — фактор постоянный, стабильный. Потому и приходится бедному врачу-бюджетнику отдавать дочь или сына в несортовой вуз, который только и может, что приготовить бедного врача-бюджетника, который своего ребёнка опять вынужденно отдаст в несортовой вуз — и так до бесконечности (в рамках отдельно взятого века). Не только образование — вся жизнь у бюджетника получается несортовая.

Сегодняшний средний класс детей старается отправить на учёбу не в местный университет, а за границу, понимая, что Гарвард, Сорбонна, Упсала и Карлов университет позволят сыну или дочери работать по всему свету. Гарвард рождает свободу. Ясно, что путь выпускника Сорбонны тоже не усыпан розами, но очевидно, что шансов стать уважаемым (во всех смыслах) членом общества у него намного выше, чем у выпускника Губернской академии имени Клима Чугункина. Но врач-бюджетник к среднему классу не относится и относиться в обозримое время не собирается. Так что тропинка для потомства — в губернский институт, гордо именующийся «академией». И то если повезёт.

Что ж, можно учиться и в провинции, была бы светлая голова, горячее сердце и трудолюбивые руки. И учатся. Хотя обидно: преподавательский состав провинциального вуза редко посещает международные симпозиумы, чрезвычайно редко выступает на них с докладами, а уж чтобы доклад стал гвоздём программы — совсем исключительный случай. И потому получает студент знания об открытиях не от тех, кто их совершает, а из третьих и четвёртых рук. Что сказывается.

Да и публикации провинциальных вузов зачастую на уровне губернского самиздата. Публикация же в престижном международном журнале, в «Ланцете» к примеру, — опять же исключительная редкость.

"Языками не владеем", — оправдывался знакомый доцент, но это оправдание — ещё одно пятно на мундире отечественной высшей школы. Читать научную литературу на английском способен далеко не всякий доцент, а уж писать...

Более того, некоторые и по-русски говорят плохо! Спросит его студент — преподаватель оторвётся от бумажки с текстом: «Ась? Чаво говоришь-то?» — и на вопрос не ответит, если ответа в бумажке нет. Правда-правда! Причём преподаватель — молодая милая девушка, дочь достойных родителей, без пяти минут доктор наук.

А ведь хочется! Хочется читать труды наших профессоров в престижных научных изданиях всего мира. Не получается.

Научная работа периферийных вузов — отдельная тема. Либо выполнение заказа от производителей панавира и подобных средств: доказать эффективности инновационного препарата в комплексном лечении всего. Либо миллион первая вариация на тему «влияние мочи на космические лучи». Во всяком случае, среди номинантов на Нобелевскую премию профессоров периферийных вузов России маловато. Ни одного вспомнить не могу.

Надежды есть, народ не сдаётся, и из масс всегда появляются неугомонные студенты, которые и американскую монографию прочитают, и с больным постараются разобраться, и не в паб пойдут, а в PubMed, но таких немного. Процентов пять. Кто-то из них пробьётся-таки в Европу, кто-то станет работать в частной клинике, кто-то даже станет профессором и получит Нобелевскую премию, но будет ли он к тому времени гражданином России? Симптом, что и говорить, нехороший. Показывает отношение государства к медицине в частности и к проблеме здоровья населения в целом.