Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор Страница 15
Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор читать онлайн бесплатно
И вот наконец последний взрыв голосов, последний аккорд, взмах огненной шали. Илья закончил пляску, упав на колени перед Лизаветой Матвеевной – неделю назад он видел, как точно так же в Большом доме бухнулся капитан Толчанинов перед пляшущей Аленкой. Баташева ахнула, закрывая глаза. Илья весь дрожал от напряжения и непрошедшего страха, не смел облизать пересохших губ. Из хора донеслось: «Ушты [9], морэ…» Опомнившись, Илья вскочил, юркнул за спины цыган. Вытерев ладонями лицо, долго переводил дыхание.
– Молодец, Илья! Какой молодец! – восторженно зашептал Кузьма. – Не растерялся, все как надо сделал! Да кто бы еще так сумел? Трофимыч, скажи!
Митро медленно повернулся. Взглянув на Илью, усмехнулся так, что тот покраснел, собрался было что-то сказать, но в это время от стола донеслись глухие удары.
– Ну что еще за черт… – устало сказал Митро, оглянувшись на звук. Илья посмотрел через его плечо.
Баташев, с диким взглядом, с всклокоченной бородой, со всех сил лупил кулаком по трещавшему столу:
– «Семиструнную» теперь желаю! Ваську хочу! Тысячи не пожалею! Ваську сюда, живо!
От крика звенели подвески на люстрах, прыгали тарелки и бокалы на столе. Краем глаза Илья увидел, что Гречишников и Вахрушевы по стенке пробираются к дверям. Умный Федул Титыч сбежал еще раньше: на подлокотнике дивана сиротливо висел его шелковый галстук, заботливо снятый Стешкой. Только спящему на диване Матюшину все было нипочем, и он безмятежно храпел, выводя носом тоненькую фистулу. Баташева, воспользовавшись шумом, выскользнула в сени. Но напоследок все же блеснула серыми, еще влажными глазами из-за двери, и никто, кроме Ильи, не заметил этого.
– Вспомнил все-таки, мать его налево… – проворчал Яков Васильич. – Ну, что делать… Илья, иди пой.
– Да куда же, Яков Васильич? – перепугался Илья. – Он дядю Васю требует!
– А где я ему возьму? – резонно спросил хоревод. – Ступай ты, авось спьяну не разберет. Пой как сможешь, выручай хор.
Илья шагнул к столу. За ним подошли Митро и Петька Конаков с гитарами. Глафира Андреевна присела рядом с Баташевым, обняла его за плечи, притянула к себе:
– Не шуми, радость моя, не буйствуй… Сейчас тебе Васька споет, душа успокоится, сейчас все пройдет… Успокойся, ляжь сюда.
Баташев неожиданно затих. Вздохнул, перекрестился и покорно уткнулся головой в объемистую грудь Глафиры Андреевны. Та успокаивающе погладила его, кивнула цыганам. Мягко вступили две гитары. Илья запел:
Поговори хоть ты со мной,Подруга семиструнная.Душа полна такой тоской,А ночь такая лунная…
Ему самому нравилась эта песня. Главным, на взгляд Ильи, было то, что почти все слова были просты и понятны. Никаких, слава богу, «восторгов сладострастья» и «жестов законченных страстей», про которые даже Митро не знает, что это такое. Кузьма рассказывал, что эту песню сложил для цыган «один хороший барин» еще лет двадцать назад и дед Якова Васильевича придумал для нее музыку.
И сердце ведает мое,Отравою облитое,Что я впивал в себя ееДыханье ядовитое…
Что такое «впивал», Илья не знал и уверен был, что петь надо «вбивал». Так и спел. В комнате стояла тишина. На Баташева Илья не смотрел, боясь – увидит тот, что не Васька поет, и пойдет снова буянить. Изредка посматривал на стоящего рядом Митро, а тот ободряюще кивал: мол, все хорошо.
Я от зари и до зариТоскую, мучусь, сетую.Допой же мне, договориТу песню недопетую…
Смолкли гитары. Илья поднял глаза. Сразу же увидел Настю. Она сидела среди цыганок и в упор, без улыбки смотрела на Илью. «Плохо спел…» – с ужасом подумал он. В лицо бросилась кровь, Илья опустил голову. «Опозорился… Перед ней, перед Настькой… Тьфу, дурак таборный, куда сунулся… Сидел бы и дальше под телегой».
Внезапно в тишину комнаты вплелись какие-то странные звуки. Илья оглянулся.
Баташев все так же сидел на стуле, уткнувшись лицом в грудь Глафиры Андреевны. Его могучие плечи вздрагивали. Вместе с хриплыми рыданиями вырывались бессвязные слова:
– Господи, прости душу мою… Пропадать мне… в аду гореть… И за что, господи? Столько лет – за что? Тоска-то какая, боже мой, тоска-а-а…
– Ничего, голубь мой, ничего… – тихо гудела Глафира Андреевна, гладя встрепанную баташевскую голову. – Ада не пугайся, все там будем. Ты поплачь, Иван Архипыч, поплачь, мой дорогой. Сразу отпустит, полегчает, я знаю, что говорю… Ромалэ, ёв мато сыр о джукло, авэньти «Не вечернюю» [10]…
– Васька… – вдруг позвал Баташев. Илья неуверенно подошел. Не поднимая головы, Иван Архипович вышвырнул на стол пачку кредиток. – Тебе… Забирай… Всю душу ты мне вывернул… Ох, тоска, хоть бы вы издохли все… И я с вами тож…
Илья взял деньги, сунул за пазуху. Цыгане проводили пачку уважительными взглядами, кто-то весело шепнул: «Бахтало, чаворо! [11]», а он пожал плечами и, не решаясь взглянуть на Настю, отошел на свое место. Хор тихо запел «Не вечернюю». В окне стояла луна. На диване тяжело перевернулся на другой бок спящий Матюшин. На полу красным комком лежала брошенная Баташевой шаль. Глафира Андреевна вполголоса подтягивала хору, продолжая укачивать на груди хозяина дома. Близилось утро.
Домой вернулись в шестом часу. Цыгане устали настолько, что даже отложили на завтра дележ денег и разбрелись досыпать остаток ночи. В нижней комнате Большого дома остались Яков Васильевич, его сестра, Настя, Митро и Глафира Андреевна. Настя дремала за столом, неудобно навалившись грудью на его край. Марья Васильевна сидела рядом с ней, схватившись за голову. Время от времени она воздевала руки к потолку и провозглашала:
– Черт знает что! Глашка! Ну скажи мне, как ты на Баташева кинуться не побоялась? Дал бы раз кулаком по башке – и готово дело! Он ведь правда на медведя с голыми руками ходил! Я бы – и то испугалась!
– Хо, ты! – зевнула во весь рот Глафира Андреевна. – Да я против тебя в три раза толще. Попробовал бы он меня тронуть! Не посмотрела бы, что домовладелец и первой гильдии купец. Ух, изверг, так бы и убила! Что с женой делает, поганец!
– Яшка, а тебе как не стыдно? – накинулась Марья Васильевна на брата. – Зачем Илью плясать погнал? Я думала, парень со страха умрет!
– Умрет он, как же… – буркнул Яков Васильев. – Он поумнее нас с тобой будет, не беспокойся. Видала, как эта барыня на него глядела? Видала, как он на колени перед ней упал? А сколько денег ему Баташев сунул? Ваське за то же самое в жизни больше червонца не давал… А ты чего спать не идешь?
Последнее относилось к сидящему на полу Митро. Тот осторожно кашлянул:
– Я спросить хотел, Яков Васильич… Ты Илью как… в хоре оставишь?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
-
ГИЛЯРОВСКИЙ в цыганской юбке, когда мы выбираем книгу малоизвестного автора, у нас есть серьезные шансы быть приятно удивленными — эти шансы почти так же велики, как возможность разочароваться, взяв роман известного, «раскрученного» автора. . Стоит ли объяснять это усталостью набравших популярность писателей, относительной свободой новичков, неправильной политикой пиарщиков или просто слепотой авторского везения, которому слишком наивно доверять при выборе книг для чтения? Кто знает... С уверенностью можно сказать только одно: творчество Анастасии Дробиной, до сих пор не имеющее громкого имени и собственной издательской серии, гораздо сильнее и интереснее книг ее более успешных по жанру сестер (вроде Елена Арсеньева или Наталья Орбенина). ...Молодой цыган Илья приезжает из табора в город петь в хоре - и влюбляется в дочь строгого балетмейстера, красавицу Настю, уже помолвленную с князем. Девушка, как вскоре выясняется, тоже влюблена в нового исполнителя. Далее следует нарушение обязательств, ссора любовников, вызванная чистым недоразумением, одинокая мука двух гордых сердец, появление третьего и третьего… Классическое «мыло» для бесконечно предсказуемого бразильского сериала с стандартные типы, вы бы сказали? Может быть, так. Но на основе этого стандартного рассказа Анастасии Дробиной удалось создать яркую и увлекательную книгу, благодаря которой свою остановку в метро может пройти не только потребитель «одноразового чтива», но и искушенный читатель. Главным достоинством книги является ее историческая составляющая, которая выполняет функцию не фона, не картонной декорации для любовных приключений, а органической составляющей, почвы, на которой произрастает сюжет. Знание русского века, а главное любовь к нему, позволили автору создать то, чего иногда не хватает историческим романам, наполненным именами царей и именами великих сражений, - древность. Очаровательные подробности прежней московской жизни: «единственный на всей поляне фонарь», который «тревожно вспыхивал и грозился погаснуть», «низенькая задняя дверь, запах засаленных сапог и керосина, скрип лестницы» и как «на Масленицу бьют солнце ломтиками в окна», и «ослепительный свет весёлый меня раздавили в гриф висящие на стене гитары» — они трогают гораздо больше, чем эмоции героев. Имея в своем арсенале только одно средство — язык, — Дробина рисует образы, сравнимые по яркости с произведениями не только живописи, но и кинематографа: «несмотря на лютый мороз, Конная площадь была полна народа. Повсюду толпились барышники и скупщики, спешили цыгане, Кричали татары, респектабельные сельчане разгружали подводы, лошади, мешки овса, возы с сеном, кули рогожи, стояли сани и сани, кричали хлебом и похлебкой горячие торговцы, снуют оборванные мальчишки, чуть ниже вездесущий воробей болтал овсянкой Все это кричало, насвистывало, громко спорили, хвалили товар и кричали «Держи вора!», толкались, ругались и размахивали плетями. «Как не вспомнить Гиляровского? А ведь он писал о современности, видел и слышал своих героев! Автор ХХ века должен действовать наощупь. Но, как оказалось, и здесь нет ничего невозможного! Все в романе соответствует эпохе - и жутковатая, описательная манера повествования (сюжет исторического романа, как у русской дамы, не должен бежать слишком быстро), и богатый, эмоциональный, архаичный сочный язык, рядом с которым современный разговор выглядит жалкой и короткой, как мини-юбка по сравнению с кринолином девятнадцатого века, — я перенимаю способ самовыражения персонажей. Но книга Анастасии Дробиной не только о любви. Это еще и о прелести патриархального образа жизни, о счастье жизни в большой семье, о важности родства и национального единства, неведомых нам, русским, избалованным широтой страны и собственной численностью. В романе нет ничего похожего на то, что иногда презрительно называют «цыганами». Будет интересно даже тем, кто, как и я, никогда не интересовался жизнью кочевого народа, и, возможно, хочет заставить читателя взглянуть иначе, более выгодно на женщину в пестрой юбке, встреченную однажды на улице.
