Барбара Картленд - Тайна горной долины Страница 16

— Такое гадание было более точным, — признавалась миссис Гренвилл. — И все верили ясновидящим, хотя гораздо более разумно было не спрашивать о своем будущем — ведь ничего хорошего из этого не выходило.

«Я не ясновидящая, — думала сейчас Леона, — но, возможно, из-за того, что я наполовину шотландка, я более чувствительна к окружающей атмосфере, чем другие люди».

Она посмеялась над собой.

«Хотя, пожалуй, у меня просто слишком богатое воображение!»

Но ведь почувствовала же она, когда лорд Стрэткарн держал ее на руках, что может довериться ему и что он защитит ее от любых неприятностей.

Когда она думала о времени, проведенном в его замке, то сознавала, что ситуация была довольно странной: молодой девушке пришлось одной остаться в замке с молодым человеком. Тем не менее она не испытывала там никакой тревоги и чувствовала себя прекрасно.

Но здесь, в замке герцога Арднесского, все было совсем иначе, Леона ощущала что-то пугающее, но не могла определить, что именно настораживало ее.

Собравшись с духом, она заставила себя больше не думать ни о чем и попыталась читать книгу.

Но вместо этого стала прислушиваться к тишине, нарушаемой только пением птиц за окном, осматривать спальню, которая, несмотря на размеры и роскошь обстановки, была довольно обычного вида.

— Ах, если бы только мама была здесь! — снова вздохнула она и подумала, что мать обязательно поняла бы все ее тревоги.

Страхи, однако, прошли, когда миссис Маккензи и служанки наполнили для нее ванну и, после того как она вымылась, одели ее в одно из новых вечерних платьев.

Это было самое прекрасное платье из всех, которые она когда-либо видела.

Огромный кринолин пышно расходился в стороны от ее узкой талии, и Леона с восторгом смотрела на юбку с оборками и воротник, расшитый камнями, похожими на бриллианты.

— Вы превосходно выглядите, мисс! — воскликнула миссис Маккензи. — Как будто собираетесь на самый настоящий бал, а не на обычный ужин со стариками!

— Более прекрасного платья просто невозможно себе представить, — радостно сказала Леона.

— Его светлость будет очень доволен, что оно вам так нравится.

Леона шла по коридору, разглядывая себя во всех зеркалах и немного смущаясь.

Она старалась не мечтать о том, чтобы лорд Стрэткарн увидел ее одетую так красиво, а не в том простом платьице, которое было на ней вчера вечером, когда они ужинали вместе.

Девушка уже поднялась по лестнице и собиралась войти в комнату герцога, где, по словам миссис Маккензи, все гости должны собраться перед обедом, когда вдруг услышала в холле чьи-то голоса.

Она посмотрела вниз через каменную балюстраду и увидела герцога, великолепно выглядящего в парадном килте. Он разговаривал с мажордомом, который сопровождал ее сегодня утром, когда она только приехала.

Мажордом что-то показывал герцогу.

Леона уже собралась отвернуться, чтобы они не подумали, будто она сует нос в чужие дела, но тут заметила в руке этого человека свое письмо, написанное лорду Стрэткарну.

Они определенно обсуждали это письмо, но из-за того, что разговор шел на гэльском, который Леона знала не слишком хорошо, она не могла понять, что именно они говорят.

Пока девушка ждала, размышляя о том, насколько неприлично со стороны мажордома показывать герцогу ее личные письма, она увидела, как его светлость взял письмо, пересек холл и бросил конверт в огонь, горящий в большом открытом камине.

Она была так ошеломлена, что какое-то время даже не могла пошевелиться или хотя бы осознать увиденное.

Но как только пламя охватило письмо, собираясь его уничтожить, герцог повернулся к лестнице и Леона, словно инстинктивно желая защитить себя, сдвинулась с места.

Быстро и бесшумно поспешила она по устланному ковром полу в гостиную герцога, прежде чем он сам дошел до поворота лестницы.

Она дрожала от гнева, но гнев умерялся страхом, поселившимся в ней с того момента, как она увидела замок герцога.

Теперь Леона знала, что такое страх — страх не иметь возможности убежать отсюда, быть здесь во всех отношениях узницей.

Стараясь успокоиться, она подошла к окну, из которого открывался вид на море.

— Вы пришли рано! — услышала Леона голос герцога за спиной.

— Да, ваша светлость.

Она с усилием повернулась и сделала несколько шагов к нему.

— Я надела еще одно из тех прекрасных платьев, которые вы подарили мне. Не знаю, как выразить вам свою благодарность. У меня никогда еще не было ничего столь элегантного.

— Очень рад, что оно вам нравится, — произнес герцог, — и, конечно же, это платье вам очень к лицу, но, на мой взгляд, к нему требуется некоторое дополнение.

— Дополнение? — удивилась Леона.

Герцог вынул из кармана своего вечернего жакета маленькую бархатную коробочку.

Леона в волнении взяла ее из его рук.

— Это подарок. Надеюсь, он вам понравится.

Герцог говорил ободряюще, как если бы разговаривал с боязливым ребенком.

Леона открыла коробочку.

Внутри было жемчужное ожерелье, маленькое, но очень изысканное. Идеальное украшение для молодой девушки.

— Но я… не могу принять… этого! — воскликнула она.

— Ожерелье принадлежало моей жене, — сказал герцог, — и поскольку она так любила вашу матушку, то, думаю, была бы счастлива подарить это вам.

— Это… так мило, я… не знаю… что сказать, — запинаясь, проговорила Леона.

Герцог улыбнулся и вынул жемчужное ожерелье из коробочки.

— Позвольте мне надеть его вам на шею.

Она послушно повернулась к нему спиной, нагнула голову, и герцог защелкнул застежку.

— Посмотрите на себя в зеркало, вон там, — предложил он. Леона послушалась и увидела, что он был прав, считая, что для полного совершенства ее внешнего вида не хватало этой маленькой детали.

Кружева подчеркивали белизну кожи, но теперь ее изящную шею украшало колье из нежно переливающихся жемчужин, придавая ее образу утонченность, которой прежде у нее не было.

— Спасибо вам… еще раз спасибо! — воскликнула Леона. — Но я не понимаю, почему вы так добры ко мне.

— Я мог бы привести вам тысячу причин, — ответил герцог. — Сейчас же скажу вам только то, что очень хочу, чтобы здесь в замке Арднесс вы нашли свое счастье.

— В таких обстоятельствах трудно оставаться несчастной, — ответила Леона.

Но пока ее губы произносили эти слова, в голове возникали вопросы, на которые она не могла найти ответа.

Почему герцог сжег ее письмо? Почему никому не было позволено упоминать имя его сына Эьана? И почему, будучи очень добрым внешне, он приказывал творить такие жестокости, как принудительное выселение людей?