Ширин Мелек - Кёсем-султан. Дорога к власти Страница 12

Давний сон, в котором присутствовал беглый шахзаде Яхья, тому порукой. О чем он, тот сон, поведал? О гибели Яхьи где-то в неведомом море или… или верны те смутные слухи, которые с недавних пор сообщают шпионы Блистательной Порты, неустанно трудящиеся на балканском приграничье?

Впрочем, все прошлые сны так или иначе были устремлены в будущее, а этот… этот, кажется, заглядывал в давно прошедшие времена, в пору царствования… кого же… Мехмеда Фатиха, кажется, султана-завоевателя. Неужели существует что-то, способное продлить свою значимость через пропасть стольких лет, даже, получается, веков?..

Существует, конечно. Блистательная Порта свой срок отмеряет именно веками.

Это надлежит обдумать.

Так что там было, в том сне? Что-то связанное с могуществом камней… и стали… Какой-то мальчишка в странном одеянии…

Больше ничего не вспоминается прямо сейчас. Значит, время еще не пришло. Пусть полежит сновидение, как браслет в закрытом ларце, пусть созреет, как виноградная гроздь…

Опустилась на колени рядом с мерно дышащим Карталом, склонилась к нему вплотную, чтобы поцеловать, – и раздумала. Ей тоже следует беречь его сон…

Оттого что ушла без поцелуя, было горько на душе. Но Кёсем справилась. Ради жизни своего возлюбленного, своего младшего сына, да и своей собственной жизни – о, она научилась справляться со многим.

Каменный блок в стене повернулся, не скрипнув, потом так же беззвучно встал на прежнее место. Все. Изразцовый павильон позади, она идет по дворцовому парку, за спиной у нее глухая стена, и, если кто увидит, ну что ж тут такого, Кёсем-хасеки «кошачьим шагом» инспектирует подвластные ей владения. А во дворце подвластно ей вообще все.

Но никто из посторонних и не увидит ее: она-то знает, какими путями ходит по дворцу ночная стража. А тот единственный, кто увидит, и должен увидеть, ибо ему назначено сейчас быть неподалеку от веранды, на которую выходят окна спален младшего гарема. Сегодня султанша задумала ночной обход именно этого павильона…

– Госпожа… – Евнух коротко поклонился. Одеяния его были темны, а лицо ему, чтобы быть в ночи невидимым, закрывать не требовалось: он из черных евнухов, его так и зовут – Кара-Муса, «Черный Муса». В дворцовом штате был еще Кызыл-Муса, «Красный» (не краснокожий, а просто рыжий), и Сары-Муса, «Желтый» (вот у него кожа действительно отливает желтой смуглостью), но они употреблялись для других дел, и во время ночных обходов Кёсем их в помощники не выбирала.

– Здравствуй, Муса. – Она улыбнулась. – Есть сегодня улов?

– Да, госпожа. Четверо или пятеро полуночничают.

– «Бесстыдницы» или «неряхи»?

– Кажется, и те, и другие, госпожа. Я близко не подходил…

– Правильно, если их кто-нибудь спугнет, пусть это буду я. Ну, веди.

Они осторожно двинулись вокруг веранды. Задолго до того, как увидели едва теплящийся огонек, услышали перешептывание и приглушенное хихиканье. Девчонки, разумеется, считали себя очень хитрыми, предусмотрительными и осторожными, но… Впрочем, пусть считают.

Огонек оказался разноцветным. Кёсем с удивлением покосилась на Кара-Мусу, но тот оставался бесстрастен… даже чуть слишком бесстрастен: она уловила его напряжение. Евнух явно знал или догадывался, что за светильник был сейчас у стайки юных гедиклис, собравшихся на запретные посиделки, вместо того чтобы посвятить ночь блаженному отдыху, а завтра с обновленными силами впитывать гаремные премудрости. Знал – и это знание чем-то ему угрожало.

Муса себя не выдал, однако Кёсем сама догадалась: так должна светиться в ночной тьме собранная из разноцветного стекла колба кальяна. Такие кальяны в ходу только у старших евнухов, причем даже у них они завелись недавно – предмет гордости, подтверждение статуса…

Конечно, любопытно бы разузнать, как эта колба попала к гедиклис, но сейчас важнее другое: что, эти паршивки курят кальян?!

Она уже готова была рвануться вперед, когда евнух едва заметно придержал ее за край одежды. Такое разрешалось, ибо на ночных обходах иногда даже шепотом знак подать нельзя, приходится прикосновением; тем не менее Кёсем посмотрела на него совсем неласково.

– У них там не курительная смесь, госпожа, – прошелестел Муса, наклонившись к ее уху вплотную. – Ни дыма, ни рукавов с мундштуками…

Кёсем присмотрелась, потом втянула носом воздух и молча кивнула: да, стеклянную колбу девчонки используют просто как лампу, в ней не курительное зелье, а крохотный светильник, восковой или масляный. Ловко придумали, ведь сквозь слой воды даже дымок не отследить. Впрочем, им, наверно, милее всего те разноцветные огоньки, которыми искрят стекла колбы.

Что ж, смотрим и слушаем. А как столь дорогой кальян оказался в младшем гареме, это пусть Черный Муса отдельно разбирается.

Некоторое время не происходило ничего. Девчонки (их было пять), сидя на полу вокруг светильника, шушукались, склоняясь друг к другу вплотную, так что со стороны было не разобрать ни слова. Потом они вдруг звонко рассмеялись, все вместе, и тут же испуганно приглушили смех. Но стало ясно: рассказывают забавные истории.

– …А вот как-то раз случилось мулле быть в собрании правоверных, где купец-путешественник хвастался своей поездкой в дальний Хиндустан и описывал, что там делается, – начала одна из девочек. Успокоенные тем, что их смех никто не услышал, они сейчас говорили чуть громче. – Между прочим, поведал он, что в тех краях так жарко, что жители деревень ходят совсем без одежды. Мулла очень удивился и спросил: «Как же тогда там отличают мужчин от женщин?»

Евнух вопросительно посмотрел на Кёсем, но та чуть качнула головой. История эта, конечно, не из числа разрешенных, но сама по себе, тайком рассказанная в кругу подружек, наказания не навлечет.

Четверо гедиклис, включая саму рассказчицу, прыснули. Одна, сидящая спиной к стене, сделала недовольный жест голой рукой (она была закутана в простыню, но рука и плечо оставались открыты):

– Много знает тот купец-глупец и о Хиндустане, и о том, как там ходят!

Кёсем улыбнулась.

– Ты их всех знаешь? – одними губами спросила она. Девчонки были недавнего поступления, она к ним еще не очень присмотрелась, то есть при свете дня, конечно, узнает любую, но сейчас…

– Да, госпожа, – Кара-Муса недаром исполнял обязанности тайного смотрителя за младшим гаремом. – Эту «бесстыдницу» зовут…

– Не надо. Потом про всех расскажешь.

С чего это вдруг они о далекой стране Хиндустан заговорили? В том сне тоже кто-то о ней говорил… Совпадений таких не бывает, но поди угадай, к какому клубку тянется эта ниточка.

На этой стадии гаремного обучения гедиклис не были еще положены сменные рубахи на ночь, поэтому спать им приходилось либо в тех, в которых они ходили днем, либо в чем мать родила. В зависимости от этого их можно было назвать «неряхами» или «бесстыдницами». На самом деле это деление особого смысла не имеет (может, имело в ту давнюю пору, когда было заведено: наверно, тогда их хуже обстирывали и гедиклис самим приходилось следить за чистотой своих рубах) и дальнейшую судьбу девиц не определяет: в икбал или даже кадинэ попадали как те, так и другие. Но отчего-то оно до сих пор держалось.