Уильям Локк - Вивьетта Страница 12

— Я отнюдь не усматриваю такого конца, — сказал он. — Дружба наша будет продолжаться. Вивьетта очень любит вас.

Она взяла с блюда персик, повертела его в руках, рассеянно рассматривая, а затем осторожно положила на место.

— Дружба наша, разумеется, не порвется. Но особенное свойство ее, оттенок сентиментальности в сознании нераздельного обладания исчезнет, не правда ли?

Остин поднялся и в некотором смущении нагнулся над стулом Екатерины.

— Вы огорчены, Екатерина?

— О, нет! Вы были таким нежным, верным другом мне в течение мрачной и одинокой поры, вносили солнечный свет в мою жизнь именно тогда, когда я в этом больше всего нуждалась… Я была бы неблагодарной женщиной, если бы не радовалась вашему счастью. К тому же, мы были только друзьями…

— Только друзьями, — повторил Остин.

Она уже улыбалась ему, и он уловил лукавый огонек в ее глазах.

— И однако минувшей зимою был вечер…

Его лицо залил румянец.

— Не заставляйте меня краснеть. Я помню тот вечер. Я пришел к вам, совсем разбитый от усталости, с перспективой обеда в клубе и скучного вечера над бумагами, и застал вас сидящей у пылающего камина — образ покоя, комфорта и общительности. Готов думать, что довершил дело приятный запах горячих гренков с маслом. Я был близок к тому, чтобы просить вашей руки.

— А я чувствовала себя в этот вечер особенно одинокой, — засмеялась она.

— Приняли бы вы мое предложение?

— Вы думаете, добросовестно спрашивать теперь об этом?

— Мы ведь с самого детства всегда были откровенны друг с другом, — возразил он.

Екатерина улыбнулась.

— Приняла ваше предложение Вивьетта?

Он с веселым смехом отпрянул от нее и закурил папиросу.

— Ваше женское лукавство делает вам честь, Екатерина.

— Согласилась она?

— Ну нет… не совсем…

— А согласится?

Он ударил ладонью по столу.

— Клянусь небом, я заставлю ее! В течение своей жизни я почти всегда добивался того, чего хотел, и было бы нелепостью, если б не добился того, что мне дороже всего на свете. Ответьте на мой вопрос, милая Екатерина, — продолжал он свой допрос, — вышли ли бы вы за меня?

Улыбка сбежала с лица Екатерины. Она не могла теперь ответить другим вопросом, как это сделала раньше, а ответ грозил разоблачениями. Она сказала очень серьезно и нежно.

— Я сделала бы, Остин, как всегда делала, что бы вы ни попросили меня. Я рада, что вы не просили меня выйти за вас… очень рада… вы ведь знаете, что любовь, какую женщина дает мужчине, умерла во мне.

Он взял ее руку и поцеловал ее.

— Вы самый верный друг, какого когда-либо имел мужчина, — сказал он.

Водворилось недолгое молчание. Остин смотрел в окно, а Екатерина отерла слезы, выступившие на ее глазах. Совсем не для этой сентиментальной сцены пришла она сюда. Скоро она с решительным видом встала и подошла к Остину к окну.

— Именно с верным другом я и хотела поговорить. Предостеречь вас.

— Относительно чего?

— Относительно Дика. Остин, он тоже безумно влюблен в Вивьетту.

Остин недоверчиво уставился на нее.

— Дик влюблен… влюблен в Вивьетту?

Он разразился бурным смехом.

— Милая Екатерина, что вы, это нелепо! Это абсурд! Это так смешно!

— Это серьезно, Остин.

— Нет, серьезно, — продолжал он с смеющимися глазами, — подобная идея и не мелькнула бы в деревянном черепе старины Дика. Вы, милые женщины, всегда выдумываете романы. Он и Вивьетта стоят на той же ноге, как и в ту пору, когда впервые узнали друг друга: она — сказочная принцесса, он — бурый медведь. Она заставляет его танцевать на задних лапах, он хочет облапить ее, она бьет его по носу, и он рычит.

— Предостерегаю вас, — настаивала Екатерина. — Влюбленные бурые медведи опасны.

— Но он не влюблен, — легкомысленно возражал он. — Будь он влюблен, он стремился бы оставаться подле Вивьетты. Но он, по-видимому, горит желанием покинуть всех нас и отправиться за море пахать землю и разводить скот. Жизнь, какую ему приходится здесь вести, причуды милой матушки и разные другие мелочи, в конце концов, подействовали на его нервы. Удивляюсь, как это бедняга сумел выдержать так долго. Вот что не ладно с ним, а вовсе не несчастная любовь.

— Я могу сказать вам только то, что знаю, — проговорила Екатерина. — Если вы не хотите мне верить, не моя в том вина. Раскройте глаза, и вы сами увидите.

— Вы тоже раскройте глаза завтра утром и вы тоже увидите, — заявил Остин со своей беспечной самоуверенностью.

Екатерине не оставалось ничего другого, как вздохнуть по поводу бестолковости и непонятливости мужчины и отправиться читать передовицу "The Daily Telegraph" миссис Уэйр. Остин, с улыбкой на устах, пошел в сад в поисках Вивьетты.

Однако перед уходом Екатерина обернулась у дверей.

— Вы придете в оружейную послушать объяснения Дика?

— Конечно, — весело отозвался Остин, — старина любит иметь многочисленную аудиторию.

IV

Прадед Дика (Дикий Дик Уэйр, как его называли в округе), помимо прочих бесчинств, совершил настоящее преступление в области архитектуры. Начав собирать коллекцию предметов вооружения, эту гордость и страсть Дика, он признал необходимым обзавестись фехтовальной залой, в которой собранное оружие можно было бы расставить с особенной выгодой для него. Ни одна из комнат в доме не оказалась подходящей для этой цели. Возведение нового крыла обошлось бы слишком дорого. А потому, как и подобает доброму английскому джентльмену, привыкшему получать то, что ему нужно, он, долго не задумывался, отрезал кусок изящно-пропорциональной залы, проделал стеклянную дверь в одном ее конце, так что мог входить и выходить из комнаты через террасу, прорубил еще дверь в другом конце, которая вела в гостиную, забыв об очаге. Сделав все это, он предоставил своим потомкам устраиваться, как хотят.

Этот длинный, узкий, неудобный отрезок комнаты служил Дику оружейной, логовищем и прибежищем. Меблирована была эта комната с чрезвычайной простотой. В одном ее конце два гигантских кожаных кресла стояли по сторонам чугунного камина, занимавшего весь угол, а в противоположном, более темном углу стояла конторка, заваленная семенами, луковицами, шпорами и рыболовными принадлежностями; о ее истинном назначении говорили лишь заброшенное перо, чернила и разорванный лист бумаги. Приблизительно посреди комнаты тянулся большой экран, обитый американским сукном и почти перегораживавший ее пополам. У этого экрана стояли два комплекта великолепно выделанных итальянских воинских доспехов XV столетия. Между ними и стеною стоял длинный стол, покрытый зеленой байкой. Пара неуклюжих поломанных кресел одиноко и уныло торчали у противоположной стены. Пол был покрыт старыми матами и несколькими вылинявшими коврами. Но стены и полки, висевшие вдоль них, придавали комнате особенный вид. Здесь висели предметы вооружения всякого рода — целая блестящая и сверкающая коллекция шпаг, ружей и пистолетов всех веков и народов, алебард, пик, бердышей, кривых коротких мечей, больших двухсторонних мечей, длинных рапир с драгоценными рукоятками. Здесь висели также кольчатые латы, шлемы, железные перчатки и т. п.