Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 130 Страница 5

Привести пример инстинктивных мотиваций? Пожалуйста!

Простой тест. Человек получает некую сумму денег. Ему говорят, что он должен в произвольной пропорции разделить эту сумму с неизвестным ему партнёром (на самом деле отсутствующим). Его заверяют, что партнёр никогда не узнает о деталях принятого решения и даже просто о том, кем оно принято. Автомат, максимизирующий собственную выгоду, должен оставить в этой ситуации все деньги себе; реальные люди «отстёгивают» некие деньги виртуальным партнёрам. То, как делится исходная сумма, — количественный показатель. Можно экспериментально установить распределения частот разных вариантов такого выбора в разных условиях эксперимента, сравнить их и с использованием статистических критериев оценить, как разные факторы влияют на такой выбор.

Так вот, когда за человеком наблюдают, он отдаёт виртуальному партнёру значимо большую сумму денег. Тот же эффект работает, если в дизайне помещения используются стилизованные глаза. Более того, в присутствии таких глаз люди строже оценивают чужие аморальные поступки. Именно иррациональность такого эффекта (разуму понятно, что нарисованные глаза не эквивалентны наличию действительного наблюдателя) является свидетельством того, что мы имеем дело с инстинктивной мотивацией.

Запускает такая мотивация тесно определённый комплекс фиксированных действий? Нет, она лишь сдвигает распределение совершаемых выборов в ту сторону, которая способствует улучшению репутации. Напомню, репутация — не человеческое изобретение. Отслеживание своей и чужой репутации — важный механизм, поддерживающий реципрокный (взаимный) альтруизм. Есть серьёзные основания утверждать, что этот механизм работает у целого ряда видов с развитыми внутригрупповыми взаимодействиями.

Знаете, в чём сила мантра «Большой Брат смотрит на тебя»? Она обращается к эволюционно вшитым в нас архетипам...

И вот теперь я попробую объяснить, какую проблему я склонен считать самой важной в объяснении поведения и в управлении им. Мне кажется, что наборы приоритетов у разных людей весьма и весьма сходны. Если мы как следует поскребём механизмы, управляющие конфликтом добра и зла, то увидим один и тот же набор мотиваций. Разница между людьми, действующими по-разному, в значительной степени коренится в том, как происходит выбор, к какому из мотивов они прислушиваются в первую очередь.

И не говорите, что выбор приоритетов, управляющих нашим поведением, осуществляет разум. Иногда (к сожалению, редко) он оказывается причастен к такому выбору. Чаще ему достается иная роль — обеспечивать реализацию приоритета, выбранного непонятным для него образом. Пример? Да сколько угодно.

...У меня перед глазами — выразительный пример: супружеская пара моих друзей. Вместе уже два десятка лет. Успешно прошли вместе через тяжелейшие испытания. Подходят друг другу во всех отношениях. Наверняка-таки любят друг друга. Увы, они непрерывно ссорятся. И не потому, что между ними — непреодолимые противоречия. Непрекращающиеся их конфликты разгораются по накатанному сценарию. Один (одна) говорит другому какую-то неприятную, колкую или обвиняющую фразу. Оснований для этого более чем достаточно: к этому толкает вся их многолетняя история ссор. Другая (другой) отвечает на эту колкую фразу своей, агрессивной или обиженной, но в общем-то вполне обоснованной с учётом предыдущей реплики. Ответ оказывается лишь в малой мере направленным на эскалацию конфликта, но для попадания в ловушку этого достаточно. Первый (или первая, неважно, они в этом отношении — вполне «одна сатана») чувствует незаслуженную обиду и делает следующий ход в словесной перепалке, ещё в какой-то мере поднимая градус конфликта. Так они собачатся до того, пока не разбегаются по своим делам. Боль, нанесённая ссорой, такова, что часто подталкивает обоих к действиям назло друг другу. Переживание незаслуженной обиды или реакция на новые болезненные уколы другой стороны приводят к тому, что к следующей попытке заговорить друг с другом каждый из них имеет солидный счёт, чтобы опять продолжать боевые действия...

Важная ремарка. Оба — достойные уважения люди с высоким интеллектом; каждый — хороший специалист, успешный в своей области работы. Когда на них обрушивались какие-то внешние удары, они действовали вместе, доказывая, что действительно любят друг друга и способны на самоотверженные поступки. Когда я обращаю их внимание на тот патологический сценарий, который раз за разом приводит к их ссорам, они вполне соглашаются со мной — и тут же продолжают действовать по привычной схеме.

Что управляет их поведением? Не разум. Умом они понимают, что застарелые обиды мешают им реализовывать свои действительные интересы. Не инстинкты. Типичных инстинктов у них нет, а инстинктивные мотивации, подталкивающие их отвечать на агрессивный выпад агрессией, есть у всех. Предыдущие срабатывания этих мотиваций отточили стереотипы спора. Такие мотивации и такие стереотипы есть почти у каждого из нас, но не все мы попадаемся в их ловушку. А где принимается решение, продолжать спор или сменить пластинку?

Около года назад меня осенило, чем являются управляющие нашим поведением стратегии. Стратегии — это иерархии приоритетов. Фактически осознаваемая или неосознаваемая смена относительной важности приоритетов в результате повышения какой-то мотивации является сменой стратегии, управляющей нашим поведением. Но... Кто или что их меняет?

Разум? Нет. Сознание? Нет. Инстинкты? Нет. Ангел-хранитель? Нет. Демон-искуситель? Нет. Господь Бог? Тоже нет. Так что же?

У меня есть ответ. Ответ на заданный вопрос — всего одно слово, всем хорошо знакомое и известное. Не хочу употреблять его в самом конце колонки, поскольку объяснением-то оно всё равно не является. Важно не название, которым мы наградили то, что осуществляет такой выбор, а правила, по которым этот выбор делается. Может, как-нибудь в другой раз...

К оглавлению

Дмитрий Вибе: Деплиция терминологии

Дмитрий Вибе

Опубликовано 20 июля 2012 года

На протяжении столетий наука выбирала для межнационального общения разные языки. Латынь, французский, теперь английский, точнее, тот его диалект, который в фильме «Горячие головы» элегантно назван «americanese». Наличие общего языка, бесспорно, удобно. При этом знать его досконально вовсе не обязательно: витиеватой грамматики в научных текстах нет, да и требования к словарному запасу весьма умеренные. Конечно, когда пишешь статью в журнал Королевского астрономического общества, приходится использовать всякие «centre» и «millimetre». К счастью, во многих редакторах можно включить словарь британского английского и, написав текст, исправить в нём случайно затесавшиеся «neighbor» и «behavior» на «neighbour» и «behaviour».

В остальном от читателя (и автора) английских научных текстов требуется, главным образом, знакомство с терминологией. И с этим не возникает проблем: университетский курс иностранного языка для физиков в значительной степени нацелен именно на знакомство с иноязычными терминами.

Проблема возникает не при чтении, а при письме, и не с английским языком, а с языком Толстого и Достоевского. Я не знаю, каким образом формировалась русскоязычная научная терминология в стародавние времена, но наверняка в этом процессе были задействованы и многочисленные учёные, и многочисленные редакторы. Сейчас темп появления новых понятий всё возрастает, круг же людей, готовых и умеющих работать над их «локализацией», существенно сократился. В результате русскоязычная терминология сильно запаздывает. И человек, который пишет о современной физике на русском языке (за другие науки не скажу), часто беспомощно замирает над клавиатурой, натолкнувшись на очередное понятие, назвать которое он может только в английском варианте.

Вы мне, конечно, скажете, что эта проблема не является исключительной принадлежностью физики или астрономии. Она присуща и другим технологичным областям, и даже общечеловеческой лексике. Взять хоть активно проникающее в наш язык слово «вызов» — «challenge». Мы должны отвечать на вызовы современности. Бр-р-р! Как будто бы современность нам звонит, а мы должны отвечать на её вызовы. Но это не самый плохой вариант. Да, коряво звучит (на мой вкус), но слово-то используется всё-таки русское!

Из компьютерной терминологии в голову приходит замечательное слово «feature». Но и оно не создаёт полномасштабных проблем. Отбросив с негодованием вариант «фича», мы тем не менее вольны переводить это многозначное слово по-разному в зависимости от контекста — компонент, функция. Я перевёл довольно много компьютерных книг, но не припоминаю, чтобы попадались какие-то совсем неразрешимые случаи.