Дженнифер Эшли - Спасенный любовью Страница 12

— Я все слышу, Карри, — сказал Йен, не переставая писать.

— Но вы же знаете, сэр, что я про вас никогда не вру. Говорите, ваша милость, — обратился слуга к Элинор. — Он ведь сам сказал, что все слышит.

Элинор прислушалась к совету Карри.

— Дело в том, Йен, что мне нужна твоя помощь кое в чем, но я не хочу, чтобы ты говорил об этом Харту. Ты должен обещать мне, что сохранишь это в секрете от него.

Йен молчал, а Карри проговорил:

— Тогда я передам ему, чтобы зашел к вам и узнал, чего вы хотите. Когда он закончит, то придет к вам, поверьте.

Элинор встала.

— Спасибо, Карри. Только ни слова его светлости, пожалуйста. Харт бывает… Да ты и сам знаешь, каким он бывает.

Карри поднялся на ноги и одернул рубашку. Откашлявшись, сказал:

— Можно дать вам небольшой совет, ваша милость? Видите ли, его светлость — очень тяжелый человек, и с каждым годом он делается все хуже. А уж если получит премьерство, то станет твердым как сталь. Думаю, что тогда его никто не смягчит, даже вы, ваша милость.

Темные глаза Карри не лгали. Он не был обученным слугой из агентства. Его, карманного воришку, Камерон когда-то подобрал на улице, и ему все сходило с рук, потому что он с необычайной нежностью ухаживал за Йеном. Братья были уверены, что Йен пережил психиатрическую лечебницу лишь благодаря Карри, которого прислал ему Камерон.

Тут Йен наконец отложил перо и произнес:

— Карри не хочет терять сорок гиней.

Элинор в недоумении переспросила:

— Сорок гиней?..

Карри покраснел как кирпич, а Йен пояснил:

— Деньги — ставка на то, что Харт женится на тебе… или не женится. Мы сделали ставки в Эскоте, в июне. Карри поставил сорок гиней на то, что ты ответишь отказом. Эйнсли поставила двадцать на «да», а я поставил тридцать. Мак сказал, что выкладывает тридцать пять фунтов за то, что ты дашь Харту пинка под зад. А Дэниел полагает…

— Прекрати! — Элинор всплеснула руками. — Не хочешь ли ты сказать, Йен Маккензи, что вы заключили пари — выйду ли я замуж за Харта или нет?

— Простите, ваша милость, — вмешался Карри. — Вы не должны были об этом узнать. — Он с упреком взглянул на Йена.

Элинор же, сжав в кулаки, осведомилась:

— А Харт тоже в этом участвует?

— Его светлость отказался, — ответил Карри. — Так мне, во всяком случае, сказали. Сам я не присутствовал при первичном заключении пари и присоединился позже, когда слуги тоже стали делать ставки. Но я слышал, что его светлость как-то обмолвился о возможности женитьбы, — добавил слуга.

Элинор вскинула подбородок; ее сердце гулко колотилось.

— Полная чушь! То, что было когда-то между мной и Хартом, давно уже в прошлом, все у нас закончилось.

Карри казался смущенным, но явно не сожалел, что сделал ставку. Пожав плечами, он пробормотал:

— Как скажете, ваша милость.

Элинор направилась к двери. Уже у порога сказала:

— Пожалуйста, дай мне знать, когда закончишь, Йен. И мы поговорим.

Йен вернулся к своему письму. Слышал ли он ее? Элинор не знала наверняка.

Карри же отвесил ей поклон и заверил:

— Я все ему скажу, ваша милость. Предоставьте это мне.

— Спасибо, Карри. Я позабочусь о том, чтобы ты выиграл пари.

Вскинув подбородок, Элинор вышла из комнаты и хлопнула за собой дверь.

«Чтоб тебя разорвало, Харт Маккензи, — думала Элинор, шагая по Стрэнду, а приставленная к ней горничная семенила следом. — Какая наглость!.. Как ты посмел заключить пари, что женишься на мне?!» Насколько Элинор поняла из объяснения Карри, Харт отказался участвовать в этом пари, но она все равно считала его виновником произошедшего.

Элинор остановилась и посмотрела на витрину ближайшего магазина, стараясь перевести дух. К ужасу горничной, она спрыгнула с ландо возле Сент-Мартинс-лейн, надеясь, что быстрая ходьба поможет ей успокоиться, но надежды эти не оправдались.

Пока она рассматривала выставленные в витрине часы, ей вспомнились слова Карри: «Его светлость как-то обмолвился о возможности женитьбы».

Братья Маккензи когда-то ничуть не сомневались, что она выйдет замуж за Харта, и ужасно радовались, когда она согласилась с ним обручиться. А потом все очень переживали, узнав, что они с Хартом расстались. Правда, Кам и Мак сказали ей тогда, что вполне ее понимают, потому что Харт — заносчивый грубиян и идиот, а она, Элинор, — сущий ангел, ибо терпела его так долго.

Возможно, это заявление Харта — ему, мол, пора снова жениться — братья восприняли как намек на то, что он положил глаз на нее, Элинор. То есть они приняли желаемое за действительное. Но Харт — в этом Элинор не сомневалась — не мог упомянуть ее имя, просто сказал, что намерен жениться, вот и все.

Но наверное, следовало расспросить Изабеллу — та могла бы рассказать ей об этом пари. Как и Эйнсли, жена Камерона. Но ни Эйнсли, старинная подруга Элинор, ни Изабелла ни единым словом не обмолвились об этой семейной ставке. Интересно, почему?

Элинор снова зашагала по Стрэнду. Она решила отогнать неприятные мысли и сосредоточиться на делах насущных.

Для начала она проверит свое предположение, что фотографии могут продаваться в магазине. Ведь люди постоянно продают фотографии коллекционерам или фотолюбителям. Продают частным образом или же через магазины, торгующие фотографическим оборудованием. И на Стрэнде было несколько таких мест.

Элинор решила выяснить, не приобретал ли какой-нибудь магазин коллекцию фотографий Харта Маккензи, — а если приобретал, то кому продал. В первых двух магазинах Элинор ничего не обнаружила, если не считать снимка с пейзажем, который она купила за два пенса, чтобы поставить в рамочке у себя на письменном столе.

Когда Элинор толкнула дверь третьей лавки, где было сумрачно и пыльно, раздался звон колокольчика. Ее горничная, молодая шотландка по имени Мейгдлин, плюхнулась на стул прямо у двери и облегченно вздохнула; она была немного полновата и с неодобрением относилась к прогулкам по улицам, когда к твоим услугам прекрасное ландо.

Элинор оказалась в магазине единственной покупательницей. Вывеска же снаружи свидетельствовала о том, что владелец специализировался на фотографиях актеров и известных аристократов. На длинных столах стояли плотные ряды коробок, и Элинор тут же начала их просматривать.

Наибольшей популярностью пользовались театральные актеры, и целые коробки были посвящены Саре Бернар и Лили Лэнгтри. Один из углов лавки оживлял ящик, заполненный снимками из жизни Дикого Запада — с Буффало Биллом, танцующими девушками и ковбоями. В другом ящике были фотографии американских индейцев в экзотических нарядах.