Кэтрин Коултер - Графиня Страница 15

— Вы не ездите верхом, Амелия? — поинтересовалась я.

Джордж залаял при виде направлявшегося к нам Джона и напрягся, пытаясь вырваться.

— Почему вы так посчитали? Джон, не поощряй этого пса!

— У вас такая белая кожа — должно быть, вы редко выходите на солнце. Вы похожи на богиню Диану, статую которой я когда-то видела в Британском музее. Джордж, если можно, прошу, соблюдай приличия.

— Слишком бледная, я все время это твержу, — вставил Томас, положив жене руку на плечо. — Мертвенно-бледная, особенно зимой, а ведь холодов недолго ждать. Ненавижу смерть или что-либо с ней связанное. Видите ли, сам я довольно слабого сложения…

— Терпеть не могу веснушки, — перебила Амелия. — Стоит солнечному лучу упасть на меня, как я покрываюсь веснушками.

Она улыбнулась, и я с изумлением отметила, что на мраморных щеках появился легкий румянец.

— Веснушки всегда напоминали мне о старческих родинках, — добавил Томас, — которые появляются как раз перед кончиной. Нет, я тоже не перевариваю веснушек. Амелия, дражайшая моя, я предпочитаю веснушкам мертвенно-белую кожу. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее уверен, что обожаю твою белую плоть. Да, я могу считать себя счастливчиком.

— Томас, что это за нытье о смерти? — выдавил Джон, недоуменно взиравший на брата. — Не вижу и малейшего признака болезни. Ты здоров как бык и переживешь всех нас.

— Очень мило с твоей стороны, Джон, но тебя слишком давно не было дома. Откуда тебе знать, как трагически пошатнулось мое здоровье! Да только сегодня утром я раскашлялся. Представляешь, не было и половины восьмого, когда начался приступ — заболело глубоко в груди, и откашливалась мокрота! Я немедленно заподозрил воспаление легких. Хорошо еще, что Амелия была рядом! Она влила мне в горло настой и обернула вокруг шеи горячее полотенце. Благодаря моей заботливой малышке я избежал чего-то страшного, что вполне могло положить конец моему земному существованию. Да, я был, можно сказать, на краю… Похоже, Энди, этот пес не может обойтись без Джона.

— Каждый день, даруемый Томасу Господом, — драгоценный дар, — объявил Лоренс с бесстрастным лицом, ни к кому персонально не обращаясь. Кажется, я различила саркастические нотки? Легкое благожелательное презрение? Нет, не уверена. Как и Джон, Лоренс предпочитал не выказывать эмоций. — Кстати, Джон, отойди или возьми эту злосчастную собаку. Он вот-вот устроит сцену.

Я перевела взгляд на Джона и крепче прижала Джорджа к себе. Он не шевельнулся, только пристально уставился на Лоренса. Я принялась тихо напевать Джорджу одну из его любимых мелодий — о том, как пес поймал кролика и отгрыз ухо…

— Что же, Джон, рад тебя видеть. На этот раз ты приехал навсегда?

— По крайней мере я так считал, — медленно протянул он, взирая на этот раз то ли на меня, то ли на Джорджа.

— А теперь ты передумал? И желаешь отправиться в мирный Париж?

— Нет, вовсе не так.

— Ужин подан, милорд.

— Ах, Брантли, как раз вовремя. Дорогая, не хочешь ли куда-нибудь пристроить Джорджа?

— Позвольте, я отнесу его Милли. Она попросит прислать ей поднос в комнату. Не так ли, Брантли?

— Совершенно верно, миледи. Миссис Редбрист, наша экономка, позаботится о вашей мисс Крислок. Она велела передать, что будет счастлива познакомиться со всеми утром, когда отдохнет. Взять у вас собаку, миледи?

— Захочешь ли ты довериться человеку, похожему на Моисея, который вызвался отнести тебя к мисс Крислок?

Джордж потянулся к Брантли и обнюхал его длинные белые пальцы. Должна отдать должное Брантли: несмотря на библейскую внешность человека, готового сорок лет водить свой народ по пустыне, он обладал чувством юмора и немалой добротой. Вот и сейчас он осторожно поднес ладонь к мордочке Джорджа и позволил ему обнюхивать себя сколько угодно. Наконец Джордж фыркнул.

— Превосходно, — заключила я, передавая песика дворецкому. — Благодарю вас, Брантли.

— А теперь, дорогая, пора наполнить ваш опустевший желудок, — улыбнулся Лоренс.

Мы ели в большой неуютной столовой, за столом, где легко могло поместиться не пять, а пятнадцать человек. Мне указали место на противоположном от мужа конце стола, на самом дне, как выражался дед. Лакей по имени Джаспер встал за стулом.

Джон устроился в середине, между дядей и мной. Томас и Амелия уселись напротив. Именно в эту минуту я впервые присмотрелась к Томасу в ярком свете канделябров. И кажется, громко охнула. О Господи, я старалась не глазеть, но это оказалось слишком трудно. В жизни не видела мужчины красивее. Стройный, светловолосый, в отличие от брата и матери-испанки с точеными, поистине скульптурными чертами тонкого лица, столь безупречными, что сам Микеланджело почел бы за честь иметь такого натурщика. Его старший брат Джон выглядел опасным, зловещим, темным демоном, злобным, как бешеная собака. Томас казался настоящим ангелом, с его густыми, вьющимися, золотистыми волосами и голубыми глазами, почти такого же оттенка, как мои.

Ослепителен. Другого слова не подберешь. Но тут я присмотрелась и увидела кое-что, спасавшее его от определения «слащавый херувимчик». Упрямый подбородок, к которому, однако, хотелось прикоснуться и смотреть, смотреть без конца на его владельца. Это нервировало, лишало самообладания. Случайно бросив взгляд на Джона, я заметила его приподнятые брови.

— Простите, — выдохнула я, — не смогла сдержаться.

— Как и большинство дам. Придется постараться.

— Обязательно.

Но тут вернулся Брантли, чтобы лично наблюдать за обеденным ритуалом, привычным, но куда более строгим, чем в доме деда. Мисс Крислок, вне всякого сомнения, была бы довольна столь безупречной церемонией. Именно ее стараниями в нашем доме кое-как соблюдались обеденные часы. Кроме того, она всегда настаивала, чтобы мы переодевались к столу, что обычно встречалось ворчанием и жалобами. Но мы уступали, видя, как это важно для нее.

Оба лакея, Джаспер и Тимоти, бесшумно передвигались, повинуясь безмолвным указаниям дворецкого. Они были так вышколены, что даже притворялись, будто не слушают, как Лоренс беспечно рассуждает о погоде, о состоянии травы на восточном газоне, и даже когда он перешел к более животрепещущим темам — проклятым вигам, ввергающим порядочных людей в бесконечные беды, за что, по правде говоря, их следовало бы выстроить у стенки и расстрелять.

И только когда Брантли взглядом велел лакеям удалиться в дальний конец комнаты и сам встал у закрытой двери, Лоренс обратился к Джону, как раз поднявшему вилку с кусочком индейки с каштанами:

— Я думал, ты собираешься остаться в Девбридже. Есть ли хоть какая-то надежда, что ты действительно будешь жить здесь и наконец начнешь учиться управлять поместьем?