Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор Страница 13
Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор читать онлайн бесплатно
– Эй, Ванька, Кузьма, идите сюда! Я для ихних степенств «Час роковой» петь буду!
Хозяин дома сидел во главе стола, низко опустив лохматую голову. Было непонятно, слушает он или нет. После каждой песни Яков Васильев почтительно спрашивал: «Чего послушать изволите?» – но Баташев махал рукой: «Чего хочешь войте…» Илья не сводил глаз с его широкоплечей тяжелой фигуры. Ему казалось, что хозяину совсем не весело. А раз так, то зачем было звать хор? Да еще приглашать гостей?
Молодой Вахрушев, качаясь, вышел из-за стола и направился к хору. Аленка, широко улыбаясь, встала ему навстречу:
– Петр Ксенофонтыч, сокол мой поднебесный…
«Сокол» довольно грубо сгреб ее в охапку, потащил к столу. Там, усадив девчонку себе на колени, потребовал:
– «Верная»! Со свистом желаю! Яков Васильич, давай!
Дрогнули гитары. Из второго ряда высоко и звонко взял Кузьма:
Ах ты, верная, да ты манерная,Ты сударушка моя!
Хор подхватил. Аленка, спрыгнув с колен купца, поймала за концы шаль, пошла плясать. Вахрушев, расставив руки, пошел за ней. Перед глазами Ильи мелькнуло его красное, лоснящееся лицо с мутными глазами, влажные губы.
– Ну, Петр Ксенофонтыч, да ты лучше цыгана! – подбодрила его Аленка. – Ну, давай, давай, сокол мой!
Тот, недолго думая, пустился под гитары вприсядку. Затрещал паркет, упала и покатилась по полу бутылка вина, но никто не обратил на нее внимания. Еще две цыганки рванулись со стульев, со смехом потащили плясать толстого Федул Титыча, а тот завопил дурным голосом «Не губите, кромешницы!». Хор хватил еще веселее:
Как чужие женушки – белые лебедушки!А моя, братцы, жена – полынь, горькая трава!
Илья пел вместе со всеми, с интересом глядя, как скачут перед хором, подражая цыганам, баташевские гости. Гвалт стоял невероятный. Илья видел, как Баташев, встрепанный и мрачный, пытается заставить Настю выпить вина. Та сердилась, настойчиво отводила руку купца:
– Иван Архипыч, грех вам. Сами знаете – нельзя…
– Можно… – глядя в пол, без улыбки, хрипло говорил тот. – Все можно, Настька, все что хочешь. Пей, не то рассерчаю!
– Не буду, отстаньте… Митро!
– Иван Архипыч, оставьте девку… Не положено ей…
Цыганки носились между купцами; посреди комнаты, блестя зубами, бесом вертелся Кузьма. Потный, запыхавшийся Вахрушев вытопал на паркете последнее коленце и в обнимку с Аленкой плюхнулся на пол в углу. Гречишников с Бажановым еще не сдавались и под подбадривающие вопли Кузьмы продолжали отплясывать «барыню» с Глафирой Андреевной. Илья едва удерживался, чтобы не расхохотаться: уж очень потешно выглядели высокий, худой как жердь Бажанов и низенький, приземистый, похожий на яйцо Гречишников. Чтобы не упасть, оба цеплялись за Глафиру Андреевну. «Царь-пушка» стояла скалой, удерживая на ногах обоих кавалеров и поводя плечами в такт. Увесистый Федул Титыч умаялся не в пример быстрее и кулем свалился на диван, увлекая за собой хохочущую Стешку. Та с нарочитой заботливостью начала отпаивать купца шампанским:
– Выпей, Федул Титыч, за мое здоровье… А помнишь, что мне обещал? «Радужную» обещал подарить, все наши слышали! Вы – купец, ваше слово миллиона стоит, неужели бедную цыганочку обидите?
Хозяин дома куда-то делся. Настя сидела за столом одна, переплетала растрепавшуюся косу. Наклонившийся к ней Митро что-то тихо говорил, Настя устало кивала в ответ. Илья покосился на Якова Васильича, украдкой поскреб голову. С тоской взглянул на плотно закрытые, задернутые бархатными гардинами окна. Во двор бы сейчас, прочь из духоты этой, вздохнуть во всю грудь…
– Скоро уж все, парень, – шепнул кто-то рядом. Илья оглянулся и увидел запыхавшуюся Глафиру Андреевну. Она подмигнула ему: – Видишь, уже скакать пошли, как черти. Верное дело, скоро перепьются да храпеть повалятся. Ох, боже мой, куда катимся… Совсем повыродился народ. Раньше-то не то… лучше было.
– Не бурчи, Глашка, не бурчи, – усмехнулся Яков Васильевич. – И раньше пили.
– Пить-то пили! – вспыхнула «Царь-пушка». – Да до риз положения не уклюкивались! Раньше хоть господа были, а сейчас что? Толстосумы охотнорядские! Совсем стыд забыли! Виданное ли дело – домой хор тащить, в своем дому водку пить и с цыганами буянить! Хочешь погулять – милости просим в ресторан, со всеми гостями, и мы рады, и поем хоть до утра! Еще хочешь – просим к нам на Живодерку, сколько раз приезжали, и ночью даже. Всегда всем хором вставали и пели! А в доме у купца разве цыганам место? Надо же и порядок знать! У него ведь здесь и жена где-то… Эдак твой Баташев скоро и в церковь цыган поведет! Вот ты, Яшка, все со мной споришь, а я точно говорю – не в себе он. И раньше блажной был, а как из Сибири вернулся – вовсе…
– Не наше дело, – сквозь зубы процедил Яков Васильевич. – Знаешь, сколько нам за эту ночь заплачено?
– Знаю! – отрезала Глафира Андреевна. – Потому и сижу тут, как баба на самоваре.
– Сейчас ты у меня еще и петь будешь.
Дородная Глафира Андреевна стремительно развернулась к хореводу, сверкнув глазами. Но Илья не успел услышать, что она думает по этому поводу. Входная дверь с треском распахнулась. На пороге появился Баташев. Гитары смолкли. Все головы повернулись к двери. Баташев качнулся, неловко схватился за косяк. Обвел гостей и цыган черными, налитыми кровью глазами. Хрипло сказал:
– Ну – иди! – и с силой втолкнул в комнату молодую женщину.
Она пробежала, согнувшись, несколько шагов, не удержавшись на ногах, упала на паркет. Ее ладонь попала в темно-красную лужу разлитого вина. Вскрикнув, женщина отдернула ее, вскинула голову. В серых испуганных глазах стояли слезы.
В комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь всхрапыванием заснувшего на диване Матюшина. Цыгане замерли, как статуи. Яков Васильевич тихо выругался, отвернулся.
Из-за стола поднялся Федул Титыч. Несмотря на залитый мадерой сюртук и сбитую набок бороду, он выглядел внушительно и, казалось, даже протрезвел.
– Иван Архипыч, не годится это. Ты здесь хозяин, но и честь надо знать. Бога побойся.
– Меня учить, Федул Титыч?! – нехорошо рассмеялся Баташев. – Я в своем доме! И баба моя! Что хочу, то ворочу, и бояться мне некого! Желаю, чтоб она нам «Барыню» сплясала!
При этих словах Баташева разрыдалась. Она плакала отчаянно, закрыв лицо руками, тоненько приговаривая «ой матушка…» Серое платье было не застегнуто, и из-под него виднелась сорочка. Видно было, что муж стащил ее с постели и едва дал одеться. Худенькие плечи женщины дрожали. Светлые косы лежали, рассыпавшись, на паркете.
Гости Баташева были невероятно смущены. Гречишников и Фрол Матюшин, переглянувшись, направились к хозяину. До цыган донеслись их неуверенные увещевания:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
-
ГИЛЯРОВСКИЙ в цыганской юбке, когда мы выбираем книгу малоизвестного автора, у нас есть серьезные шансы быть приятно удивленными — эти шансы почти так же велики, как возможность разочароваться, взяв роман известного, «раскрученного» автора. . Стоит ли объяснять это усталостью набравших популярность писателей, относительной свободой новичков, неправильной политикой пиарщиков или просто слепотой авторского везения, которому слишком наивно доверять при выборе книг для чтения? Кто знает... С уверенностью можно сказать только одно: творчество Анастасии Дробиной, до сих пор не имеющее громкого имени и собственной издательской серии, гораздо сильнее и интереснее книг ее более успешных по жанру сестер (вроде Елена Арсеньева или Наталья Орбенина). ...Молодой цыган Илья приезжает из табора в город петь в хоре - и влюбляется в дочь строгого балетмейстера, красавицу Настю, уже помолвленную с князем. Девушка, как вскоре выясняется, тоже влюблена в нового исполнителя. Далее следует нарушение обязательств, ссора любовников, вызванная чистым недоразумением, одинокая мука двух гордых сердец, появление третьего и третьего… Классическое «мыло» для бесконечно предсказуемого бразильского сериала с стандартные типы, вы бы сказали? Может быть, так. Но на основе этого стандартного рассказа Анастасии Дробиной удалось создать яркую и увлекательную книгу, благодаря которой свою остановку в метро может пройти не только потребитель «одноразового чтива», но и искушенный читатель. Главным достоинством книги является ее историческая составляющая, которая выполняет функцию не фона, не картонной декорации для любовных приключений, а органической составляющей, почвы, на которой произрастает сюжет. Знание русского века, а главное любовь к нему, позволили автору создать то, чего иногда не хватает историческим романам, наполненным именами царей и именами великих сражений, - древность. Очаровательные подробности прежней московской жизни: «единственный на всей поляне фонарь», который «тревожно вспыхивал и грозился погаснуть», «низенькая задняя дверь, запах засаленных сапог и керосина, скрип лестницы» и как «на Масленицу бьют солнце ломтиками в окна», и «ослепительный свет весёлый меня раздавили в гриф висящие на стене гитары» — они трогают гораздо больше, чем эмоции героев. Имея в своем арсенале только одно средство — язык, — Дробина рисует образы, сравнимые по яркости с произведениями не только живописи, но и кинематографа: «несмотря на лютый мороз, Конная площадь была полна народа. Повсюду толпились барышники и скупщики, спешили цыгане, Кричали татары, респектабельные сельчане разгружали подводы, лошади, мешки овса, возы с сеном, кули рогожи, стояли сани и сани, кричали хлебом и похлебкой горячие торговцы, снуют оборванные мальчишки, чуть ниже вездесущий воробей болтал овсянкой Все это кричало, насвистывало, громко спорили, хвалили товар и кричали «Держи вора!», толкались, ругались и размахивали плетями. «Как не вспомнить Гиляровского? А ведь он писал о современности, видел и слышал своих героев! Автор ХХ века должен действовать наощупь. Но, как оказалось, и здесь нет ничего невозможного! Все в романе соответствует эпохе - и жутковатая, описательная манера повествования (сюжет исторического романа, как у русской дамы, не должен бежать слишком быстро), и богатый, эмоциональный, архаичный сочный язык, рядом с которым современный разговор выглядит жалкой и короткой, как мини-юбка по сравнению с кринолином девятнадцатого века, — я перенимаю способ самовыражения персонажей. Но книга Анастасии Дробиной не только о любви. Это еще и о прелести патриархального образа жизни, о счастье жизни в большой семье, о важности родства и национального единства, неведомых нам, русским, избалованным широтой страны и собственной численностью. В романе нет ничего похожего на то, что иногда презрительно называют «цыганами». Будет интересно даже тем, кто, как и я, никогда не интересовался жизнью кочевого народа, и, возможно, хочет заставить читателя взглянуть иначе, более выгодно на женщину в пестрой юбке, встреченную однажды на улице.
