Кэтрин Гаскин - Зеленоглазка Страница 100

– Приходите посмотреть, как Джеймс занимается за своим столом в магазине, – сказала я ему, когда мы пили чай в моем офисе из дареных фарфоровых чашек.

Он кивнул.

– Я как раз собирался.

Но чем больше росли его опасения, тем сильнее было желание разделить их со мной. Он говорил со мной о вещах, предназначенных для Тома. Хотя наш дамский отдел был отгорожен от основного магазина крепкой стеной, я знала о том, что творится там, почти столько же, сколько знал главный управляющий. Старик полагался на меня, он искал во мне не советчика, а просто благодарного слушателя. У меня создавалось впечатление, что он хочет передать мне все свое умение, потому что больше учить ему просто некого.

В этом году Джеймс наконец научился читать; в основном, конечно, он преуспел в этом, просиживая за столом в моем офисе.

Двое его младших братьев достаточно подросли, чтобы признать теперь его лидерство. Анна тоже повзрослела и постепенно начала превращаться в красавицу под стать Розе, только с еще более нежными чертами. Это было хрупкое, изящное создание с довольно живым характером, хотя и не таким капризным, как у Розы. Джон Лангли все чаще стал появляться у нас после обеда, своим присутствием выживая Бена Сэмпсона. Дети, как и Роза, не слишком стеснялись своего деда, разве что вели себя немного потише. Иногда он даже чересчур давил на них, и если бы не я, они бы быстро перетрудились. «Роза подарила мне прекрасных, сильных внуков, – сказал он однажды, – но не знаю, дождусь ли я, пока они вырастут».

Как всегда не принимая никаких возражений, Джон Лангли решил по-своему вознаградить меня. Когда «Эмма Лангли» была уже готова отправиться в свое первое плавание и Адам вернулся из рейса в Сан-Франциско, он объявил, что в его доме будет устроен специальный прием в честь отплытия нового корабля. Этот нелепый акт доброй воли никто не оценил и не понял. Чтобы общество обратило внимание на то, чьим именем назван корабль, нужно, чтобы это имя было по крайней мере узнаваемым, а положением в мельбурнском свете я похвастаться не могла. Том, со своей стороны, был сердит на отца, так как собирался устроить прием сам, подальше от отцовского дома. Адам не думал сейчас ни о чем, кроме вступления на собственный корабль, а Роберту Далкейту было, кажется, все равно. Думаю, что он даже с трудом помнил, как называется его корабль; и хотя мы встречались с ним уже несколько раз, сомневаюсь, что он знал о моем существовании.

Но Адам дал кораблю свое название; это произошло, когда мы были с ним одни и как раз собирались пойти на прием к Джону Лангли. Он сказал об этом, подавая мне мою шаль.

– Ну вот, Эмми, все и сбылось. Прошло много времени, но когда я впервые обещал тебе, то думал, что пройдет еще больше.

Ответ застрял у меня в горле; я чуть не задохнулась от удивления.

– Что обещал, Адам?

Он, в свою очередь, тоже удивился.

– Корабль, – сказал он, – я обещал, что назову его «Эмма». И если бы только я был его владельцем, он так бы и назывался. Это Том предложил назвать его «Эмма Лангли». Я думал, ты помнишь, как я обещал тебе, – это было в первый день, когда мы приехали в наш дом.

От счастья у меня закружилась голова; я стояла, механически перебирая пальцами шаль, и отказывалась верить, что он сам вспомнил про этот день, казавшийся мне навеки потерянным. Но к моему счастью примешивался и предательский стыдливый страх: а вдруг он говорит это только из сочувствия? Иногда его доброта граничила с жестокостью. Нет, я не должна быть доверчивой дурочкой, иначе я погибла.

– А я думала, что ты сам уже забыл, – сказала я. Он накинул шаль мне на плечи, но руки его показались мне совсем чужими.

– Надо торопиться, – сказал он, – нам не стоит опаздывать.

Прием удался лишь отчасти. Люди не пожелали прийти поприветствовать содержательницу дамского отдела в магазине, поэтому комнаты наполовину пустовали. Конечно, были шампанское, цветы и музыка, и Джон Лангли крутился вокруг меня весь вечер, что само по себе было столь неслыханно, что я поверила в его искреннее расположение. Том, напротив, был мрачен и пьян. Целуя меня в щеку, он сказал:

– Эмми, если бы я устроил прием у Хансона, как и собирался, такого бы не было.

Роза тоже не преминула подойти чмокнуть меня; этот неизменный холодный поцелуй на людях – вот и все, что между нами осталось.

– Дорогая Эмми, как мило ты выглядишь! Как идет тебе этот цвет! Правда же, Адам, она мила?

И она посмотрела на него, как делала и раньше, тем самым особым взглядом, приглашающим сравнить меня с ней и вместе посмеяться над его выбором. Она была в своем репертуаре. Никак не могла оставить его в покое. Каждую секунду, когда она была рядом, она использовала, чтобы вновь и вновь показать ему, какую он сделал ошибку.

– Эмма всегда мила, – сказал Адам.

Он не церемонился с ней. Она причиняла ему неудобство, и он не скрывал это.

Губы ее искривила странная улыбка.

– Ну конечно, – сказала она и удалилась.

Кейт с Дэном не пришли. Они не приняли еще ни одного приглашения от Джона Лангли. В какой-то степени это было правильно и мудро, мы все понимали их. Том и Роза, соединившись, как бы столкнули два мира и перемешали их в своих детях, но старое поколение осталось непоправимо отчужденным, и любые попытки объединить его были бы неестественны, да и невозможны. Поэтому каждый оставался таким, как есть и на своем месте, это был самый лучший выход. На следующий день, перед тем как «Эмма Лангли» уйдет с поздним отливом в море, должен был состояться другой «прием» – у Магвайров. Он обещал быть не таким пышным, зато более веселым и шумным. Вот где будут настоящие проводы «Эммы Лангли».

Но пока еще не закончился этот вечер – оживленные беседы с мелкими торговцами, которым я казалась важной птицей, сухие приветствия тех, кто стоял выше меня на социальной лестнице, хотя и не так высоко, чтобы позволить себе проигнорировать приглашение на прием в доме Лангли. Адам весь вечер провел, стоя рядом со мной и отвечая на вопросы об «Эмме Лангли». Он был вежлив, если это казалось важным, и вежлив, даже если не казалось. Он почти не смотрел в сторону Розы, но было бы неправдой сказать, что оба мы совсем не обращали на нее внимания. Большую часть вечера она провела, сидя между Томом и Робертом Далкейтом, при этом они оглушительно смеялись собственным шуткам и всячески противопоставляли себя царящей здесь скучной респектабельности. В один из моментов, когда взрыв хохота прозвучал особенно громко, заставив всех присутствующих обернуться в сторону их компании, к нам подошла Элизабет Лангли. Пальцы ее нервно перебирали Розину опаловую брошку, которую Элизабет всегда прикалывала к кружевному воротничку. Лицо ее покраснело и стало почти безобразным. Мне было жаль ее, тем более тронуло меня знакомое выражение любви и ревности, смешавшихся на нем, – от этого не уходил еще никто из знакомых Розы. На какую-то секунду я даже узнала в этом лице саму себя.