Джо Беверли - Нежный защитник Страница 11

Горничные с любопытством разглядывали эту странную замурзанную гостью, но в остальном обращались с ней со всей положенной почтительностью. Они готовы были выкупать ее, но Имоджин наотрез отказалась от их помощи. Служанки удалились с большой охотой. И Имоджин не могла не признать, что и сама побрезговала бы прикасаться к себе, если бы могла.

Как только за девушками закрылась дверь, она скинула опостылевшие лохмотья, торбу и сандалии. С наслаждением почесала особенно зудевшие места и с блаженным стоном опустилась в горячую воду. Ступни обожгло резкой болью, но после мытья им наверняка станет легче.

Ей станет намного, намного легче.

Ей очень хотелось закрыть глаза и погрузиться в сонное блаженство, но служанки скоро вернутся, и Имоджин взялась за мочалку и мыло. С содроганием глядя на слои грязи, покрывавшие ее тело, она энергично принялась драить каждый дюйм кожи, саднившей от укусов насекомых.

Однако, когда дело дошло до истертых в кровь ступней, она невольно застонала. Боль была ужасная. Избавившись от грязи, Имоджин увидела, что состояние ее ног намного хуже, чем она предполагала. Ступни опухли до неузнаваемости. Подошвы покрылись огромными волдырями, и из них сочилась мутная жидкость, а потертости от ремешков превратились в мокнущие язвы. Она смотрела на них и дивилась тому, как вообще смогла сделать хоть шаг на таких ногах. И когда заживут ее раны?

Осторожно проводя по ступням мочалкой, она постаралась внушить себе, что теплая вода поможет снять воспаление.

Затем Имоджин занялась волосами. Она намочила их в горячей воде и как следует намылила, а потом прополоскала дочиста. Чтобы управиться с густыми роскошными косами, достававшими ей до бедер, Имоджин отнюдь не помешала бы помощь расторопной служанки.

Суждено ли бедной Дженин когда-нибудь снова ухаживать за ее волосами? Эта мысль породила целый рой жутких воспоминаний, и она заставила себя думать о другом.

Решив, что сделала все возможное, чтобы наконец стать чистой, она попыталась вылезти из ванны, но не продержалась на ногах и секунды. Она снова опустилась в воду, всхлипывая от боли. Святой Спаситель, как же ей теперь быть?

В конце концов она заставила себя встать на пол и тщательно вытерлась. Затем привязала на живот надоевшую торбу и надела чистую рубашку.

Имоджин окинула взглядом невысокую кровать. Может быть, лежа под одеялом, она не будет выглядеть такой несчастной и беззащитной? Вот только как попасть туда до возвращения служанок? Она доползла до кровати на четвереньках и неловко вскарабкалась на тюфяк. Оставалось лишь уповать на то, что к утру ей станет легче и она сможет ходить.

Ее терзала смутная тревога, причины которой она не могла понять. Если не считать холодного равнодушия, в остальном лорд Клив вел себя безупречно. Он не отказался выслушать жалобы двух нищих крестьян, как и полагается доброму лорду. Он поселил ее в отдельной комнате, позволил вымыться в ванне и даже прислал чистую одежду. А завтра он собирается освобождать ее замок.

Внезапно ее осенило: ведь она ни разу не видела лорда Клива среди толпы своих поклонников!

Конечно, он тогда только вернулся домой и был чрезвычайно занят, устанавливая власть на своей земле и помогая королю разделаться с герцогом Робертом. Но и у других рыцарей было полно всяких забот, однако они нашли время для того, чтобы напомнить ей о своем существовании. А то, что земли Кэррисфорда и Клива имели общую границу, являлось серьезным аргументом в пользу их предполагаемого союза.

Может быть, он считал, что рыцарь с таким темным прошлым, как у него, не может составить серьезную конкуренцию высокородным аристократам? Роджер Клив до самой смерти не желал признавать свое отцовство и упорно отрицал законность брака с матерью Бастарда. А тот, в свою очередь, скорее всего неспроста выбрал для себя такое имя — Фицроджер. Вряд ли его спесивому отцу было приятно это слышать. И только после коронации его друга и покровителя Красавчика Генриха так называемый лорд Фицроджер получил возможность доказать законность своих притязаний на наследство. Но и это не помогло ему избавиться от унизительного прозвища Бастард. Такие клички, как правило, прилипают к людям до самой смерти.

Правда, Имоджин сильно сомневалась, что у кого-то хватит храбрости назвать его так в лицо.

Имоджин улыбнулась, довольная тем, что разобралась в ситуации. Он должен был рассуждать точно так же, а значит, прийти к выводу, что ему не видать Имоджин из Кэррисфорда как своих ушей. Иначе он непременно явился бы к ее отцу свататься и получил бы решительный отказ. Зато теперь он наверняка надеется, что оказанная им услуга может изменить их отношения к лучшему. И хотя Имоджин по-прежнему не считала его достойным кандидатом в мужья, но сейчас она могла бы облечь свой отказ в менее обидную и резкую форму. В конце концов, он не виноват, что не может похвастаться безупречной родословной.

Служанки робко заглянули в дверь. Имоджин милостиво улыбнулась им и позволила унести ванну и вытереть пол. Одна из служанок прихватила с собой расческу, и теперь старательно приводила в порядок еще влажные после мытья длинные волосы Имоджин.

— Они у вас такие длинные, миледи! Могу поклясться, что они станут краше золота, когда высохнут! Ах, какое чудо…

Но тут другая служанка испуганно взвизгнула и ткнула пальцем в пятна крови на свежей простыне.

— Ох, миледи! Ваши бедные ножки!

Не успела Имоджин и рта раскрыть, как девушка уже поспешила за помощью. Вскоре в комнату явился монах в сопровождении самого хозяина замка.

— Леди Имоджин, это брат Патрик, — представил священника Фицроджер. — Вообще-то ему привычнее врачевать боевые раны и потертости от седла, но он вполне справится и с вашими ногами.

Имоджин хотела было возмутиться, но тут же подумала, что в таком случае хозяин просто прикажет связать ее, чтобы монах без помех сделал свое дело. Ведь она стерла ноги не на шутку, а завтра ей некогда будет валяться в постели.

Фицроджер прислонился к стене, скрестив руки на груди, и следил за тем, как брат Патрик осматривает ее ступни. Монах озабоченно покачал головой и принялся за дело. Он ловко промыл язвы и наложил повязки с какой-то остро пахнущей мазью. Боль от этих процедур была нестерпимая.

Равнодушие Фицроджера, следившего за действиями монаха, в некоторой степени оказалось полезным, так как Имоджин разозлилась и сумела стерпеть даже самую сильную боль. Скорее она продаст душу дьяволу, чем проявит слабость перед этими ледяными зелеными глазами.

Она подняла глаза и наткнулась на взгляд Фицроджера.