Кэтрин Андерсон - Дикое сердце Страница 14

— Значит, мне не о чем беспокоиться? — Ее голос дрожал. — Я неправильно поняла тебя? Ведь ты хочешь именно это сказать? Что ты не намерен принуждать меня к выполнению обещаний, данных пятнадцать лет назад?

— Мне бы хотелось обсудить все это позже — вот что я хотел сказать. Тебе нужно какое-то время, чтобы привыкнуть ко мне. А мне нужно время, чтобы освоиться с мыслью, что ты оказалась жива. Я не собираюсь объявлять о нашей свадьбе прямо сегодня, так что можешь успокоиться на этот счет. — Он повернул ее лицо к себе, чтобы лучше рассмотреть его. — А что до того, что ты не та девочка, которую я когда-то знал… Ты выглядишь как она, говоришь как она… пахнешь как она… — Он медленно склонил голову к ней. — Попроси меня отрубить за тебя свою правую руку, и я сделаю это. Попроси меня положить за тебя свою жизнь, и я сделаю это. Но, пожалуйста, не проси меня отказываться от тебя сейчас, когда я только что вновь обрел тебя. Не проси меня об этом, Эми.

— Но… именно об этом я и прошу тебя, Свифт. — Она откинула голову назад, когда он подошел еще ближе. — Я умоляю тебя об этом. Если ты и правда любишь меня, не разрушай мою жизнь.

Свифт крепче сжал ее подбородок и наклонился, чтобы поцеловать. В самый последний момент она изловчилась и отвернулась. Со сдавленным рыданием она вывернулась из его рук и выбежала из конюшни. Свифт долгим взглядом смотрел ей вслед, все еще держа руку поднятой.

Через секунду он вышел на порог конюшни и увидел, как она сломя голову бежит по улице. Она миновала дом Охотника и Лоретты и устремилась к маленькой деревянной хижине, спрятавшейся среди высоких сосен на другом конце городка.

Не разрушай мою жизнь. Эти слова все еще звучали в ушах Свифта, разбивая его сердце.

Проведя остаток дня и начало вечера в воспоминаниях о старых, добрых временах с Лореттой и ближе познакомившись с ее детьми, к ночи Свифт с Охотником отправились в его вигвам, чтобы спокойно поговорить наедине. Охотник положил в костер сосновый кряж и, скрестив ноги, уселся на землю, глядя на Свифта сквозь пламя. Под ночным ветром вибрировали туго натянутые кожаные стенки вигвама, издавая глухой, мягкий, как бы барабанный звук, переносивший Свифта на годы назад. В свете костра морщины, которыми годы изрезали лицо Охотника, стали почти невидимыми. Одетый в штаны из оленьей кожи, с длинными волосами, он выглядел сейчас точно таким, каким его запомнил Свифт — высоким, гибким воином с пронзительными синими глазами.

— Даже не верится, что все эти годы ты сохранял свой вигвам, Охотник. У тебя такой прекрасный дом. Зачем он тебе?

Охотник огляделся.

— Здесь я возвращаюсь к себе. Я живу в одном мире, но моя душа временами тянется к другому.

Голосом, неожиданно осевшим от волнения, Свифт ответил:

— Этого другого мира больше не существует. Как можно мягче, тщательно подбирая слова, он рассказал Охотнику о гибели всех его родственников. Глаза Охотника наполнились слезами. Но Свифт продолжал свой рассказ, зная, что об этом все равно придется говорить и что Охотник для этого и привел его в свой вигвам.

— По крайней мере они умерли свободными и гордыми, мой друг, — осторожно закончил Свифт. — Теперь их мира больше не существует, и, может быть, для них лучше, что они перешли в другой, лучший мир.

Охотник провел рукой по стенке вигвама.

— Но это-то существует, и пока живы мои дети, будет существовать, потому что я пою им песни моего народа и учу их обычаям наших предков. — Он постучал кулаком в грудь. — Мой народ здесь, навеки, пока я не превращусь в пыль на ветру. Ведь это была последняя просьба брата ко мне, да? И я исполнил ее. Такова была мечта моей матери, и я осуществил ее. — Он прерывисто вздохнул. — Я уже давно знаю, что они ушли в мир иной. Дух моего брата постоянно приходит ко мне. Я ощущаю трепет материнской любви. Когда я прислушиваюсь, то слышу их шепот, и в нем звучит одобрение.

Годы закалили Свифта, приучили его не поддаваться чувствам, но сейчас слова Охотника острым ножом раскрыли его душу нараспашку.

— Для меня, команча, жизнь здесь иногда бывала безлюдной тропинкой, но где-то в моей душе есть заветное место, куда люди моего племени все еще приезжают на своих лошадях свободными и где они охотятся на бизонов. Когда я прихожу в этот вигвам, я вслушиваюсь в шепчущие голоса ушедших и пусть и ненадолго, но радость поселяется в моей душе, и я улыбаюсь.

Грудь Свифта стиснула резкая боль.

— А я больше не могу слышать их шепота, — глухо признался он. — Иногда, когда моего лица коснется ветер, воспоминания приходят ко мне, причем такие ясные, что я чуть не плачу. Но то место в моей душе, где обитал команч, исчезло, умерло.

Охотник закрыл глаза, его перевитые жилами сильные руки бессильно свесились меж колен, тело расслабилось. Казалось, он старается вобрать в себя сам окружающий воздух.

— Нет, Свифт. Команч в тебе не умер. Ты просто перестал слушать. Но я-то ощущаю тебя таким, каким ты был прежде, каким был всегда. Разве что я чувствую в тебе еще и великую боль.

Огонь костра стал расплываться перед глазами, и Свифт понял, что смотрит на друга сквозь слезы.

— Это не боль, Охотник, а просто утраченные чувства. Когда наш народ пал, для меня больше не было пути. И не было никого, кто мог бы подсказать мне, куда идти. И я пошел собственной дорогой. — Он сглотнул. — И это не был хороший путь. Ты, конечно, слышал, что обо мне говорят. — Он взглянул в глаза своему другу. — И все это правда. Если ты отвернешься от меня, я не осужу тебя. Если твоя женщина не захочет, чтобы я был сегодня ночью под ее кровом, я пойму. В моем сердце осталось мало солнечного света, там темнота. Темнота, которая может пасть и на других.

Охотник улыбнулся.

— Солнце разгоняет тьму. Тебе надо только встать до рассвета, чтобы убедиться в этом. Ты рисковал своей жизнью из-за меня в наших прошлых битвах, Свифт. Я настолько верил тебе, что благословил твое обручение с Эми. Если твой путь был тернист, мне жаль, но сейчас я вижу только то место, где покоятся твои ноги. Ты всегда был мне братом. И это никогда не изменится.

— Направляясь сюда, я часто думал о тебе… о тех старых, добрых временах, что мы прожили вместе.

И я надеялся, что нам и дальше будет о чем вспоминать.

Молчание, наполненное воспоминаниями, опустилось на них. Потом Охотник прервал его, спросив:

— И все-таки ты собираешься уехать? Свифт вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу боль расставания в твоих глазах. — Охотник наклонился и пошевелил костер палкой. Вверх взвился сноп искр. — Почему, Свифт? Ты проделал такой длинный путь, чтобы добраться сюда, и, не проспав у нас и ночи, уже поглядываешь через плечо на собственный след позади. Когда мужчина наконец-то находит свой путь, он должен быть глупцом, чтобы вновь потерять его.