Незримые тени - Дея Нира Страница 11

Берег здесь плавно, но стремительно уходил вверх, поднимаясь словно огромный земляной вал, на верхушке и склонах которого росли деревья. Они дарили желанную прохладу и покой, но девочке не сиделось на месте. Ей пришло в голову исследовать окрестности. София несколько раз тихонько окликнула отца, желая убедиться, что он крепко спит.

Океан шумел близко, а волны так искрились от солнечных лучей, что ей непременно захотелось поглядеть на берег со склона, а может даже спуститься вниз и набрать красивых раковин, обычно появлявшихся на песке после прилива.

Она знала, что отец запретил ей подходить к обрыву без него. Но разве она уже не большая? Разве не понимает, что это опасно? А потому очень осторожно подойдет посмотреть на океан с высоты, а потом отправится за раковинами. Отец будет спать еще не меньше часа, и она успеет вернуться.

Девочка посадила кукол рядом с отцом, велела им приглядывать за ним, а сама, жмурясь от ярких лучей, зашагала прочь от скрипящего дуба. Шляпку она оставила в траве рядом с куклами, но возвращаться за ней не хотела. Весна была в самом разгаре. Природа налилась свежей зеленью, а на полянах и близлежащих холмах расцвело множество чудесных цветов.

София нарвала их целую охапку и уселась чуть дальше от самого обрыва, чтобы сплести красивый венок. Она скинула чулочки и башмачки, позволив траве щекотать ей ножки, и наслаждалась удивительным видом, открывавшимся отсюда.

Океан, маяк и городок были как на ладони. Теплый ветер развевал пряди каштановых волос, птицы в роще щебетали во весь голос, а океан нес свои прозрачные зеленые волны, с грохотом разбивая их о прибрежные камни.

Девочка чувствовала себя такой счастливой и такой свободной, что ей захотелось петь. Наконец-то она, как взрослая, сидит тут без чьего-либо присмотра и просто радуется жизни.

Пальчики ее проворно вплетали один цветок за другой, пока не получилась длинная цветочная косичка. София доплела веночек, и ей захотелось обвить его своей шелковой ленточкой, чтобы тот стал еще красивее. Она аккуратно распустила волосы, но тут сильный порыв ветра выхватил ленту из детских пальцев.

Узкая полоска шелка сверкнула в солнечных лучах красным отблеском и взвилась в воздух. Девочка с криком вскочила, пытаясь схватить ее, но ветер, играючи, стал уносить ленту.

Забыв об опасности, София побежала следом за ней, волосы хлестали ее по лицу, мешая видеть.

Что за наказание с этим ветром! Длинные волосы, будто змеи, обвили ее!

София кружилась на месте, стараясь высвободиться из внезапного плена, но ей это не удавалось. Какое-то время она пятилась, неловко перебирая ножками, а затем вдруг потеряла опору, всплеснула руками и с криком отчаяния полетела вниз с обрыва.

Смотритель не слышал горестного крика дочки. Он похрапывал, пребывая в сладких объятиях полуденного сна. Ему снились прекрасные морские нимфы, которые улыбались ему и танцевали, побрякивая нитками отборных жемчужин, каждая размером с добрый орех. Правда, после нимф ему приснилась сначала жена, а затем и старый священник, строго напомнивший ему о грехе сладострастия.

Было от чего проснуться, осеняя себя крестным знамением. Охая и вздыхая, он огляделся.

Заметив брошенных кукол, Петер позвал дочь. Когда она не ответила, он обошел дерево кругом, под которым спал, а потом и всю рощу. Никто не отзывался. Только ветер стал дуть все яростнее, и было слышно, как бушующие волны набрасываются на берег, а чайки визгливо ругаются друг на друга, гоняясь за рыбой.

Мужчина ускорил шаг, приближаясь к обрыву.

Может, София пошла домой? Но тут он заметил венок и примятую траву и похолодел.

Все в нем так и обмерло.

Не в силах сдержать вопль ужаса, он подошел к самому краю и заглянул в зияющую пустоту, едва держась на ногах от налетающих порывов ветра. Жмурясь от слепящего солнца и отражавшихся от поверхности бурного океана солнечных лучей, он принялся вглядываться в бело-синие потоки воды и пены.

Судя по оголяющимся прибрежным камням, начался отлив. Малютку запросто могло сдуть отсюда, как травинку! Мысль была такой невыносимой, что смотритель застонал, скрипя зубами.

«Мое дитя! О, мое непослушное дитя!»

Петер присел на колени и подполз к самому краю, борясь с подступающей тошнотой. Он боялся вовсе не высоты, а того, что мог увидеть там, внизу. И, заглянув за самый край, он закричал изо всех сил: «София!!! София!!!».

Словно услышав его, волны схлынули, обнажая камни, на которых сквозь пену морского прибоя он разглядел крохотное тельце, облепленное белой мокрой тканью платья.

Крик отчаяния, тоски и невыразимой муки разнесся над океаном.

Переполошились и взлетели чайки, гнездившиеся в скалах. Едва он стих, как раздался второй. Закипая в человеческом горле, он нес в себе злость, горе и боль.

Смотритель не помнил, как отполз от края обрыва. Чудовищная гримаса, исказившая его лицо, могла бы испугать любого смельчака.

Продолжая кричать, задыхаясь, словно в агонии, он что было сил пытался устоять на ногах, хотя больше всего ему хотелось разбежаться и прыгнуть вниз в эту бездну и позволить камням внизу оборвать его жестокие страдания.

Спотыкаясь, ничего не видя от льющихся слез, он добрался к подножию скалы, где лежала София. Грохот океана заглушал его вой, а горло так саднило и горело, будто в него налили расплавленный свинец.

За утесом смотритель увидел ее на мокром плоском камне, скорчившуюся, неподвижную. Петер рухнул на колени перед ней, трясущимися руками коснулся ее щеки, и вдруг… до него дошло, что на ее теле и голове нет крови.

Какое-то время он тупо смотрел на ее розовые щечки, а затем изумленно вздохнул, заметив, как на нежной тонкой шейке бьется ровный пульс. Вытаращив глаза, касался ее еще и еще, пока не осознал, что дочка жива.

Да, она была без сознания, но дышала. Была жива! Петер рассмеялся, закричал, но теперь от радости.

«Господи! Господи!» – благоговейный восторг накрыл его.

Невероятно! Упасть с такой высоты на камни и остаться живой и невредимой, без единой царапины!

Не веря своему счастью, повторяя то имя дочки, то восхваляя Бога, смотритель осторожно осмотрел ребенка, целы ли кости. Но София просто спала или была в обмороке.

Петер подхватил дочку на руки, увязая в песке, осыпал отческими поцелуями ее личико, на дрожащих ногах побежал к маяку.

Агата сидела у камина, помешивая сахар в чае, то и дело задевая края фарфоровой чашки. Иногда она бросала быстрый взгляд на часы, недоумевая, куда мог запропаститься ее милый племянник.

Было пятнадцать минут пятого, а он никогда не опаздывал к вечернему чаепитию, как и за все годы ни разу не опоздал ни к обеду, ни к ужину. Любимый им яблочный пирог, который пекли специально для Деметрия, остывал на блюде.

Служанка, за которой послала Агата, ответила, что видела