Жюльетта Бенцони - Дочь последнего дуэлянта Страница 10

Обворожительная маркиза отличалась хрупким здоровьем и принимала гостей, полулежа на кровати в ставшей потом знаменитой «Голубой комнате». В обстановке ее не было ничего нарочитого, но комната была великолепно декорирована, во всем чувствовался отменный и утонченный вкус маркизы. Стены и потолок в ней были небесно-голубые. На небесно-голубом фоне особенно восхитительно смотрелись узкие панно-гобелены: темно-синие с золотом и с алыми и белыми узорами. Между панно в рамках располагались пейзажи и картины на мифологические и религиозные темы. Сияющий паркет был застелен роскошным турецким ковром, и на нем под пологом из воздушного газа возвышалось ложе, покрытое стеганым одеялом из брюггского атласа с золотой нитью и серебряным позументом, на котором возлежала изысканно одетая хозяйка дома. Полукруг стульев с фижмами и табуретов в алых бархатных чехлах окружал роскошное ложе. В углу комнаты на столике черного дерева серебряный канделябр с одиннадцатью душистыми свечами приглашал погрузиться в мечты. Расставленные в разных местах консоли и наборные столики позволяли полюбоваться ларчиками, украшенными инкрустациями или эмалью, безделушками из китайского фарфора, фигурками из алебастра и лазурита. Мало этого, великолепная, сделанная из бронзы корзина и многочисленные вазы принимали каждое утро свежие охапки цветов.

В этом удивительном храме, воздающем должное искусству жить в добром согласии, развлекаясь и беседуя на утонченном и благородном языке, первыми гостями были друзья, такие, как епископ Люсонский, ставший впоследствии кардиналом де Ришелье, кардинал де Ла Валетта, мадемуазель Рен Поле, элегантная и остроумная красавица, получившая прозвище Львица за пышные рыжие волосы и острый, как бритва, язычок, а также писатели и поэты – Малерб, Ракан, Конрар, Сегре, Вожела. Начиная примерно с 1630 года количество преданных друзей вокруг маркизы и ее двух дочерей – Жюли и Анжелики – стало расти, как снежный ком. Глядя на Жюли, вот уже много лет вздыхал ее верный поклонник – господин де Монтозье, готовый на все, лишь бы удостоиться ее руки.

Искренняя дружба, связывающая принцессу с маркизой, привела в салон Рамбуйе всех, кто был в родстве с Конде и с Монморанси. Среди прочих и юного Марсияка, который станет впоследствии герцогом де Ларошфуко. И многих других – тех, кто обладал острым умом и приятными манерами. Из литераторов завсегдатаями салона стали мадемуазель де Скюдери, Маре, Менаж, Годо (карлик Жюли), Бенсерад, Гомбо, Малвиль… Но дирижером этого оркестра был и оставался Винсент Вуатюр, даже тогда, когда появились Корнель, Ротру и Скаррон. Скаррон, горбун в инвалидной коляске, отличался воистину дьявольским умом и появлялся всегда в сопровождении красивой молодой девушки, которую прозвали Прекрасная индуска, потому что детство она провела на островах. Скаррон намеревался жениться[15] на ней.

Дамы, посещавшие салон госпожи де Рамбуйе, называли ее «несравненной Артенис», пытались ей подражать – музицировали, играли в салонные игры, слушали «Письма» Вуатюра, состязались в остроумии, а главное – оттачивали искусство светской беседы…

Когда принцесса со своими спутниками вошла в «Голубую комнату», все, кто там находился, были в крайнем возбуждении. Свершилось событие, которого ждали давным-давно: Жюли, олимпийская богиня, чей день рождения сегодня праздновали, получила удивительный подарок. На своем туалетном столике она нашла истинное творение муз – «Венок Жюли», сборник мадригалов, каждый из которых прославлял какой-нибудь цветок. Изданный на самой лучшей бумаге, украшенный рисунками, этот чудо-сборник не один год создавался поэтами, друзьями дома, и стоил целое состояние дарителю – безоглядно влюбленному маркизу де Монтозье. Маркиз добросовестно побывал во всех уголках страны Нежности и теперь совершил свой главный подвиг, благодаря которому надеялся, что его предложение руки и сердца будет встречено благосклонно. Маркиз сам написал восемь мадригалов и взял на себя финансовую сторону издания. Его подвиг был оценен по заслугам. Гости и обитатели особняка шумно обсуждали счастливое событие, которое вскоре намеревались достойно отпраздновать. Сама маркиза де Рамбуйе, как всегда восхитительно одетая, сошла со своего ложа, которое ни разу еще не покидала. Болезнь ее была следствием семи неудачных родов, они лишили ее здоровья, но не лишили изящества и обаяния, хотя она приближалась уже к пятидесяти годам.

Маркиза родилась в Риме, ее отцом был маркиз де Вивон, французский посланник, а матерью – принцесса Джулия Савелли. Особняк, в котором она обитала на улице Сен-Тома-сюр-Лувр, был построен под ее руководством после того, как старый особняк Дю-Альд она приказала разрушить, так как он ей не подходил. Надо признать, что новый особняк из розового кирпича и белого камня, покрытый черепицей, окруженный садом с небольшой прилегающей к нему лужайкой, был прелестен.

Вошедших гостей встретили восторженно. Они были украшением этого салона, в особенности Анна-Женевьева, которая с небрежной грацией позволяла любоваться собой этому уменьшенному подобию королевского двора. Весть об исцелении герцога Энгиенского, последовавшая за вручением чудесного подарка новорожденной, подогрела всеобщую радость. Хозяйка приказала принести легкую закуску и испанское вино, чтобы выпить за здоровье юного героя и… будущих супругов, ибо рука Жюли наконец-то была обещана ее упорному и верному обожателю. Нельзя сказать, чтобы преждевременно: прекрасной дочери маркизы шла уже тридцать четвертая весна. Поэты тут же устроили поэтическое ристалище, смех и музыка наполнили веселым шумом «Голубую комнату». Вуатюр пообещал написать оду, восхваляющую заслуги молодого героя, и одарил виновников торжества одним из своих знаменитых писем – на счастье будущей супружеской четы.

Вуатюру в то время было уже сорок три, он был мал ростом, слаб здоровьем, постоянно при этом любил покушать, но пил только воду, был элегантен и чрезвычайно гордился своими победительными усами. По характеру он был нервен, чувствителен, всегда готов посмеяться и понасмешничать. Умел быть преданным и обожал нравиться. Сын виноторговца из Амьена, он получил хорошее образование, поступил на службу к брату короля и вот уже двадцать лет царил в особняке Рамбуйе, который стал центром его жизни и где все были от него без ума. Разумеется, поэт обожал женщин, но если и воздавал должное вместе со всеми олимпийской красоте Анны-Женевьевы, то предпочтение отдавал Изабель.

Воспользовавшись импровизацией, которой увлек всех Вожела, он тоже что-то царапал на листке бумаги, опершись на консоль и поглядывая на девушку, которая устроилась в стороне на табурете за одной из драпировок и была откровенно заинтересована тихим разговором, который вели между собой Марта дю Вижан – Изабель не ожидала ее здесь увидеть вместе с сестрой – и Анна-Женевьева. Разговор завершился просьбой передать потихоньку Людовику записку, которую, судя по всему, его сестра не была расположена передавать.

– Бедное дитя, – прошептал поэт с сочувствием, какого трудно было ожидать от насмешника, готового посмеяться над всеми и всегда. – Она по своей наивности верит, что дружба детей и дружба женщин – одно и то же.

– Что вы хотите этим сказать, мэтр? – поинтересовалась Изабель.

– Что я буду очень удивлен, если господин герцог получит предназначенную для него записку.

– Почему же? Она не первая, и моя кузина всегда покровительствовала любви своего брата и…

– Тише! Только без имен!

– Я и не собиралась произносить никаких имен, но не вижу, почему вдруг ее отношение к этой любви переменилось бы.

– Постараюсь объяснить вам это, потому что вы еще слишком молоды и не в силах разгадывать загадки человеческих сердец. Господин… Молодой человек ведь теперь женат.

– Вы правы, но женат весьма неудачно.

– Но по зрелому размышлению его брак не так уж обременителен, так как его бедняжка жена вряд ли получит от мужа хотя бы ласковый взгляд.

– Да, у него одно только желание – расторгнуть ненавистный брак.

– Вот именно. А вот этого ваша кузина как раз и не хочет.

– Но почему? Разве не желает она своему брату счастья?

– Несомненно, но только в том случае, если его счастье находится в ее руках. Юной девушке вроде вас это трудно понять, однако запомните: наша красавица никогда не допустит, чтобы брат любил кого-нибудь, кроме нее.

– Простите, но это нелепо! Может быть, я покажусь вам недалекой, но все-таки скажу: любовь сестры и любовь возлюбленной – разные вещи.

– Случается, – сказал поэт очень серьезно, – что их путают. Вы так еще молоды и так обворожительны, что можете узнать это сами, если вдруг тот, о ком мы говорим, полюбит вас больше жизни. В лице сестры вы обретете нешуточного врага.

– В этом случае я была бы так счастлива, что ее враждебность меня бы не испугала, – с подкупающей искренностью ответила Изабель.