Кэт Мартин - Бессердечный Страница 16

Уголки его губ приподнялись в улыбке. Должно быть, его это позабавило.

– Разумеется, вы первая. Я знаю об этой мастерской, потому что отец частенько пользовался ее услугами. Я оплачивал его счета после его смерти. Поскольку у меня нет оснований не доверять его вкусу, я подумал, что эта лавка может сослужить службу и нам с вами.

Она вопросительно приподняла светлую бровь:

– И какова же цель этого?

– Вы ведь сказали, что хотите посмотреть город, а возможно, посетить оперу или драматический театр. Для этого вам понадобятся туалеты, которые сошьет для вас мадам Дюпрэ.

На это ей нечего было ответить, и она промолчала. Да и что она могла сказать? Ведь это была ее идея. Он положил руку на ее тонкую талию и подтолкнул в дверь мастерской. Зашуршали портьеры. Хозяйка вышла в салон и направилась к ним.

– Чем могу служить, милорд? – Это была седовласая дама с лицом, испещренным морщинами, и сильно нарумяненными щеками. У нее была большая, отвислая грудь, вырез ее модного шелкового платья был скромно задрапирован кружевной косынкой, прикрывавшей шею.

– Я хотел бы приобрести вечернее платье для леди.

Она улыбнулась:

– Вы ведь Гревилл, верно?

Он не был удивлен тем, что она узнала его. Хотя ему неприятно было признавать этот факт, но он знал, насколько похож на отца. Он слегка поклонился:

– Да, я Гревилл.

– Покойный граф, ваш отец, был очень хорошим заказчиком. Вы чрезвычайно похожи на него. – Она обратилась к Эриел: – А вы, дорогая, должно быть, подруга его сиятельства.

Краска бросилась в лицо Эриел. Она едва нашла в себе силы чуть заметно кивнуть.

– Идемте. Не стоит стесняться. В прошлом я имела дело с… подругами графа. Сейчас мы измерим вас. Это не займет много времени.

Джастин смотрел, как женщины удалились за портьеру. Он нахмурился. Ему не понравилась уверенность мадам Дюпрэ. Не понравилось ему и то, как она улыбалась Эриел. Он заметил, как тяжело было Эриел, как краска смущения и уязвленной гордости окрасила ее бледные щеки.

Джастин молча чертыхнулся, сожалея, что привел ее сюда. У него всегда вызывала отвращение погоня отца за невинными молодыми девушками. Джастин очень походил на отца. Неужели он был больше похож на него, чем сознавал? Но ему не нужны были другие женщины, он желал лишь Эриел Саммерс и поклялся себе, что наступит такой момент, когда он заставит и ее пожелать его.

Женщины вернулись. Мадам Дюпрэ поставила Эриел на низкий круглый помост перед диваном, затканным парчой, и принялась оборачивать ее бесконечными рулонами ткани. Сначала она вела себя сдержанно, и он понял, что она размышляет, зачем он покупает ей туалеты. Он и не делал тайны из своих намерений. Он желал заполучить ее в свою постель и ради этого был готов на многое.

Она, скованная и неловкая, стояла на помосте, стыдясь того, что оказалась в одной только нижней сорочке, и он с трудом подавил желание сгрести ее, схватить в объятия и унести, избавив от лукавых и многозначительных взглядов мадам Дюпрэ. Эриел смущенно отвечала на вопросы, когда ей их задавали.

Все-таки она была рождена в бедности, и в конце концов роскошные ткани, матовый бархат и переливающиеся, как драгоценные камни, шелка вызвали ее улыбку. Ему это было приятно. Ее улыбка что-то растопила в его душе. Он помог ей выбрать ткань и фасоны пяти новых платьев, на два больше, чем намеревался заказать, и с удовольствием заметил, что в глазах ее появился блеск, а лицо засветилось радостью. Они обсуждали каждый заказ, удивляясь тому, что вкусы их оказались так схожи.

Хотя все платья были с глубоким вырезом, носить который она не привыкла, эта вызывающая мода была признана всеми, и возможность видеть ее в таких туалетах смягчала его сомнения и успокаивала совесть. В таком туалете Эриел выглядела не ребенком, а женщиной, прекрасной и желанной.

Они покинули мастерскую, нагруженные коробками, и после краткой остановки у башмачника, державшего свою лавку за углом, где они заказали бальные туфельки в цвет каждого платья, направились к ожидавшему их экипажу.

Они уже почти добрались до него, когда Джастин заметил высокую светловолосую фигуру впереди. Филипп Марлин выходил от галантерейщика. Он шагал по мостовой, держа в руках целый ворох покупок. Эриел заметила его и остановилась как вкопанная.

Увидев это, Джастин тотчас же воспылал гневом. Он с трудом овладел собой и сжал зубы, чтобы его бешенство не прорвалось наружу. Эриел проводила Филиппа взглядом, пока он переходил на другую сторону улицы, где его дожидался экипаж. Она нахмурилась, заметив, что дверцу экипажа для него открыл чернокожий мальчик лет шести.

– Этот ребенок, – спросила Эриел, – этот маленький мальчик – слуга? – Она не могла отвести взора от ребенка, роскошно разодетого, в длинных и широких пурпурных атласных штанах, придерживаемых лентами на щиколотках, и в такого же цвета жилете. На маленькой черной головке ребенка был огромный тюрбан, пурпурный с золотом, и мальчик походил на цветок, привядший на солнце и теперь клонящийся к земле. На ногах у него были золотые башмачки с загнутыми носами.

– Этот ребенок – арап, – ответил Джастин, – одно из недавних приобретений Марлина. Он держит малыша, чтобы было о чем поговорить, ну как своего рода ручного зверька. Его забавляет реакция людей на цвет кожи ребенка и его экзотическую одежду.

Эриел не могла отвести глаз от этого зрелища. Она продолжала смотреть на них, пока Марлин совал арапчонку в маленькие ручки с розовыми ладошками свои коробки и свертки, а потом сел в экипаж и захлопнул за собой дверцу. Ребенок сражался с покупками, стараясь удержать их в руках, потом передал их лакею, с трудом взобрался на козлы и уселся наверху, причем так непрочно, что мог вот-вот свалиться. Испуганная Эриел ахнула. Наконец малышу удалось усесться поудобнее, и Филипп приказал трогаться.

– Не могу поверить, что он способен обращаться с ребенком подобным образом, – тихо вымолвила Эриел.

– Есть множество такого, чего вы не знаете о Филиппе Марлине, – сухо заметил Джастин, зная заранее, что она не поверила бы ему, если бы он рассказал ей.

Крепко взяв ее под руку и мысленно пожелав Марлину провалиться сквозь землю, он повел ее по улице.

Как ни желала Эриел отдалить этот день, он все-таки наступил, а с ним и отъезд в Бирмингем. Эриел провела беспокойную ночь, думая о графе и Филиппе Марлине, вспоминая о том, как внимателен был к ней граф, как заботлив, припоминая внезапно обнаруженное ею сочувствие в глазах лорда Гревилла, когда они были в мастерской модистки. Он почувствовал ее смущение и унижение. И был момент, когда он был готов схватить ее и убежать вместе с нею оттуда, таким мрачным стало его лицо. И был еще Филипп. Конечно, Гревилл был несправедлив к нему, когда говорил о его отношении к ребенку. Вероятно, он каким-то образом помог мальчику. Возможно, этот ребенок был сиротой. И все же ее тревожило то, что Филипп обращался с ним как с модной вещью, которую демонстрировал окружающим. Она попыталась представить лорда Гревилла выставляющим таким образом напоказ маленького ребенка, но не смогла.