Елена Арсеньева - Звезда на содержании Страница 11

раздался рядом чей-то голос, и Анюта вскинула голову, донельзя испуганная и странными словами, и патетической интонацией, с которой они были произнесены.

Удивительное существо смотрело на нее! Оно имело длинную, почти до земли, черную и необычайно густую бороду и усы, которые свешивались по обеим сторонам рта много ниже пояса. Одето было существо в короткие красные штаны с прорезями, надутые наподобие шаров: что-то подобное Анюта видела на картинке в книжке из жизни стародавних французских королей. Совершенно как в той книжке был и камзол: рукава тоже надутые, а на груди – огромная и по виду очень тяжелая золотая цепь. Кроме всего перечисленного, на существе были белые нитяные чулки, плотно обхватывающие его кривые ноги, и красные же туфли с загнутыми носами, сильно напоминавшие стручки горького красного перца. Венчалось все это великолепие короной, столь же сильно блестящей, как и цепь.

Анюта растерянно моргнула. Ничего и никого подобного ей в жизни видеть не приходилось! Может быть, она уже умерла, не заметив, как и когда, – и угодила в ад?! Наверное, ей там самое место за грех ее рождения...

– Восстань из праха и утри свои немые слезы, – произнесло между тем существо весьма участливо. – Поверь, не враг тебе я, не разбойник, а друг – быть может, лучший друг из тех, что в жизни ты могла своей увидеть!

Анюта стояла столбом, совершенно ошарашенная.

– Держи! Где она? Вон туда, в подворотню побежала! Нет ее там! Она где-то во дворе! – раздались крики и топот за забором, и Анюта поняла, что все еще находится на земле, в городе N, и за ней все еще продолжается погоня. Она заломила руки, глядя в лицо неизвестного страшилища. При всем своем безусловно ужасном облике он пугал ее куда меньше, чем женщина с вороными волосами, ее гологрудая компаньонка и те мужчины, которые ее преследовали.

– За тобой, что ли, погоня? – переходя на вполне человеческий язык и со вполне человеческим участием спросило существо.

Анюта кивнула, смахивая слезы.

– Украла чего? А может... убила?!

Анюта возмущенно вспыхнула:

– Меня в блудный дом обманом завезли, а я утопиться хочу с горя!

– Что?! – громко воскликнуло существо и тут же зажало себе рот, глянув на забор. Подкралось к нему на цыпочках, выглянуло в щель и так же на цыпочках воротилось к Анюте, шепча: – Они носятся туда-сюда, тише говори. Утопиться, ишь чего удумала! Да мыслимо ли такое?! Забудь! Забудь сей же миг, и чтоб никакой суфлер тебе больше этого не подсказал!

Суфлер?! Какой такой суфлер?! Опять существо начало чудесить, но Анюте было уже не до этого, потому что из-за забора снова раздались знакомые и ненавистные голоса:

– На улице ее не видать! Она где-то здесь! Гляньте, в заборе щель! Вон, за бочками!

– Спрячьте меня! – взмолилась Анюта, заломив руки. – Ради бога, спрячьте меня!

Существо только миг смотрело на нее растерянно, потом глаза его напряженно сузились, какая-то мысль мелькнула в них, и улыбка раздвинула усы:

– Хорошо. Спрячу. Но только ты должна побожиться, что станешь мне повиноваться беспрекословно и слова без моего дозволения молвить не посмеешь. Согласна ли?

За спиной топот... уже близко, уже совсем рядом с забором. Сейчас отодвинут доску – и...

– Согласна! – выдохнула Анюта, зажмурившись от страха.

В то же мгновение она была подхвачена за руку и увлечена на крыльцо... чуть не упала на ступеньках, но существо удержало ее. Краешком сознания Анюта отметила, что вся его одежда как-то странно шелестит, как если бы была сделана из бумаги. Но в следующее мгновение существо втолкнуло ее в какую-то дверь, потом эту дверь захлопнуло, и Анюта оказалась в кромешной темноте.

– Ну что же, – спросил Хвощинский, – сходил ли ты на пристань?

– Как же, батюшка, – кивнул Данила с важным видом. – Как же можно ослушаться? Сходил!

– И что?

– А что? Поспрошал народишко.

– Ну?! Что из тебя каждое слово надобно словно вожжами тянуть?!

– Да не надобно тянуть, барин. Поспрошал, говорю, выспросил, значит. Сказали мне про одного... Савелий имя его, Савка, по прозвищу Коркин, да все кличут просто Савка Резь[3].

Хвощинский зыркнул исподлобья, но промолчал.

– Резь, говорю, – продолжал Данила со значением. – Народишко сказывает, клейма негде поставить!

– Ну ты знаешь, особо какого звероватого мне тоже не надо, чтоб ни ступить, ни слова сказать не мог, чтобы люди от него во все стороны разбегались, – недовольно проговорил Хвощинский. – Нужен человек с понятием и обхождением. Этот Резь твой таков ли?

– В точности! – с жаром вскричал Данила. – Именно таков! Глянешь – красавец! Девки да бабы из-за него крушат себя – это никакими словами не обсказать. В жизни не поверишь, что не добрый человек, а оторва последняя и смертоубивец. Лет двадцати пяти, а уж за плечами небось столько, что другому и не снести такой груз.

– А говорить может, как приличная персона? – озабоченно выпытывал Хвощинский.

– Что соловей поет! – завел глаза Данила.

– Соловей-разбойник! – хмыкнул барин.

– Народишко сказывает, – сделал Данила таинственное лицо, – из доброй семьи этот Савка Резь. Оттого и пригляден, оттого и обходителен.

– А росту он какого? – обеспокоился Хвощинский. – В плечах широк ли?

Данила сделал самую простецкую мину:

– Аккурат как вы, барин. И ежели, к примеру сказать, помыть Савку, да волосья ему малость пообкорнать, да картуз господский нахлобучить, да надеть на него какой-нибудь самый плохонький ваш сюртучишко, то и не отличишь его от благородного господина.

– Комедия ошибок! – пробормотал Хвощинский.

– Чего изволите? – подобострастно спросил Данила.

– Да чего-чего... – проворчал господин. – Понятно чего!

– Знамо дело! – кивнул его верный Лепорелло. – Да не кручиньтесь, батюшка барин, обделаем мы для вас это дельце. Коли с барышней сладили, сладим и с Савкою!

– Раскошелиться, конечно, придется... – Хвощинский, кажется, беседовал сам с собой, однако Данила не замедлил и тут всунуться со своим толкованием:

– Так ведь дело-то какое... грошик вложишь, червонец получишь!

– Горазд ты, погляжу, деньги в чужом кармане считать! – построжал Хвощинский.

Лепорелло сделал виноватую мину, однако хитрющие глаза его красноречиво говорили, что карман господина вряд ли может считаться чужим для слуги.

– Ты с Савкою этим побеседовал ли или просто издали приглядывался? – вкрадчиво спросил Хвощинский.

Данила поглядел на барина с сомнением. Он никак не мог решить, какой ответ дать. Поручения повести с Савкой разговор на опасную тему барин ему не давал. С другой стороны, как понять, можно ли человеку поручить исполнение такого непростого дела, если не спросить его об этом?! Понятно, он Савке не так вот все прямо на ладошке выложил. Повел речь издалека, но тот был тертый, ох, тертый калач! Мигом смекнул, к чему ведет нечаянный собеседник, и только ухмыльнулся щербато (это был единственный недостаток в его, пожалуй, даже чрезмерно смазливой физиономии) с готовностью сделать все, что надо, – само собой, за немалую плату.