Джудит Макнот - Что я без тебя... Страница 10

— Ладно тебе, Корнелия… — заговорил наконец папа, и Шерри уловила в его тоне тщательно скрываемую ухмылку. От тетушки это тоже не ускользнуло, и тут она вошла в раж, превратившись в сущего дьявола, как сказал бы Рафи.

— Я не поддамся твоему фальшивому обаянию, ты, мошенник. Достаточно и того, что ты обманул мою сестру. Ты таскал нас за собой по всему миру, рассказывая сказки о райской жизни в Америке. Никогда себе не прощу, что отпустила ее и сама за вами поехала. Но исковеркать жизнь ее единственной дочери я тебе не позволю! Девочка почти невеста, но в ней нет ничего женского. Настоящий мальчишка! Всю жизнь носит брюки и сапоги. Лицо загорелое, обветренное, как у дикарки. А чертыхается, будто язычница! Что за манеры, что за речь! Волосы торчат во все стороны. Ни с того, ни с сего сообщила мне, что выходить замуж ей пока неохота, но «объект» уже есть, некий Рафаэль Бенавенте, и скорее всего в один прекрасный день она попросит его напей жениться.

Эта юная леди, если вообще ее можно назвать так, не стесняясь, говорит о том, что намерена сделать предложение мужчине, да еще какому! Бродяге-испанцу, знающему все на свете, как она с гордостью заявила, даже способы мошенничества в карточной игре!

А теперь, — заключила тетушка Корнелия торжествующим тоном, — попробуй-ка оправдаться!

Шерри, затаив дыхание и улыбаясь, ждала достойной отповеди отца этой отвратительной женщине с кислым выражением лица, которая втерлась к ней в доверие, все выпытала и использовала против нее же.

— Шерри не ругается! — с плохо сдерживаемой яростью возразил отец.

Однако Корнелия нисколько не испугалась, как это бывало с другими, когда Патрик Бромлей выходил из себя.

— Не ругается! — выпалила она. — Не далее как нынче утром ушибла локоть и выругалась на двух языках! Я слышала!

— В самом деле? — ехидно процедил сквозь зубы Патрик.

— И ты поняла?

— Я достаточно владею латынью, чтобы понять, что «Dios mio!»— это богохульство.

— Ошибаешься! Это всего лишь означает «Боже мой», — возразил Патрик, и тут Шерри по его тону определила, что он оправдывается. — Видимо, это были слова одной из молитв, о которых ты так печешься!

Шерри заглянула в замочную скважину и увидела, что отец покраснел то ли от смущения, то ли от злости и сжал кулаки, зато тетя Корнелия стояла перед ним, холодная и неподвижная, как каменная статуя.

— Твои слова — лишнее подтверждение тому, как мало ты знаешь о молитвах и о своей единственной дочери, — презрительно парировала Корнелия. — Меня мороз подирает по коже при мысли о том, с какими людьми ты позволял ей общаться. С карточными шулерами, сквернословами и пьяницами. И тебя нисколько не смущало, что они видят твою дочь в столь непристойном виде. Одному Богу известно, какие чувства она в них пробуждала со своими нечесаными рыжими волосами, как гулящая девка. Один индеец чего стоит! Ее любимый друг, этот дикарь, который спит с собаками.

Еще за минуту до того, как тетя упомянула индейца, Шерри услышала, как отец заскрежетал зубами от ярости, и со страхом и в то же время с надеждой подумала, что вот сейчас он поставит этой противной тете Корнелии синяк под глазом за то, что она говорит такие гадости. Но вместо этого он обрушил на тетку поток колкостей и оскорблений.

— Ты ехидная, злая старая дева, Корнелия, всех мужчин считаешь скотами, которые только и знают, что волочатся за каждой юбкой. Но все дело в том, что ни один из них даже не плюнул в твою сторону. За это ты их и ненавидишь! Скажу тебе больше. — От волнения отец сейчас говорил с сильным ирландским акцентом. — Шерри скоро четырнадцать, но она так же непорочна и плоскогруда, как ты! Так что, милая Нелли, — теперь настала его очередь торжествовать, — бедняжка Шерри по всем показателям твоя точная копия. А на тебя никакой мужик не клюнет, если даже выпьет все запасы спиртного на свете, поэтому о Шерри нам нечего беспокоиться.

Из всей тирады отца Шеридан поняла лишь, что ехидная, злая старая дева получила по заслугам, и едва не закричала от радости, но вовремя прикрыла рот рукой. Однако тетку Корнелию, как оказалось, не так-то легко пронять оскорблениями. Она вздернула подбородок и, сверля зятя глазами, парировала все с тем же презрением:.

— Насколько я помню, Патрик, тебе выпивка не требовалась! Не так ли?

Шерри ничего не поняла, отец, как ей показалось, тоже пришел в замешательство, потом в ярость и вдруг… успокоился.

— Молодец, Корнелия, — уже мягко сказал он. — Сейчас в тебе говорит старшая дочь эсквайра Фарадея. Я уже не помню, какой ты была, но ты не забыла, верно? — От гнева отца и следа не осталось, когда он оглядел маленькую убогую комнатушку, и, сокрушенно покачав головой, с жалостью улыбнулся. — Не важно, что твой дом величиной с клозет в особняке Фарадеев, что ты едва сводишь концы с концами, обучая чужих детей хорошим манерам, главное, что ты осталась дочерью эсквайра Фарадея, гордой и надменной.

— Тогда ты, может быть, вспомнишь, — уже спокойнее сказала тетушка Корнелия, не собираясь, однако, сдаваться, — что мать Шеридан была моей единственной сестрой. И если бы она увидела, Патрик, во что ты превратил ее дочь, в какое посмешище, поверь, она пришла бы в неописуемый ужас. Впрочем, нет, стала бы стыдиться ее.

Шеридан замерла. «Стыдиться своей дочери? Но это невозможно! Мама любила меня». И перед глазами Шерри одна за другой промелькнули картины их жизни с мамой на ферме… Они собираются ужинать, мама с аккуратно уложенным на затылке пучком надевает белый накрахмаленный фартук и накрывает на стол, мама расчесывает Шерри волосы до тех пор, пока они не начинают трещать, мама придвигается поближе к свету и кроит Шерри нарядное платьице из купленных по случаю обрезков кружев и хлопчатобумажной ткани.

Вспомнив о том, какой аккуратной была всегда ее мама, Шеридан широко раскинула руки и осмотрела себя. Мужские сапоги, потертые и пыльные — Шерри не любила возиться со шнурками; брюки из оленьей кожи все в пятнах и совсем ветхие на седалище. Их поддерживает сделанный индейцем широкий пояс с бахромой, который в то же время прикрывает куртку. Было чего стыдиться…

Шерри обернулась на маленькое зеркальце над умывальником, подошла поближе, чтобы взглянуть на свое лицо и волосы, и, невольно попятившись, остановилась как вкопанная. Затем поморгала и тряхнула головой, словно хотела прогнать наваждение. Постояв минутку в полной растерянности, Шерри попыталась привести в порядок копну своих длинных рыжих волос, по выражению тети, как у гулящей девицы. Но распутать их было невозможно. Тогда она попробовала пригладить их хотя бы с боков, но ничего не получалось; непромытые слежавшиеся пряди спружинили и заняли свое прежнее положение. Да, она ни капельки не похожа на свою мать. И не только. Она вообще не похожа на особу женского пола. Но до настоящего момента ее это нисколько не волновало.