Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви

Татьяна Вяземская

Ночи Клеопатры. Магия любви

Глава 1

Маленькая девочка сидела у отца на коленях.

Отец машинально гладил ее по голове – мысли его явно были заняты чем-то другим.

– Папа, а почему меня так зовут?

Отец не услышал, и девочка, вывернувшись из-под отцовой ладони, подергала его ручонкой за плечо.

– Папа, почему меня зовут именно Клеопатра?

– Потому что ты – папина радость[1]. Папина слава. Уверен – когда ты станешь взрослой, я буду гордиться тобой, – рассеянно отвечал отец.

– А Береника? Ею ты тоже гордишься? Но ведь ее зовут совершенно по-другому? А Трифену – тоже Клеопатра…

– Доченька, беги, поиграй. Твой папа занят.

Девочка, насупившись, сползла с отцовых коленей. Говорит, что занят, а сам просто сидит и смотрит не поймешь куда… Сидит и ничего не делает… А ей так хочется поиграть… Только вот – с кем? Береника и другая Клеопатра неохотно принимают девочку в свои игры… Они старше, вот и задаются…

Она думала, что ей придется снова в одиночестве играть со своей любимой куклой, сделанной для нее нянькой Ати, но ошиблась: прямо за дверью стояла Береника. И в этот раз она даже сама протянула сестре руку:

– Пойдем.

Обрадованная, девочка сунула свою ладошку в руку старшей сестры. Береника позвала ее идти с ней впервые! Может, она уже стала достаточно взрослой и сестры теперь будут принимать ее в свои игры?

Старшая сестра почти бегом протащила ее по длинному коридору, а потом втолкнула в какой-то закуток.

– Ты хочешь знать, почему тебя зовут Клеопатрой? А меня – нет?

На секунду девочка испугалась: такого выражения лица у старшей сестры ей еще видеть не доводилось. Как будто… как будто она хочет ударить!

– Так вот, – старшая сестра на мгновение прикусила нижнюю губу крупными белыми зубами. Какая она красивая! Сама Клеопатра, когда вырастет, хочет быть похожей на Беренику!

– Так вот, – повторила сестра, – нашу маму звали Клеопатра Трифена.

Девочка кивнула. Мать умерла, когда ей было всего несколько месяцев, поэтому она, конечно же, маму помнить не могла. Но имя ее знала.

– Нашу маму, – повторила Береника. – Нашу с Трифеной. Понимаешь? Триф назвали в честь матери – точно так же: Клеопатра Трифена. Не понимаешь? Где тебе понять: ты не только маленькая, но еще и глупая! Наша с Трифеной мама – это не твоя мама! Твоя мать была просто наложницей нашему отцу!

Девочка во все глаза глядела на старшую сестру. Наложница? Она не знала этого слова, но, видимо, оно означало что-то плохое…

– Ты поняла? Ты ничего не поняла, дуреха! Ты незаконнорожденная! Твоя мать была никем! И ничем! А тебя назвали Клеопатрой, чтобы все думали, что тебя родила наша мать! Как будто для кого-то секрет…

Береника говорила и говорила, но все ее слова в голове девочки слились в один резкий навязчивый звук. Как будто там поселился большой комар, такой, каких целая тьма в нильских камышах, и зудел, зудел…

Когда она открыла глаза, рядом не было никакой Береники. А была только няня, добрая няня, которая сидела рядом с ее лежанкой и держала девочку за руку.

Лоб приятно освежало что-то холодное и замечательно пахнущее.

Со скрипом отворилась дверь, пропуская отца. Нянька подскочила и бросилась ниц.

– Поднимись, Ати, сейчас не до церемоний. Что с девочкой?

– Со мной все в порядке, – прошептала девочка. Язык слушался ее плохо.

Отец кивнул.

– Кто не доглядел за малышкой?

Клеопатра с ужасом поняла: за то, что ей стало плохо, сейчас накажут няньку! А может, и еще кого-нибудь. Хотя в том, что она упала, никто не виноват!

Хотя – нет! Виновата! Вредная и противная Береника, наговорившая ей кучу всяких глупостей!

– Ты хочешь что-то сказать, – догадался отец и, слегка повернув голову, бросил няньке: – Пошла вон.

Нянька, пятясь и беспрестанно кланяясь, быстро выбралась из комнаты.

– Ну? Я хочу знать, что с тобой произошло. – Он присел на ее ложе.

Когда отец говорил таким тоном, девочка пугалась. Перед ней сейчас был не папа, несколько рассеянный, но добрый, который мог покатать ее на коленях, а мог подбросить высоко-высоко, почти к самому небесному своду. Перед ней был царь, которого все боялись…

Вот и хорошо. Пускай и Береника боится.

И девочка, стараясь ничего не упустить, пересказала отцу весь разговор со старшей сестрой. Пускай она мало что поняла – память у нее превосходная, и пересказ получился практически дословным.

Отец нахмурился.

– Вот, значит, как. Ну, что же…

Он встал.

– Выздоравливай, малышка. Обещаю, твои старшие сестры больше не будут тебя обижать.

– Клеопатра Трифена меня и не обижала, – слабо возразила девочка. Конечно, Трифена часто дразнится, и ее тоже следовало бы наказать. С другой стороны – жалко все-таки…

– Я разберусь.

Позже, подкупив одного из рабов имеющейся у нее «неучтенной» золотой монетой, Клеопатра узнала: старшую сестру выпороли. Сделал это отцовский военачальник, и присутствовал при исполнении наказания только царь. Словом, предполагалось, что никто о том, что старшая царевна была наказана из-за младшей, не узнает.

А Клеопатра усвоила несколько уроков. Во-первых, цари только думают, что об их тайных поступках никто не знает. Во-вторых, если хочешь знать о том, о чем тебе знать не полагается (или кто-то другой считает, что не полагается) – плати, и тебе расскажут. Но если хочешь быть уверенным в том, что тебе рассказали правду, одними деньгами ты не обойдешься. Тебя должны любить. Как любил этот пожилой раб, которому, по его словам, девочка напоминала оставленную на далекой Родине дочь. Деньги он взял как своего рода плату за риск: обнаружив раба подглядывающим за поркой, отец сорвал бы зло на нем. Но если бы Клеопатра не поговорила с рабом ласково, не попросила – именно попросила, а не приказала! – он бы не согласился оказать ей эту услугу.

Глава 2

Сестры после инцидента с Клеопатрой не общались. Но если Клеопатра Трифена при случайных встречах демонстративно отворачивалась, задирая нос, то Береника иногда даже улыбалась младшей сестре кривой улыбкой.

И маленькая девочка сделала еще несколько выводов.

Во-первых, страх иногда бывает сильнее ненависти. От страха ты станешь улыбаться даже тому, кому на самом деле тебе хочется вцепиться ногтями в лицо и разодрать его.

Во-вторых, страх делает людей жалкими.