Жюльетта Бенцони - Три господина ночи Страница 11

И в один прекрасный день, основывая свое решение на том обстоятельстве, что у Совета Десяти в настоящее время должны быть дела поважнее, и вместе с тем чувствуя, что готов на любой риск, лишь бы только снова увидеть свою Светлейшую родину, Казанова уложил свои вещички, расцеловался с матерью, обнял брата Франческо, который тоже, пожелав испытать свои силы как художник, явился к саксонскому двору, и весело тронулся в путь к родной стране.

Возвращение его оказалось почти триумфальным, потому что трое старцев в честь блудного сына, разумеется, закололи жирного тельца. И потом, через два дня после возвращения Джакомо, Венеция отмечала главный праздник года, праздник Вознесения, во время которого дож на борту «Буцентавра» отправляется возобновлять союз Светлейшей республики с Морем. Удачное время для того, чтобы вернуть себе утраченное расположение…

Казанова с наслаждением вновь окунулся в беспечную венецианскую жизнь – возможность ее вести давало ему богатство его покровителей. Его снова видели обряженным в «бауту», с черным покрывалом, спускающимся из-под треуголки с перьями и окутывающим голову и плечи, разодетым в шелка и бархат, скрывающим лицо под полюбившейся щеголям белой маской с птичьим клювом. Он снова появлялся на площади Святого Марка, излюбленном месте прогулок все тех же щеголей, появлялся в ridotti, то есть игорных домах, и casini, тайных притонах, где много пили в обществе красивых и не слишком добродетельных дам.

Он снова начал отчаянно прожигать жизнь. Он проводил ночи в оргиях или у столов, где играли в фараон и бассет, а потом, когда рассветало, отправлялся на Эрберию, к Большому каналу, вдохнуть свежего утреннего воздуха и поглядеть на груженные овощами и фруктами лодки, плывущие к рынку Риальто.

Конечно, он не забывал и о любви, которая оставалась его неизменной спутницей. Казанова снова встретился с Терезой Имер, той самой красивой девушкой, которую он осмелился похитить у сенатора Малипьеро и из-за которой принужден был отправиться на дикие земли Калабрии. Встреча была приятной, не более того, и то для одного лишь Джакомо, поскольку Тереза, прошедшая прекрасную школу в Байройте, в Южной Баварии, у маркграфа, вскоре поняла, что покинутая женщина становится для бывшего возлюбленного забытой женщиной.

Любовное приключение оказалось коротким, и, когда оно закончилось, Тереза почувствовала себя разочарованной и оскорбленной. Ни одной женщине не доставит удовольствия почувствовать, что для своего избранника она всего лишь мимолетное увлечение. Но, на ее беду, случилось так, что сердце Казановы оказалось занятым не ею.

Во время одной из безумных партий игры в бассет в ridotto на площади Святого Марка он подружился с выслужившимся из рядовых офицером по имени Пьетро Кампана, приятным человеком, несмотря на то что он никак не мог выпутаться из денежных затруднений. Казанова ссудил ему несколько дукатов, и тот, не зная, как вернуть долг, поскольку фортуна по-прежнему была к нему неблагосклонна, внезапно нашел довольно любопытный способ разрешить эту проблему.

– Дайте мне еще несколько цехинов, – взмолился он. – Не может же удача вечно от меня отворачиваться! А я, – прибавил он, видя, что его друг намеревается отказать, – познакомлю вас с самой красивой девушкой во всей Венеции!

– Самой красивой? Я их всех знаю и не вижу…

– С этой вы еще незнакомы. Это моя сестра Катарина! Ей пятнадцать лет, и она прекрасна, как майский день: стройная, гибкая, с огненными глазами, роскошные черные волосы, кожа, в которой словно поселилось солнце. А тело…

– Ну, хватит! Вы вполне уверены в том, что говорите о своей сестре? Вы ее расписываете, как барышник – кобылу!

– Потому что я люблю ее и потому что вас я тоже люблю! Ничто не могло бы сделать меня таким счастливым, как видеть вас вместе. Катарина – скромная и простодушная девушка, но мне кажется, что вы ей понравитесь.

Кампана получил свои цехины, а Казанова был представлен Катарине. Незачем и говорить о том, что и у него, и у нее любовь вспыхнула мгновенно. Кампана не преувеличивал: Катарина действительно была обворожительна, и Казанова страстно влюбился в нее с первого взгляда. Девушка, со своей стороны, не могла противиться чарам этого высокого тридцатилетнего мужчины со смуглым лицом и дерзким взглядом, склонявшегося перед ней, словно испанский гранд перед своей королевой.

Однажды вечером, когда отца девушки не было дома, он даже позвал музыкантов, чтобы исполнить для нее серенаду. Но если первую часть концерта влюбленные слушали порознь, он – из лодки, а она – со своего балкона, то вторая звучала контрапунктом к стонам Катарины, которая в своей постели отдавалась Джакомо со всем свойственным юности пылом.

Это был прелестный и типично венецианский роман, состоявший из пламенных свиданий украдкой, неспешных прогулок в гондоле, вздохов, клятв и звона мандолины. Но роман оказался коротким, потому что старик Кампана, как и положено хорошему отцу, озабоченному и продолжением рода, и будущим своей дочери, нашел для нее мужа, как и он сам, торговца, богатого и обеспеченного.

Торговец этот обладал одним изъяном – он не только был далеко не красавцем, но к тому же оказался еще и не очень молод. Катарина, без памяти влюбленная в своего Джакомо, наотрез отказалась от жениха, и в красивом доме на улице Святых Апостолов разыгралась одна из тех трагикомических сцен, какие, к величайшей радости французов, будет в изобилии сочинять в грядущем веке автор известных комедий Лабиш.

Кампана-отец едва не задохнулся от бешенства, поколотил дочку, и, поскольку она продолжала упорствовать в своем намерении выйти замуж за этого негодяя Казанову, ему оставалось лишь прибегнуть к единственному доступному для венецианских отцов средству, способному заставить призадуматься непокорную дочь: отправить ее в монастырь.

– Не видать тебе больше Катарины, – сообщил однажды вечером Пьетро своему другу Джакомо. – Отец отослал ее в монастырь. Сегодня утром ее увезли в Мурано.

– В Мурано? А ты знаешь, в какой монастырь ее отправили?

– Конечно, знаю! Сан-Джакомо Галицийского!

Лицо Казановы, поначалу омрачившееся, вмиг просияло. Благодарение богу, не все венецианские «клетки для девушек» были одинаковы. Конечно, монастыри, которые принимали девушек, следовавших истинному призванию, имели тот строгий уклад, какого желала святая Тереза д'Авила, но другие, служившие семьям чем-то вроде чулана, куда удобно было засовывать слишком многочисленных или чересчур непокорных дочек, и не думали порывать с радостями жизни. Эти монастыри, запечатленные кистью Лонги, больше напоминали светские салоны, чем уединенный приют монахинь. Монашки, если их вообще можно назвать этим именем, одевались по последней моде и ежедневно, изящно причесанные и нарумяненные, принимали друзей, если только сами не отправлялись с визитами к знакомым… или на свидания. Тот монастырь, куда старый Кампана отправил свою дочку, принадлежал к числу последних.