Кэндис Герн - Ярмарка невест

Кэндис Герн

Ярмарка невест

Глава 1

Корнуолл

Октябрь 1818 года

– Давайте, ребятки, поторапливайтесь. Сколько мне просить за этот прекрасный кусок мяса?

– Полкроны!

Хриплый смех почти заглушил грубый ответ аукциониста на предложенную стартовую цену. Джеймс Гордон Харкнесс, пятый барон Харкнесс, прислонился к шершавой гранитной стене деревенской аптеки, на дальнем конце рыночной площади Ганнислоу. На дороге и в магазинах никого не было; большинство местных и приехавших на рынок крестьян собрались на площади поглазеть на аукцион скота. Джеймс доедал вкусный мясной пирог, пока его слуга грузил в багажное отделение экипажа сделанные задень покупки: несколько рулонов местной шерсти, кованые медные кастрюли, два больших мешка зерна, связку фазанов, корзину копченой рыбы и три бурдюка вина.

– Два фунта!

Джеймс положил в рот последний кусок пирога и, пережевывая, прислушивался к тому, что происходило на аукционе за углом. Голоса аукциониста и покупателей были ясно слышны в свежем осеннем воздухе.

– Два десять.

– Эй, вы, идиоты, бедная коровка стоит гораздо дороже! – перекрывая шум, раздался женский голос.

– Только не для моего мужа, – ответил другой женский голос, на что толпа отозвалась взрывом хохота.

– Два фунта пятнадцать!

Опять смех и оглушительный грохот ударов по оловянным котелкам. Крестьянки, следуя старой традиции, часто стучали по котелкам, чтобы оживить торги. Наверное, это в самом деле превосходное мясо, думал Джеймс, слыша, как ритмичный лязг становится все громче.

Порыв ветра погнал по дорожке желтые березовые листья, и Джеймс откинул назад густые черные волосы, которые ветер бросил ему на лицо. Джеймс следил взглядом за скольжением листьев, но прислушивался к тому, что происходило на площади.

– Три фунта!

Слушая, Джеймс вдыхал ароматы свежеиспеченных булочек с корицей и пирогов с мясом, жареной свинины и крольчатины, свежего сидра и эля. Вкусные запахи и звуки веселья и горячей торговли вернули его мысли к прежним временам, когда он мог бы наслаждаться таким днем, участвовал бы во всем и его бы тепло принимали. Сейчас ему не хотелось идти в толпу людей, которые его знали, знали, кто он такой и чем занимается.

Джеймс редко появлялся в Ганнислоу, хотя это был ближайший город с рынком. Он предпочитал более крупные и удаленные рынки Труро или Фолмаута, где его не так хорошо знали, но сегодня у него в Ганнислоу были дела. Воспользовавшись базарным днем, он послал своего лакея купить кое-что для хозяйства. Пока на площади торговля шла полным ходом, Джеймс держался на расстоянии. У него не было настроения терпеть напряженную тишину, настороженные взгляды, тихий шепот у себя за спиной, которые непременно последовали бы, если бы он вышел на площадь.

Лакей закрыл и запер багажное отделение, открыл дверцу экипажа и теперь стоял сбоку от нее. Джеймс оттолкнулся от гранитной стены и пошел к отворенной дверце. Он снова надел шляпу с загнутыми полями и натянул ее поглубже, чтобы не сдуло ветром.

– Четыре фунта!

– А тебе, Денни Гоуер, лучше не рисковать, если не хочешь, чтобы сердце из груди выскочило.

Вслед за этим интересным заявлением опять послышались смех и удары по оловянным котелкам. Джеймс остановился на полпути к экипажу. Что же там наконец происходит? Он никогда прежде не слышал, чтобы толпа была настолько странно возбуждена во время аукциона скота. Что же такого особенного было в этой корове?

Любопытство победило, и Джеймс отошел от кареты. Ему хотелось только взглянуть. Увидеть своими глазами, из-за чего вся это суматоха. Он быстренько глянет и сразу поедет.

– Пять фунтов!

Джеймс прошел несколько шагов до конца тропинки и выглянул из-за угла, надеясь, что его никто не заметит. Он быстро снял шляпу, понимая, что высокий элегантный головной убор сразу привлечет к нему внимание просто одетых крестьян и шахтеров. Однако беспокоился он напрасно. Когда Джеймс подошел к толпе, в которой было человек двести, если не больше, никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Какое-то время Джеймс наслаждался видом давно знакомой суеты и суматохи Ганнислоу в базарный день. Временные загоны отделяли одну сторону площади, где на аукцион были выставлены скот и овцы. Купленную скотину новые хозяева уже отгоняли и уводили. В одном углу несколько десятков одиночек и семей сидели на скамьях за длинными столами, от ветра их укрывал тент из полосатой ткани, натянутой на деревянные столбы. Крепкая, статная Мэг Паддифут разносила свой знаменитый пшеничный пудинг точно так же, как она это делала, когда Джеймс был еще ребенком. Разноцветные повозки и прилавки, с которых продавали всевозможные товары и продукты, располагались по краям площади. Сладкие и острые ароматы, доносившиеся с той стороны, где торговали едой, здесь были сильнее и соблазнительнее, чем на соседней улочке, и на мгновение заставили Джеймса забыть, почему он так осмелел, что даже вышел на площадь.

– Шесть фунтов!

Подходя ближе, Джеймс бросил осторожный взгляд на толпу. Никто его не заметил. Все смотрели на каменное возвышение в конце прохода, где аукционист, старый Джад Моуди, стоял, подняв одну руку и размахивая ею в такт грохоту котелков, чтобы побудить толпу повышать ставки. В другой руке он держал кожаный поводок, другим концом прикрепленный к шее женщины.

Женщина!

Какого черта? Что все это значит? Мужчины из толпы действительно предлагали цену за женщину! Не за породистый скот, а за человека из плоти и крови.

Ярмарка жен. Джеймс читал о торговле женами у низших классов, среди людей, которым законный развод был не по карману. Он знал также, что суды закрывали глаза на подобные нарушения закона и даже на повторный брак одной из сторон. Однако здесь не было обычного в подобных случаях покупателя, с которым заранее все обговаривалось. Бедную женщину продавали с аукциона, как племенную кобылу или обычную лошадь для перевозки грузов.

Его собственный позор почти померк в сравнении с этой мерзкой сделкой. Потому что сейчас так низко пали ханжески добропорядочные граждане Ганнислоу. И они смели судить его? Самодовольные, лицемерные ничтожества. Те же самые люди, которые при виде Джеймса устремлялись к дверям своих домов и прижимали к себе детей, не желая простить ему его грехи, теперь явно не испытывали угрызений совести, выставляя напоказ один из своих грехов на этом позорном представлении.

Когда Джеймс присмотрелся к женщине повнимательнее, он понял, что она не из местных: не похоже, чтобы она была из семьи фермера или шахтера. На ней было синее платье, и даже издалека Джеймс заметил, что оно сшито хорошим портным из качественной ткани. Капор был отделан синей тканью в тон платью. Судя по одежде, женщина не была женой простого рабочего или даже фермера-арендатора. Может быть, одежду раздобыли для того, чтобы выручить более высокую цену на аукционе? Чтобы она выглядела привлекательнее?