Барбара Картленд - Серебряная луна Страница 10

Рэв ничего не ответила из страха выдать себя, и минуту спустя старая дама положила ей руку на плечо.

— Увы, — сказала она. — Будем надеяться, что твой брат скоро будет здесь и устроит твое будущее.

Рэв начала одеваться, выбрала самое красивое платье и потратила значительное, по своим понятиям, время на прическу. Она напевала ту же милую мелодию, что тем вечером у озера, — теперь ей казалось, что это было бесконечно давно.

В дверь постучали, и в комнату, не дожидаясь разрешения, вошла служанка, деревенская девушка, большое, неуклюжее создание с заячьей губой.

— Манмзель! О, манмзель! — вскрикивала она возбужденно и уж совсем невнятно, даже хуже, чем всегда.

Рэв удивленно на нее посмотрела.

— В чем дело, Лили? Ты чем-то напугана?

А Лили сцепила на мощной груди большие красные руки и плачущим голосом причитала что-то о «старой хозяйке» и чтобы «манмзель» скорее, скорее…

Девушкам не раз наказывали не называть герцогиню «старой хозяйкой», но сейчас Рэв не заметила этой оплошности. Она вскочила и кинулась мимо Лили к покоям герцогини.

Дверь была открыта, шторы отдернуты, и Рэв с облегчением увидела у изголовья Антуанетту. Ну, значит, это просто Антуанетта послала за ней бестолковую Лили.

Но, подойдя к кровати, задрапированной пологом цвета устриц, она увидела на подушках лицо герцогини и поняла, что Лили силилась ей сказать.

Герцогиня была очень стара, но пламя жизни ярко и молодо горело в ее дряхлом теле, и не верилось, что настанет день, когда она покинет мир, в котором находит столько интересного.

Антуанетта обняла Рэв за плечи:

— Это была счастливая смерть, детка. Не надо горевать. Именно о такой смерти она и мечтала.

— Но как же мы будем без нее, Антуанетта? — тихим, ломающимся голосом спросила Рэв.

— Ах, дорогая, мы рыдаем о себе. Жизнь-то продолжается! Нам нужно только помнить, что мы стали богаче, узнав Madame.

— Да, это верно, — сказала Рэв, опустив голову на плечо няни. — Мы стали гораздо богаче оттого, что узнали ее. Какая ты мудрая, Антуанетта! Ты всегда знаешь, что сказать, что сделать. Иногда мне хочется быть такой же старой, как мадам, и такой же мудрой, как ты.

Она говорила, а слезы текли по ее щекам. Антуанетта понимающе прижала ее крепче, утешая, как обиженного ребенка.

— Я понимаю, детка, — сказала она. — Все мы иногда чувствуем то же самое. Но ваша жизнь только начинается, и нельзя тратить ее на бесполезные сожаления. Мадам герцогиня не стала бы так делать. Она всегда жила полной жизнью. Она часто мне говорила: «Антуанетта, единственное, о чем я сожалею, так это о том, что иногда говорила нет. Но это было не так уж часто».

Рэв улыбнулась сквозь слезы:

— Я так и слышу, как она это говорит.

— Мадам всегда тянула руки к жизни. Она обнимала ее, проживала каждый ее момент с радостью, удовольствием и мужеством. Главное — это мужество, дорогая.

Рэв подняла голову и посмотрела на няню. Антуанетте было за пятьдесят. Но это милое, доброжелательное лицо без морщин оставалось молодым, хоть и под седыми волосами. Такое выражение, как у нее, Рэв видела иногда на лицах монахинь, посвятивших себя уходу за больными и страдающими. Это было выражение преданности и святости, которое происходит от внутренней философии силы и решительности. Антуанетта обладала всеми этими качествами, и Рэв знала, что няня посвятила ей свою жизнь почти с самого ее рождения в Бальмонте.

Она порывисто обняла няню и прижалась к ней щекой:

— Я попытаюсь, Антуанетта, быть такой же мужественной, как мадам, и такой же понимающей, как ты.

Антуанетта поцеловала ее и произнесла спокойно, без всяких эмоций:

— Нам много предстоит сделать, родная. Пошлите Жака в деревню сообщить всем. Он знает, кого привести. А вы идите в сад и нарвите цветов, потом принесете их к ногам мадам, когда она будет лежать в Большом зале.

Рэв понимала, что ее прогоняют, но подчинилась без возражений. Она уже слышала истерический плач слуг и, выйдя в сад через боковую дверь, почувствовала на миг, будто сбежала на свободу и на солнечный свет. Но она знала, что ни от этого, ни от чего-либо другого не убежать. Надо смело смотреть в лицо будущему.

Она набрала охапку цветов: одичавшие без садовника розы, голубые, как небо, дельфиниумы и огненные гладиолусы, которые особенно любила ее двоюродная бабушка. Уже у входа в дом до нее донесся стук копыт, и, к своему удивлению, она увидела, как человек в светло-голубом камзоле с серебряной тесьмой вокруг ворота спешивается с коня в отличной упряжи и ищет звонок у передней двери.

— У вас к кому-то сообщение? — осведомилась она.

Мужчина обернулся на голос, почтительно ей поклонился, и она узнала на нем ливрею личных слуг императора.

— У меня сообщение для графини Рэв де Вальмон, мадемуазель.

— Я графиня де Вальмон, — сказала Рэв. — Давайте ваше послание.

Он достал письмо с красной печатью и с поклоном протянул его.

— От императора, мадам, — произнес он.

Чтобы открыть конверт, ей надо было положить куда-то цветы. Она отошла в сторону и устроила их на перилах террасы, потом распечатала письмо. С минуту она смотрела на строчки, словно не могла их разобрать.

«Император Наполеон Бонапарт кланяется графине Рэв де Вальмон и окажет ей честь своим визитом вечером 16 августа, когда будет проезжать через Сен-Дени в Париж».

И все! У Рэв слова затанцевали перед глазами; только увидев знаменитое «N» на печати, она осознала, что это не сон. Но как же?.. Наверху лежит умершая герцогиня, внизу — анфилада пустых комнат, у Жака трясутся руки, а Лили полная неумеха! И Арман… Сегодня он будет ждать ее у озера. Рэв решительно повернулась к гонцу.

— Я сожалею… — начала она и тут же умолкла: он ушел — уехал, ускакал, пока она читала письмо и предавалась раздумьям, а она и не заметила! Об ответе теперь не может быть речи.

Император отдал приказ, и тот, кто получил его, должен подчиняться.

Глава 4

Рэв вышла через стеклянную дверь в сад. Еще не было восьми, а она знала, что Армана раньше девяти не будет, но в доме ей было невыносимо. Весь день она слушала вой и причитания слуг, профессиональные соболезнования организаторов похорон, дежурные утешительные фразы священника, и все это время ей удавалось сдерживать слезы и держать свои чувства под контролем. Она была на пределе. Все, довольно. Нужно на воздух.

Четыре часа Рэв отстояла возле бабушки, горюя о ней, но чувствуя, что разумнее молиться за себя. Старая дама избежала трудностей, невзгод и превратностей земной жизни. Повезет ли так тем, кто остался в живых?