Джорджетт Хейер - Тени былого Страница 10

Паж немедленно встал и подошел к нему.

– Мосье?

Плоские подушечки пальцев забарабанили по перилам, Сен-Вир угрюмо оглядел пажа и несколько секунд хранил молчание.

– Твой господин здесь? – сказал он наконец, и неуместность такого вопроса сразу показала, что он послужил лишь предлогом, чтобы подозвать Леона.

– Да, мосье.

Граф все еще колебался, постукивая по ступеньке носком башмака.

– Ты сопровождаешь его повсюду, если не ошибаюсь?

– Когда монсеньор этого желает, мосье.

– Откуда ты? – Леон ответил ему недоумевающим взглядом, и он резко переспросил: – Где ты родился?

Леон опустил длинные ресницы.

– В деревне, мосье, – ответил он.

– Густые брови графа вновь сошлись на переносице.

– Но где именно?

– Не знаю, мосье.

– Странная неосведомленность! – сказал Сен-Вир.

– Да, мосье. – Леон поднял глаза и решительно выставил подбородок. – Я не понимаю, почему так интересую мосье.

– Ты нагл. Крестьянские щенки меня не интересуют.

И граф поднялся по лестнице в бальную залу.

В группе возле дверей стоял его светлость герцог Эйвон, в наряде голубых тонов, с орденской звездой на груди, переливающейся огнем брильянтов. Сен-Вир помедлил мгновение, а затем прикоснулся к красивому, прямому плечу.

– С вашего разрешения, мосье…

Герцог, подняв брови, обернулся взглянуть, кто заговорил с ним. Едва он узнал Сен-Вира, надменность исчезла из его глаз, он улыбнулся и отвесил глубокий поклон, самая изысканность которого была скрытым оскорблением.

– Дорогой граф! А я уже начинал опасаться, что мне будет отказано в счастье увидеть вас нынче вечером. Надеюсь, вы в добром здравии?

– Благодарю вас, да. – Сен-Вир хотел пройти мимо, но герцог вновь преградил ему дорогу.

– Как ни странно, дорогой граф, но Флоримон и я как раз говорили о вас… вернее, о вашем брате. Где сейчас наш добрый Арман?

– Мой брат, мосье, в этом месяце дежурит в Версале.

– О! Почти вся семья собралась в Версале! – улыбнулся герцог. – Надеюсь, виконт, ваш очаровательный сын находит придворную жизнь приятной?

Мужчина рядом с герцогом засмеялся этим словам и сказал Сен-Виру:

– Виконт – большой оригинал, не правда ли, Анри?

– Он еще совсем мальчик, – ответил Сен-Вир. – И придворная жизнь вполне в его вкусе.

Флоримон де Шантурель добродушно усмехнулся.

– Меня так позабавили его меланхолия и вздохи! Он как-то признался мне, что его влечет деревня и он мечтает получить в Сен-Вире хорошую ферму в полное свое распоряжение!

По лицу графа скользнула тень.

– Мальчишеские фантазии! В Сен-Вире он тоскует о Париже. Прошу вашего извинения, мосье, я еще не поздоровался с мадам Маргери.

С этими словами он протиснулся мимо Эйвона и направился к хозяйке дома.

– Наш друг всегда так восхитительно груб, – заметил герцог. – Остается только удивляться, как его терпят в обществе!

– Он подвержен мрачности, – ответил Шантурель. – Иногда он весьма любезен, но его в свете недолюбливают. Другое дело – Арман! Его веселость… Вы знаете, что они враждуют? – Он таинственно понизил голос, сгорая от нетерпения поделиться пикантной сплетней.

– Милый граф не пожалел усилий, чтобы показать нам это! – сказал Эйвон. – Мой досточтимый друг! – Он томно помахал рукой щедро напудренному и нарумяненному щеголю. – Неужели я видел вас с мадемуазель де Сонбрюн? Этот вкус мне трудно разделить.

Нарумяненный господин остановился и произнес жеманно:

– Ах, дорогой герцог, она же dernier cri[31]! Мы просто обязаны слагать к ее ногам дань восхищения. Это de regueur[32], уверяю вас!

Эйвон поднес к глазам лорнет, чтобы лучше рассмотреть мадемуазель.

– Хм! Неужели Париж настолько обеднел красавицами?

– Вас она не пленяет? Нет? Но, разумеется, это величавая красота. – Он помолчал, глядя на танцующих, а затем снова обернулся к Эйвону. – A propos, герцог, это правда, что вы обзавелись необыкновенным пажом? Меня две недели не было в Париже, но я сразу услышал, что за вами всюду следует темно-рыжий мальчик.

– Чистая правда, – ответил Джастин. – Но мне казалось, что бурный, но мимолетный интерес света успел угаснуть.

– Ах, нет-нет! О мальчике упомянул Сен-Вир. Кажется, с ним связана какая-то тайна, не так ли? Безымянный паж!

Джастин, слегка улыбаясь, повернул перстень на белом пальце.

– Можете передать Сен-Виру, друг мой, что никакой тайны нет. Паж носит достаточно громкую фамилию.

– Могу передать ему? – с недоумением повторил виконт. – Но с какой стати, герцог? Это ведь был мимолетный разговор.

– О, разумеется! – Загадочная улыбка стала шире. – Мне следовало бы сказать, что вы можете передать ему это, если он вновь изъявит желание узнать ее.

– Да, конечно, но не думаю… А! Вон Давенант! Mille pardons, Duc[33]! – И он жеманно засеменил навстречу Давенанту.

Эйвон скрыл зевок надушенным платочком и обычной неторопливой походкой направился в карточный салон, где провел около часа. Потом нашел хозяйку дома, выразил ей своим мягким голосом восхищение ее балом и удалился.

Леон дремал, но открыл глаза, едва послышались шаги герцога, и вскочил. Он помог герцогу надеть плащ, подал ему шляпу и перчатки и спросил, не сбегать ли ему за портшезом. Но герцог предпочел пойти пешком, а пажу приказал держаться рядом с ним. Они медленно прошли по улице, завернули за угол, и только тогда Эйвон нарушил молчание.

– Дитя мое, когда граф Сен-Вир расспрашивал тебя сегодня вечером, что ты ему отвечал?

– Но откуда вы знаете, монсеньор? Я вас не видел.

– Возможно. И конечно, на мой вопрос ты ответишь, когда сам сочтешь нужным.

– Прошу прощения, монсеньор! Господин граф спросил меня, где я родился. Я не понял, для чего ему нужно это знать.

– И, полагаю, так ему и сказал?

– Да, монсеньор, – кивнул Леон и поднял на него лукаво заблестевшие глаза. – Я подумал, что вы не рассердитесь, если с ним я буду немножко неучтив? – Он увидел, как изогнулись губы герцога, и покраснел от радости, что вызвал у него улыбку.

– Весьма проницательный вывод! – заметил Джастин. – Ну, и ты сказал?..

– Что не знаю, монсеньор. И ведь это правда.

–Утешительная мысль!

– Очень, – согласился паж. – Мне не нравится лгать.

– Да? – против обыкновения Эйвон словно бы поощрял пажа говорить, и Леон охотно продолжал:

– Да, монсеньор. Конечно, иногда иначе нельзя, но мне это не нравится. Раза два я лгал Жану, потому что боялся, но ведь это была трусость, n'est-се pas? По-моему, нет ничего дурного в том, чтобы лгать врагу, но нельзя лгать… другу или… или тем, кого любишь. Вот это было бы черным грехом, правда?