Лариса Шкатула - Вдова живого мужа Страница 10

— Чего это ты разлеглась? — Ян грубовато-нежно похлопал её по руке. — А кто меня учил не сдаваться? Идти до конца? "Рука бойца колоть устала"?

По её лицу пробежала тень улыбки.

— Молодец, помнишь еще… Захворала твоя учителка, Янек!

— И что у тебя болит?

— Душа, братику, душа… Или что там есть у людей возле сердца?.. Ты не один?

— Это мой товарищ. И хороший врач. Правда, не знаю, может ли он лечить душу… Но диагноз-то ты, Федор, наверняка поставил?

— Тяжелое нервное потрясение, — четко ответил Головин, не принимая насмешливого тона юноши. — Может перейти в горячку.

— Понял. Хочешь сказать, мои шутки не к месту? Ты прав, воспитания мне не хватает… Светка, помнишь, как я тебя от ангины лечил? Ты уже и говорить не могла, только хрипела…

— Помню, — с трудом улыбнулась Светлана. — Руку на лоб положил, что-то пошептал, у горла пальцами пошевелил — а из горла что-то как хлынуло! Какая-то гадость! Я чуть не задохнулась… Нет уж, Янек, дай мне умереть спокойно, без твоих страшных опытов!

— Но ты же после этого выздоровела!

— А теперь я думаю, что лучше было это сделать ещё тогда…

— Светаша, а как же я? — не выдержал невмешательства Николай. — А Ванька? Ты подумала, что будет с нами?

Она с любовью посмотрела на своих мужчин, но вдруг её взгляд потерял теплоту и мягкость, заметался вокруг, будто задуваемое ветром пламя свечи.

— Светка! — кинулся к ней Ян, отстраняя всех. — Скажи мне, что ты хочешь?

— Заснуть… И видеть сны, быть может… Вот в чем вопрос, какие сны приснятся в смертном сне, когда мы сбросим этот бренный шум…

— О чем это она? — оглянулся на товарищей Ян.

— Это "Гамлет" Вильяма Шекспира, — не отрывая взгляда от лежащей, пробормотал Федор. — Мы успели вовремя…

Ян провел рукой перед глазами девушки.

— Светка, а ведь сейчас лето. Жарко. Ты наработалась, устала. Приляг на сено. Отдохни.

Светлана закрыла глаза и блаженно улыбнулась.

— Коники цвирчать! [8]

Она заснула, казалось бы, крепко, но когда Ян стал расспрашивать её, отвечала, как если бы это был обычный разговор двух друзей.

— Что с тобой, Светка? Расскажи братику.

— Я боюсь… Боюсь этих людей.

— Следователя? Его фамилия Гапоненко?

— Нет, Дмитрий Ильич хороший… Но когда он отправил меня обратно в камеру… Я думала, обманул… Я не знала, что это ненадолго. Думала, опять придут другие. И тот, самый противный. Рыжий. Он бил меня по лицу.

Ян почувствовал, как на его плече железной хваткой сомкнулись пальцы Крутько.

— Его фамилия — Сидоркин. По-моему, он даже малограмотный, но это-то и страшно! Раб, который получил хоть маленькую, но власть…

Ян посмотрел на застывшее лицо Николая и подумал, что приснопамятный Сидоркин, возможно, блаженствующий сейчас в кругу любящей семьи, не был бы так спокоен, погляди он на это лицо…

— А что делал следователь Гапоненко? — продолжал настойчиво расспрашивать её Ян, подозревая, что Светлана выгораживает его по ошибке, но она опять проговорила с улыбкой:

— Дмитрий Ильич — хороший!

По лицу её скользнула странная улыбка — как если бы Светка улыбнулась какой-то тайной мысли или приятному воспоминанию. Ян недоверчиво всмотрелся в постепенно исчезающие с её лица признаки душевного волнения: уж не били ли её там по голове? Не пошатнулся ли от нервного напряжения её рассудок? И тут же заставил себя не отвлекаться…

Наконец лицо Светланы разгладилось: исчезли из-под глаз темные круги, на бледных щеках появился легкий румянец. Она спокойно задышала.

— Говоришь, заснуть не могла? — спросил Ян через плечо, не оглядываясь, у Николая.

Тот только кивнул.

— Тогда пусть поспит, не возражаешь?

И на очередной кивок измученного мужа посетовал:

— Ручонку-то с моего плеча убрал бы, а, военврач? Может, я тебе ещё когда-никогда пригожусь?

— Извини! — Крутько отдернул руку и пошевелил занемевшими пальцами, не отрывая глаз от лица любимой жены, спросил: — Что с нею будет?

— Выспится! — притворно грубо бросил Ян. — Ты, Крутько, я вижу, совсем зазнался: я к тебе в гости друга привел, понарассказывал ему, какой ты хлебосольный, а на деле? Хоть бы спирту плеснул, что ли…

Тот наконец пришел в себя и радостно заулыбался.

— Как же я вам рад, дорогие мои! Господи, неужели все осталось позади? Погодите, я сейчас такой стол вам соображу — пальчики оближете!

— Да не суетись ты, я пошутил! — попытался остановить его Ян. — Мы с Федором только что из ресторации: и наелись, и напились… И зашли-то к вам на минуточку, я хотел узнать, как Светка себя чувствует.

— Ян… скажи… когда она проснется?

— Видишь, Федор, какие нескромные вопросы задает мне муж названой сестры?.. Что ж это выходит — мне ещё и приходить, чтобы её будить?

— Значит, все как обычно?

— А вот ловушки мне попрошу не расставлять! Что — как обычно? Я должен знать, когда и как твоя жена просыпается?

— Да ну тебя! Знаете, Федор, я никогда не могу понять: шутит Ян или говорит всерьез? — голос Николая прямо-таки вибрировал от прорывавшейся наружу радости: Светлана выздоровеет, ничего страшного не произошло, а ведь он, чего и греха таить, свой пистолет почистил — иначе какая ему жизнь без Светланы?!

Он расправил плечи и опять стал самим собой: мужественным человеком и хлебосольным хозяином. Он хитро прищурился и подмигнул своим гостям:

— Мужики, я тут один напиток изготовил — забудете, что и пили в вашей ресторации! Если его употребить под хорошее сало, а именно такое прислали нам с Кубани… Иван, за мной, на кухню!

Малыш, заскучавший было в непривычной для него тоскливо-безнадежной обстановке, смеясь, побежал за Крутько.

— Я тут кое-что заметил. — Головин внимательно посмотрел на Яна, ожидая его интереса или вопроса, но хлопец сидел в глубокой задумчивости. — Ты меня слышишь? Почему для тебя оказалась неприятной похвала Светланы какому-то Дмитрию Ильичу?

— Так это же и есть Черный Паша!

— Твой знакомый бандит?

— Офицер ОГПУ, проше пана!.. Шутки шутками, но я не верю в его бескорыстие. Чего это вдруг он к ней хорошо отнесся? Светлана вовсе не наивная дурочка — значит, притворялся он перед нею по-настоящему. Может, просто сдержал слово, которое мне дал — я ему пока нужен! Как бы этот волк не задумал какого-нибудь подвоха…

Николай между тем проворно накрыл стол: это получалось у него споро и красиво — иная женщина могла бы и позавидовать! Обычные кусочки сала были нарезаны так искусно, что просвечивали насквозь и создавали впечатление особого деликатеса. Обычная вареная картошка, но поданная в какой-то невиданной миске — впрочем, Ян знал секрет: её изготовили из бывшей надколотой супницы, острые края которой осторожно оббил и по собственному методу отшлифовал сам Николай — была украшена всего лишь перышками зеленого лука, но одним своим видом вызывала аппетит. Раскинувшийся на тарелке нарезанный соленый огурец с половинкой вареного яйца в центре напоминал диковинный цветок. Словом, в этом доме любили жизнь во всех её проявлениях и украшали всеми имеющимися в наличии средствами…

Ян впервые посмотрел на Крутько другими глазами и подумал, что совсем не знает мужа Светланы. Поддавшись с первой минуты знакомства неприятному чувству ревности и удивления — что могла найти Светка в этом самом обычном с виду мужчине? — он и не старался узнать его получше… Но каково же было удивление Яна, когда, пытаясь прекратить хлопоты Николая, он услышал в ответ:

— Не мешай мне, Янек, свою вину перед тобой заглаживать. Да-да, и не смотри на меня так! Чего уж скрывать: недолюбливал я тебя. И в твое бескорыстие по отношению к Светке я не очень верил, и в её восторженные рассказы о твоих небывалых способностях…

— Ты мне не верил?! — изумился Ян.

— Не обессудь, брат! — развел руками военврач. — Говорю то, что есть! Из песни, как говорится, слова не выбросишь. Да и почему я на слово должен был верить? Нет, такое нужно только видеть…

Они обернулись, услышав смех Федора.

— Видимо, суждено тебе, Янко, в непризнанных гениях ходить! Я, помнится, тоже готов был собственным глазам не верить. Хорошо, если в нашей стране дар этот не станет для тебя тяжким бременем.

Так они сидели. Переговаривались. Пили и закусывали. Бежали минуты, текли часы… И то ли оттого, что на их глазах произошло чудо исцеления и они оказались к нему приобщенными, то ли эта комнатка четы Крутько располагала к общению, то ли они просто устали от суеты и постоянных треволнений, но время шло, а им не хотелось расставаться.

Уснул на диване уставший за день Ванька — они лишь понизили голоса. Тщетно намекала на позднее время выскакивающая из окошечка часов суетливая кукушка… Спустил их с небес тесного мужского общения и единения певучий женский голос: