Ольга Тартынская - Лето в присутствии Ангела Страница 14

Лизавета Сергеевна медлила, не зная, как ей выйти из воды.

— Ну, отвернитесь же! — в конце концов, жалобно проговорила она. Мещерский извинился за свою недогадливость и отвернулся. Однако стоило Лизавете Сергеевне ступить на берег, он сорвал с себя простыню и набросил ее на даму, затем подхватил опешившую женщину на руки.

— Это мой приз! — сказал молодой бог.

— Что вы имеете в виду? — совершенно сбитая с толку всем происходящим, спросила его жертва. Она дрожала то ли от холода, то ли еще от чего.

— Вы похожи сейчас на маленькую, обиженную девочку, — неожиданно тихо и нежно сказал Мещерский, крепко прижимая ее к себе. Странно то, что Лизавета Сергеевна действительно почувствовала себя маленькой и беззащитной, полностью отдаваясь мужской власти. Инстинктивно ища тепла, она обнимала юношу за смуглые плечи, тесно прижималась к нему. И вот тут произошло нечто, окончательно лишившее ее воли. Непонятно от кого первого исходил порыв, но уста их сблизились, а затем слились в нежнейшем, упоительнейшем поцелуе. Они не торопились, сдерживая глубоко в теле страстные конвульсии, поэтому поцелуй случился почти отроческий, легкий, трепетный, каким и должен быть первый поцелуй. Лизавета Сергеевна медленно соскользнула вниз, она смотрела в хмельные глаза Nikolas вопросительно и удивленно, будто не понимая, что с ней происходит. Впрочем, оба они в этот миг походили на Адама и Еву, вдруг познавших свою наготу.

Первой все же опомнилась «Ева», она подняла с травы упавшую простыню и набросила себе на плечи.

— Оденьтесь, — мягко улыбаясь, обратилась она к голому юноше. Тот отправился за ширмы, ответив ей нежной, заговорщеской улыбкой.

«Странно, — думала Лизавета Сергеевна, одеваясь, — как все сейчас легко и просто! Могла ли я вообразить себе в Москве, что буду расхаживать по берегу нагишом и целоваться с мальчишкой? Но это так, оказывается, естественно, как все здесь: эти сосны, эти облака, эта вода…» Про главное она боялась пока думать и оставила на потом угрызения совести.

Nikolas, уже одетый, с расстегнутым воротом и спутанными волосами, приблизился к ней решительно. Он взял ее лицо в свои ладони, нежно прикоснулся губами к ее губам и тихо, но внятно произнес:

— Я люблю вас.

Лизавета Сергеевна, не ожидавшая такого оборота, попыталась защититься от нахлынувших чувств:

— Но ваша тайна? Дама сердца?

Мещерский был серьезен, и взгляд его приобрел то самое интригующее странное выражение. Он повторил:

— Я люблю вас.

— Нет-нет! Вы годитесь мне в сыновья, вы же понимаете это! Это невозможно, нет. Как вы не понимаете? Это смешно в конце концов.

Nikolas пристально смотрел ей в глаза, затем резко повернулся и быстро пошагал по тропинке в сторону дома. Лизавета Сергеевна не знала, как ей быть: догнать юношу, утешить его, вернуть то чудесное состояние, которое объединяло их только что? Но она не решилась…

Надо было идти заниматься привычными делами: вот-вот должен явиться с докладом староста, повар ждал распоряжений, Мавра уже поставила самовар. Предстояло обсудить с детьми подарки для Маши, подыскать ткань на занавесь и еще много, много всяких больших и малых дел, которые поглощали время и жизнь Лизаветы Сергеевны. «Что же я совсем забылась? Не девочка уж!» — укорила она себя. Однако, подходя к дому, почувствовала, как счастлива видеть Nikolas (принявшего строгий и замкнутый вид), его милые родинки, его нежные губы, вкус которых еще оставался на ее устах. Юноша направлялся в беседку до завтрака. Помахав книжкой и бросив на ходу: «Тетушка приехали, там очень шумно», он исчез среди листвы.

Кажется, ее застали врасплох. Подруге будет достаточно одного взгляда, чтобы понять творящееся в душе Лизаветы Сергеевны. Придется ей все рассказать. «Какая же я счастливая! Вот и Таня приехала», — уже ни о чем не думая, она бросилась к дому, на ходу отжимая косу.

— Хотела нагрянуть прямо на именины, — целуя подругу щебетала Татьяна Дмитриевна, — но потом решила явиться накануне, так хочется поболтать всласть, mon ami. Да и приготовиться надо бы.

Постепенно просыпаясь, появлялись обитатели дома, здоровались, шумели, собираясь к завтраку на воздухе.

— Итак, завтра у вас спектакль и маскерад! Я привезла с собой домино, но не выдавай меня, shere amie, — Татьяна Дмитриевна, как всегда, была готова «с корабля на бал». — Такое роскошное домино, тебе я обязательно покажу. А что ты приготовила? Надеюсь, это не секрет?

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

— У тебя нынче много молодежи, это весело. Ах, mon ang, я столько должна тебе поведать! Вот только стряхну с себя пыль и вся твоя. А где же мой Сержинька?

Татьяна Дмитриевна удалилась к себе «стряхивать пыль», а хозяйка дома с головой ушла в хлопоты дня. Сначала доклад, затем завтрак, распоряжения о работах в саду, теплицах, на полях, о ремонте. Надо послать мужиков к о. Владимиру, там какие-то работы в церкви — и так бесконечно. Среди всей этой суеты и деловитости время от времени в душе молодой женщины всплывало совершенно детское чувство неизбывного ликования: «Он меня любит! Он любит…»

Слушая монотонный и безнадежно скучный отчет старосты, она думала о своем, уставясь в раскрытый адрес-календарь. Надо было делать усилие, чтобы сосредоточиться.

— Сена накошено 5000 пудов, соломы на подстилку вдоволь, при хорошем корме скота позему к весне будет довольно и хорошо. Все работы в поле идут гладко. Лошадей надо прикупить. Соседи прислали поваренка в обучение. Лен надо сеять на будущий год, окромя ржи, это выгодно нынче. Десятина льна дает на худой конец 200 рублей. Проньку надо отдать в солдаты, совсем спился с кругу…

— Ну, добро, — не выдержав, Лизавета Сергеевна отослала старосту, сделала нужные распоряжения и полностью отдалась, наконец, во власть подруги. Несмотря на детскую ревность и попытки молодежи втянуть дам в свои развлечения, им удалось уединиться в гостиной для долгой, обстоятельной беседы.

Лизавета Сергеевна испытывала отрадное чувство, доверяя тайну сердца близкому существу, она так истомилась в своем вынужденном одиночестве, не имея возможности открыться кому-либо. Татьяна Дмитриевна внимательно слушала импровизационную исповедь и даже не перебивала, что для нее было весьма не просто. Наконец, рассказ завершен. Где-то на дне души Лизаветы Сергеевны осталась некая опустошенность, легкое чувство досады на себя, какое бывает, если много говорить.

— Позволь тебя поздравить, ma shere, ты не просто влюблена, — дала себе волю Татьяна Дмитриевна, — судя по всему, этот мальчик глубоко тронул твое сердце. Это любовь, mon ang, и не пытайся уверить меня в обратном. Мало того, любовь взаимная. Боже мой, кажется это настоящий роман!

Лизавета Сергеевна прижала холодные ладони к пылающим щекам:

— Скажи же мне откровенно: я смешна и нелепа в роли соблазнительницы? У меня такое чувство, что я жестоко поплачусь за все…

Татьяна Дмитриевна была готова к наступлению:

— Mon amie, ты вся расцвела, ты живешь, что еще надобно? Супротив нравственности ты не идешь, не так ли? Мальчик холост, ты — вдовая, дай себе волю! Не так часто случается любовь в нашей жизни, уж поверь мне… — она картинно вздохнула и даже умолкла на какое-то время, дав подруге возможность возразить.

— Ну, душенька, ты только представь, что заговорят обо мне! Или ты считаешь, что я могу себе позволить роман, и об этом никто не узнает? Да нет же. Я не умею таиться, а другого способа я не вижу. Я должна справиться с собой и поставить на место юнца. И так уже Александров Бог весть что готов выкинуть, как бы до дуэли не довели!

Татьяна Дмитриевна внимательно посмотрела в лицо подруги и изрекла трагическим голосом:

— Так ты готова отказаться от любви, посланной тебе небом, и отдать это сокровище, то бишь Николеньку, какой-нибудь пустышке, холодной светской развратнице или, еще хуже, дворовой девке?! Подумай хорошенько. Молодой, сильный мужчина вот уже месяц живет на лоне природы, питаясь только надеждами. По девкам не бегает, как Волковский, влюблен в тебя без памяти, а ты мучаешь его и даже готова его вовсе отвергнуть!

Эта обличительная речь повергла бедную женщину в смятение:

— Но… его тайна? Ведь что-то он скрывает.

— Тебе что за дело? Nikolas благороден, у него не может быть никакой порочащей его связи или мрачного секрета, поверь мне.

Лизавета Сергеевна чувствовала, что Таня права.

— Так ты отказываешься от него? Да или нет? — продолжала наступление безжалостная подруга.

Лизавета Сергеевна мучительно искала ответ:

— Я… я не знаю. Нет, я знаю, что не должна компрометировать себя, иначе все рухнет…

— Тогда я им займусь, — хладнокровно заявила Татьяна Дмитриевна.

— Как? — тут же возопила несчастная женщина. — Неужели ты способна на такое коварство?

— Где здесь коварство, mon amie? Я внесу в его летний отдых здоровое начало.