Евгения Марлитт - Двенадцать апостолов

Евгения Марлитт

Двенадцать апостолов

Е. Марлитт.

Полное собранiе сочиненiй.

Томъ II, книга 9.

Изданiе А.А.Каспари

Безплатное приложенiе журнала „Всемiрная новь“ 1913г.

С.П.Б. Лиговская ул., соб. д. №114

"Die zwölf Apostel" (1865)

Утерянные страницы переведены и восстановлены

участницами сайта

http://lady.webnice.ru/

по изданию:

Schulmeisters Marie / Die zwölf Apostel

Eugenie Marlitt 1994 Ullstein Verlag Frankfurt/M., Berlin

isbn 3-548-23414-3

firstpub1865

I.

На самом конце маленького древнего немецкого городка, там, где его последняя уличка круто поднимается в гору, стоял женский монастырь. Это здание имело мрачный, неприветливый вид со своими провалившимися окнами, пронзительно визжащими флюгарками и стаями кружащихся над его крышей галок. Стены его поросли травой, а над сводом ворот вырос целый лесок из кустарника. Как два старых верных товарища, стояли, опираясь друг на друга, монастырь и остаток прежнего городского вала. Такое соседство было очень выгодно для монастыря, так как городская стена была сооружена из толстого крепкого камня и была засыпана слоем земли, совершенно скрывавшим ее каменный остов; на этой стене устроили большую цветочную клумбу. Едва заметная тропинка вилась поперек ее. По краям пышным венком цвела белая гвоздика, а дальше возвышали свои нежные головки лилии и скромные фиалки. Ярко-красная земляника выглядывала из зелени листьев, смешиваясь с зеленью дикого плюща, вьющегося по стене. За стеной находился прежний монастырский сад, превратившийся теперь в густо заросший травой луг, на котором несколько коз находили себе скудный корм. Сплошной непроницаемой стеной разросшийся орешник и сирень окружали маленький садик на валу. Весною сирень свешивалась белыми и лиловыми цветочными кистями над единственной скамейкой сада, а старое каштановое дерево простирала над нею свои ветви, которые достигали до самой улицы с рядом убогих домишек.

Вряд ли кому-нибудь пришла бы мысль посетить эту отдаленную и малопривлекательную часть города, если бы рядом с монастырем не находилась церковь – памятник старины. Народная фантазия окружила ее всевозможными легендами и преданиями, которые свили себе прочное гнездо в ее высоких башнях. Давно не совершалось там богослужения, давно умолкли под ее сводами голоса монахинь, певших гимны и псалмы. Потух священный огонь, разломанный орган валялся на полу, а над покинутым алтарем кружились ласточки и летучие мыши. Чудные старинные надгробные памятники над отошедшими в вечность предками покрылись толстым слоем пыли. Только колокола по-прежнему оглашали по воскресеньям окрестности протяжным звоном. Но эти звуки не привлекали больше богомольцев.

Монастырь давно утратил свое первоначальное значение. Могучее слово Лютера обратило весь город в новую веру, и католический монастырь прекратил свое существование со смертью последней из монахинь; тогда его здание перешло в собственность города, и он превратил его в убежище для беднейшего населения городка. С того времени за решетчатыми окнами вместо бледных, истощенных молитвой и постом лиц монахинь стали выглядывать бородатые физиономии или головы матерей, склоненных над работой. На каменных плитах двора, где прежде неслышной походкой скользили благочестивые инокини, теперь резвилась толпа ободранных, шаловливых ребятишек.

Кроме цветущего садика, в этом старом доме был еще уголок, где глаз, утомленный всеми собранными здесь человеческими страданиями и невзгодами, мог отдохнуть. В конце дома, прилегающего к стене, весело выглядывали четыре чисто вымытых окна с белыми занавесками; последнее из них выходило прямо в садик и могло служить удобным сообщением с ним. От этого окна к стволу толстого каштана была протянута веревка с навешанным на ней тонким бельем. Высокая женская фигура постоянно то входила, то выходила из этого окна, чтобы снять или развесить белье. Это была старая дева Гартман.

Ее настоящее имя было Сусанна, но в городе с давних пор она была известна под именем «Стрекозы»; это прозвище так утвердилось за старой девой, что многие даже не знали ее настоящего имени. Ее прозвали «Стрекозой» не из-за яркости ее красок или легкой грации, нет, в шестьдесят лет трудно найти эти качества! Ее прозвали так за ее шмыгающую, боязливую походку, которой она торопливо пробиралась по улицам городка. Она скорее походила на летучую мышь со своим заостренным тонким носом, землистым цветом лица и большими тусклыми глазами, которые испуганно смотрели из-под нависших тонких век.

Сусанна Гартман была дочерью бедного сапожника. Отец воспитывал ее и ее брата, который был старше ее, в строгих правилах благочестия; он не мечтал об особенно блестящей будущности для своих детей; он желал только, чтобы со временем дочь честным трудом зарабатывала свой хлеб, а сын Лебсрехт продолжал его ремесло сапожника. Скромная, кроткая Сусанна вполне довольствовалась планами отца относительно своей будущности, ее кругозор не шел за пределы тесной комнатки сапожника. Но ее богато одаренный брат не удовлетворился такой жизнью. У него было влечение к духовному званию, и усидчивым трудом и лишениями он добился степени кандидата богословия. Он уже произносил превосходные проповеди при громадном стечении слушателей в своем родном городке, но надломленные трудом силы не выдержали, и чахотка свела его в преждевременную могилу. Горько оплакивала Сусанна своего любимого брата, которому она поклонялась как какому-то высшему существу; но она не могла вполне предаваться отчаянию – на ее руках была младшая сестра.

Этот ребенок появился на свет, когда Лебсрехт уже кончал курс, а Сусанну городские кумушки уже называли «старой девой». Запоздалый, непрошенный аист постучал в дверь жилища сапожника и принес прелестную девочку. Можно было подумать, что он ошибся и принял убогую комнату за богатые чертоги. На грубом холсте подушки в старой скромной колыбели лежала, словно маленькая принцесса, маленькая девочка, совершенно непохожая на остальных членов некрасивой семьи сапожника. Ее ослепительно белое личико окружали золотистые кудри, а чудные голубые глазки были редкой красоты.

Малютка сразу стала общей любимицей в семье. Мать, дав ей жизнь, сама умерла, и Сусанна окружала девочку самым нежным материнским уходом. Теперь она появлялась на улице с чисто одетым красивым ребенком на руках; даже прохожие останавливались, любуясь прелестной белокурой головкой девочки.