Элиза Ожешко - Последняя любовь Страница 11

С пани Зет было хорошо и легко всем — и старым, и молодым, и умным, и простакам, людям добродетельным и сломленным житейскими невзгодами. Мягкая и вместе с тем величественная, обладающая глубокими познаниями, но простая и скромная, чистая как кристалл и снисходительная к недостаткам других, она соединяла в себе христианские добродетели с блестящим умом и знаниями женщины XIX века.

На свое положение в обществе пани Зет смотрела как на средство оказывать на окружающих благотворное влияние, а не как на особую привилегию, дающую право помыкать другими и, не имея заслуг, господствовать par la grace de Dieu[53] над прочими смертными. Она ценила ум, добродетель и трудолюбие, где бы они ни таились: под княжеским титулом и миллионами или под скромным именем в нищете. Вся жизнь ее была исполнена безграничной, бескорыстной любви к людям, а девизом были слова из Евангелия: «Дух дышит, где хочет, и голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа».

Все, кто обладал высокими достоинствами ума и сердца, составляли круг ее знакомых. Ее дом в Д., обставленный со вкусом и простотой, свойственной самой хозяйке, совершенно не походил на сверкающий роскошью и бесчисленными безделушками дом графини. В нем чувствовался достаток, комфорт, даже изысканность, и при этом все в нем дышало благородством и сердечностью, излучаемыми хозяйкой.

Через несколько дней по приезде в Д. Регина Ружинская (она уже была знакома с пани Зет) сидела возле этой достойной и прелестной женщины в ее гостиной с окнами, открытыми в полный цветов и ароматов сад, а напротив них, опершись о край камина, стоя доктор К. Из сада доносились звонкие девичьи голоса, которым изредка вторил молодой звучный мужской голос; временами среди зелени и цветочных клумб раздавались взрывы серебристого юного смеха, врываясь в комнаты вместе с запахом цветов и порывами теплого ветра.

— Ты была у графини, Регина? — обратилась пани Зет к Ружинской, слегка покровительственно, как немолодые, добрые женщины любят обращаться к людям моложе себя.

— Я была там только один раз. Мне нанесла визит пани Изабелла В. и от имени графини настойчиво пригласила к ней. Я не хотела быть невежливой и позавчера ответила на это столь поспешно и настойчиво сделанное приглашение.

— Ваш брат был с вами у графини? — спросил доктор.

— Он сопровождал меня.

— Рад это слышать, — воскликнул доктор. — Я знаю, что ваш брат близкий друг Равицкого, и хотел бы просить его помощи в той трудной миссии, которая поручена мне графиней. Королева нашего круга, как сказал бы Фрычо Вевюрский, привыкла к тому, что все находятся у ее ног и выполняют все ее желания. Она настойчиво потребовала от меня привести к ней нашего уважаемого инженера, — она знавала его некогда в Париже, и популярность, которую он снискал себе там, произвела на нее неизгладимое впечатление. Сильно сомневаюсь, что мне удастся уговорить Равицкого, — я уже делился своими сомнениями с графиней, — но она настаивает, верно, думает, что раз я доктор, то могу повлиять на инженера: ремесленник с ремесленником — братья, ces gens de métier[54] всегда столкуются друг с другом.

Женщины усмехнулись, и пани Зет промолвила:

— Равицкий один из тех редких людей, которые в любом обществе умеют вызвать к себе симпатию и уважение, Я не удивляюсь, что его достоинства признают умные и почтенные люди, но ему отдают дань невольного уважения даже те, кто не может этого должным образом оценить.

— Это объясняется бесконечной добротой и простотою Равицкого, — пояснил доктор. — Несмотря на всю свою значительность и даже некоторую сухость, он среди равных себе — сердечный и открытый человек. А к стоящим ниже его он проявляет ту легкость и простоту, а вместе с тем полную свободу в обращении, которые притягивают людей и придают им смелость. Он принимает людей такими, каковы они есть, без высокомерия и желания показать свое превосходство. Этим он и располагает к себе. Даже таких, как графиня, привлекают его исполненные благородства манеры, непринужденность и врожденная элегантность.

— Вы давно знаете Равицкого? — спросила пани Зет Регину.

— Всего несколько дней. Я встретилась с ним впервые здесь, но много слышала о нем раньше от Генрика, — они давние друзья. Их дружбе я обязана тем, что вижу его ежедневно и провожу много времени в его приятном обществе.

— Я знакома с Равицким уже два года, — продолжала пани Зет, — и благодарна ему за добрые и умные советы, какие он дал мне по воспитанию моих внучек. Мы часто беседуем с ним о таком ныне животрепещущем вопросе, как положение женщины в обществе, и мне думается, что наряду со своими многочисленными занятиями этот человек находит время размышлять о воспитании женщин. Его суждения по этому вопросу удивительно метки и исходят из очень практичных и разумных воззрений.

— Интересно, — произнес доктор, — был ли Равицкий женат? Сейчас, насколько я понял из его слов, он свободен от брачных уз.

— Этого я не знаю, но охотно узнала бы, входят ли семейные добродетели в число его положительных качеств.

— Где вы познакомились с Равицким? — поинтересовалась Регина.

— В Дрездене. Я ездила туда два года тому назад с моими внучками. Мы зашли с ними и несколькими нашими знакомыми в Дрезденскую картинную галерею. Перед одним из шедевров стоял в глубокой задумчивости Равицкий. Его осанка и выражение лица поразили меня, по некоторым признакам я узнала в нем поляка, о чем и спросила своих знакомых. Один из них, Зыгмунт С., его приятель и некогда коллега по университету, представил его нам. Мы с ним провели тогда несколько на редкость милых и приятных часов. Он показал нам все самое ценное, чем располагает галерея, выказав такие глубокие познания в этой области и искреннее увлечение, что, прежде чем я узнала его настоящую профессию, я принимала его за художника, — так обстоятельно знал он тайны живописи и такой горячей любовью к искусству были отмечены его речи. Думаю, что он, несомненно, рисует. Хотя мы на протяжении нескольких месяцев часто виделись в Дрездене, я так и не узнала, художник он только теоретически, в душе, или и на практике.

При этих словах дверь отворилась, и вошел Равицкий.

— О, добро пожаловать! — воскликнула хозяйка, вставая ему навстречу.

Равицкий в ответ почтительно поклонился, пожал руку Регине, задержав на мгновение взор на ее просиявшем лице.

— Вы пришли вовремя, — сказала пани Зет, — мы как раз о вас говорили. Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов, которые могут показаться нескромными, но, надеюсь, вы простите это своим друзьям.