Джудит Росснер - Эммелина Страница 13

– Где ты так задержалась, детка? – прервала себя миссис Басс, увидев в дверях Эммелину, но дожидаться ответа не стала и продолжила прерванный ее появлением монолог: – В чесальню я вас отправлю, только если не будет другого выхода. Там всюду летает хлопок (она сказала «льетайет», так что не сразу стало понятно, о чем идет речь) и влезает («вльезайет») в глаза, в волосы, всюду, куда только можно. Господь милосердный, и как только там… Мы сделаем вот что: я отведу вас сначала в ткацкую (им нужны девушки), но не к Магвайру, в другую; к Магвайру я своих девушек отправлять не люблю, ну да ладно, посмотрим… А тебя, Эммелина («Ымельина»), надо бы постараться определить в волочильню. Работа там в общем легкая, а подучившись, ты заработаешь столько же, как в другом месте. – Внезапно подняв глаза, она увидела, что Эммелина, не отрываясь, смотрит на оладьи.

– Бедная крррошка, что же ты не сказала, что так хочешь есть? – Вложив горячую оладью в руки Эммелины, она заодно оделила и Мейми с Элизой и снова заговорила: – Тебе не мешает поправиться. Сколько, ты говоришь, тебе лет? Четырнадцать? Маловато, чтобы жить здесь одной. А кто у тебя остался дома?

– Восемь братьев и сестер, отец и мама. Миссис Басс замерла и впилась в нее взглядом:

– И что же? Ты собираешься всех их кормить?

– Другого выхода нет, – ответила Эммелина.

Конец ее слов заглушили удары колокола. Семь часов – сигнал прекратить работу и идти завтракать в пансионы. И почти сразу столовая миссис Басс начала заполняться. Девушки шли друг за другом, и, хотя Эммелина имела время заметить, как много приборов рядами стоит на столах, нахлынувшая толпа поразила ее.

Стало понятно, как глупы были все опасения, что кто-то примет ее за жительницу Лоуэлла. Даже Элиза с Мейми, несмотря на прически, могли, безусловно, этого не опасаться. Было уже совершенно светло, и, глядя на гладко причесанные головки и на украшенные белыми воротничками отлично отутюженные темные платья девушек-работниц, Эммелина с отчаянием думала, что никогда ей не стать такой, как они. Эти девушки казались ей существами особой породы, и даже в голову не приходило, что почти все они в свое время испытывали то же, что и она, да и сейчас многие были отнюдь не так благополучны и уверены в себе, как это казалось.

В ее глазах все они были членами счастливого сообщества, которое никогда не примет ее. Войдя в столовую, все девушки расселись так быстро, словно у каждой было свое место (правда, изредка то в одном конце, то в другом вспыхивал спор, кому как сесть), и сразу принялись за еду. Ели много и с аппетитом, но в то же время ни на минуту не прекращали своих разговоров. Эммелина была очень рада, что нашла место около Хильды.

– Ну как? Басс сказала, куда отведет тебя?

– Сказала, но я не очень ее поняла, – ответила Эммелина, с опаской оглядываясь, но опасения были напрасны: миссис Басс находилась в другом конце комнаты. Она не садилась, стоя за всем надзирала, давала различные указания, разговаривала и беспрестанно отправляла себе в рот все новые и новые порции пиши.

Однако ответ Эммелины услышала Эбби.

– Как? Разве она не сказала о хлопке, который все время льетайет и вльезайет всьюду? – спросила она, рассмеявшись.

– Придержи язычок, а то и новенькой, и тебе достанется, – одернула ее Хильда.

Напротив, по другую сторону стола, жались друг к другу Элиза и Мейми. Несмотря на приложенные старания, они выглядели едва ли лучше, чем Эммелина, но их было двое, и ей казалось – от этого им гораздо легче.

Но вот завтрак кончился. Девушки начали выходить из столовой. В прихожей снимали с крючков свои шали и затем исчезали в дверях, почти все – парами. По ощущениям Эммелины, завтрак длился всего минут пять. На самом деле – полчаса. Но вот в столовой, кроме нее, остались лишь Мейми с Элизой, и миссис Басс объявила, что теперь надо идти на фабрику, но, когда Эммелина сказала, что ее шаль наверху, решила сначала пойти с двумя девушками, а потом уж вернуться за Эммелиной. Эммелину это вполне устраивало.

Сбегав к себе наверх за шалью, она быстро спустилась вниз. Всюду, казалось, было пусто. Немного поколебавшись, она решила, что лучше всего подождать миссис Басс на крыльце, но по дороге к выходу невольно задержалась. Две вещи привлекли ее внимание. Во-первых, общая комната, уютная и просторная, уставленная множеством зачехленных кресел, среди которых тут и там стояло несколько столиков. А во-вторых, комната по другую сторону коридора, видневшаяся за приоткрытой дверью. Она не только не походила ни на что, виденное Эммелиной раньше, но и разительно отличалась от всех других в пансионе. Эта комната, безусловно, была похожа на миссис Басс. И здесь она жила (со своими детьми, а теперь, когда они выросли, – одна). Стены покрывала удивительная мозаика из картинок-наклеек (Эммелина о таких слыхом не слыхивала, не то что не видела). На некоторых изображены были исторические сюжеты, например генерал вручает договорную грамоту индейскому вождю, стоящему рядом со своей лошадью, а на других – букеты или гирлянды. В зависимости от цвета и размера картинки были либо наклеены вплотную, либо же наезжали друг на друга. Впечатление от стен было просто ошеломляющим, а в комнате стояли еще плюшевый диван (тоже невиданная диковинка) и огромная, с кованым изголовьем кровать. Возле дивана висело зеркало. Такого большого Эммелина не видела никогда. Ее охватило безумное искушение увидеть себя в гигантском зеркале, но сделать это, не переступив порога, оказалось невозможным. Пол в комнате был такой же пестрый, как стены. Его покрывал ковер, состоящий из множества половиков и дорожек, скрепленных между собой разноцветными вязаными полосками. На комоде, как и на подоконнике в кухне, стояли горшки с цветами. И это тоже было новинкой для Эммелины.

Застыв у двери, она вся разрывалась между желанием войти и пониманием, что это неприлично. Конечно, она была сейчас в доме одна, но миссис Басс ведь могла вернуться в любую минуту! Страшно хотелось глянуть в это прекрасное большое зеркало, но нельзя было взять и войти без спроса. У Мошеров, в отличие от многих других файеттцев, зеркала не было, и она вот уже около года не видела толком своего отражения, а теперь ей сказали, будто она хорошенькая. Дома такие вещи не обсуждали. В Файетте говорили про иных девушек, что они пользуются успехом благодаря смазливому личику, но дома ей не с кем было сравнить себя, только с матерью. А мать – ей казалось – была так прекрасна, что рядом с ней Эммелина всегда ощущала себя, может, и не уродливой, но невзрачной.

Сердце отчаянно колотилось, и все-таки она тихо, на цыпочках прошла в комнату, но почти сразу же замерла, услыхав чьи-то шаги на крыльце. Кто это? Обернувшись, она увидела в дверях девушку, на которую обратила внимание еще за завтраком. Та молча ела, не принимая участия в разговорах, и прижимала ко лбу что-то вроде компресса. Сейчас она стояла на пороге, высокая, худенькая и очень бледная.