Маргарет Портер - Дерзкий поцелуй Страница 16

– Уилл! – зарычал он.

В комнату неторопливо вошел молодой человек – в одной руке он держал перочинный нож, в другой – письмо.

– Чей-то слуга принес его. Оно для этого парня, Баллакрейна. – Он небрежно бросил конверт на стол и стал чистить свои выпирающие зубы кончиком ножа.

– Где ты был, черт побери?

– В таверне, – пробормотал Уилл.

– Ты не должен уходить без моего разрешения!

– Вас не было, и я не мог отпроситься.

Из этого мошенника получится хороший поверенный, признал Уэбб, если только он не будет лениться.

– Забери это, – приказал он, толкнув стопку бумаг к нему по столу. – Я уже разложил их по именам клиентов. Начинай составлять просьбы об оплате.

Уэбб подождал, пока Уилл уйдет, а потом осторожно поддел кружок красного воска и развернул пергамент. Заголовок его поразил: когда это леди Лавиния Кэшин успела переехать с Черинг-Кросс на Сент-Джеймс-сквер? Она провинциалка, к тому же недостаточно умна для того, чтобы так быстро утвердиться среди лондонской знати. Ее хозяйкой и компаньонкой была некая миссис Рэдсток, жена дипломата и кузина герцога Холфорда.

Армитидж из Лэнгтри. Уэбб отлично знал, что герцог был старшим сыном давнего покровителя его матери.

Просматривая абзац за абзацем, он обнаружил, что леди Лавиния в субботу посетит вечерний концерт в Ганновер-сквер. Он задержался на описании ее одежды и драгоценностей, которые она собиралась надеть, после чего сложил письмо. Он нашел палочку красного воска, поднес ее к пламени свечи и снова запечатал письмо. Никто не смог бы сказать, что письмо открывали.

– Уилл! – снова крикнул он. – Ты мне нужен!

– Вот и все. – Горничная-француженка выпустила длинный черный локон и намотала его на палец. – Новый костюм так идет вам, мисс. Ах, как вам повезло – у вас замечательная фигура.

Лавиния хотела попудрить волосы, но тут Фрэнсис Рэдсток впервые мягко ей возразила. То, что Лавиния увидела в зеркале, компенсировало ее разочарование. Селеста взбила и начесала короткие локоны, собранные на висках, придав им модную пышность. Рубины в гребнях вспыхивали в свете свечей и добавляли блеска ее лифу из кремового атласа. Она коснулась одной из кружевных бабочек, пришитых к тонкой верхней юбке бального платья.

Она вставила рубиновые сережки в мочки ушей и потянулась за фамильным ожерельем, когда в комнату вошла ее компаньонка. Фрэнсис была завита и напудрена, на ее запястьях сверкали изумрудные браслеты.

– Гарри уже в нетерпении.

– Я готова, – ответила Лавиния, застегивая ожерелье. По пути к двери она остановилась у скамьи, на которой лежала Ксанта.

Она пощекотала пушистый подбородок кошки.

– Лентяйка, она будет спать здесь до моего возвращения.

Лорд Гаррик ждал их в холле – он был одет в черное, шея закрыта снежно-белым галстуком, на груди – кружевное жабо. Его волосы тоже были напудрены. Белизна его волос, поверх которых красовалась шляпа, делала его глаза более темными и глубокими.

Лавиния осторожно спустилась по витой лестнице, ей было непривычно ходить в узких туфлях и на тонких каблуках. Как он будет потешаться над ней, если она рухнет кулем у его ног!

– Я должен сказать, что вы солгали нам, леди Лавиния. Невозможно поверить, что вы прибыли с крошечного острова, а не от европейского двора.

– Ты не должен флиртовать с ней, Гарри, – укорила его Фрэнсис с улыбкой.

Лавиния приняла его протянутую руку, и он вывел ее из дома. Лампы, прикрепленные к карете, золотистым светом освещали его хмурое лицо.

Цоканье подков и лязг колес с железными обручами мешали разговору, однако Фрэнсис кивнула на церковь и произнесла:

– Церковь Святого Георга самая модная в Лондоне. В день моей свадьбы толпы собирались на обеих сторонах улицы, чтобы посмотреть на процессию экипажей.

Лавиния наклонилась вперед, чтобы изучить силуэт церкви, и представила, как она сама, невеста богатого человека, проходит под портиком с колоннами. Она опустилась на бархатные подушки, избегая сардонического взгляда лорда Гаррика.

Концертный зал располагался на восточной стороне Ганновер-сквер. Он был заполнен представителями высшего общества. На Лавинию произвели впечатление парчовые куртки и атласные брюки джентльменов и роскошные платья леди. Головы мужчин и женщин были белыми – все были напудрены или в париках. Она обвиняюще посмотрела на свою компаньонку.

– Иногда бывает полезно бросаться в глаза, – тихо ответила Фрэнсис.

Удручающее сознание того, что она не та, кем хочет казаться, лишало ее уверенности. Пусть у нее были все внешние атрибуты аристократки – дорогая одежда, фамильные драгоценности, – в этой компании она чувствовала себя чужой.

– Музыканты еще настраивают инструменты, поэтому у нас есть время пообщаться с гостями, – со знанием дела заявила Фрэнсис. – Сегодня не будет королевских особ, но ты скоро их увидишь. Позволь, я представлю тебя своим друзьям – ты будешь чувствовать себя более комфортно, когда сможешь связывать лица и имена. А вот тот, кого я знаю довольно хорошо, – маркиз Ньюболд.

Маркиз был даже выше лорда Гаррика Армитиджа. Склонившись над ее рукой в перчатке, он выразил надежду на то, что ей понравится музыка.

– Когда герр Гайдн жил в Лондоне, Ньюболд был одним из его покровителей, – пояснила Фрэнсис. – Но он слишком скромен, чтобы говорить об этом.

– Для меня честь быть знакомым с ним, – ответил маркиз, – и я никогда не пропускал его концертов. На каком инструменте играете вы, леди Лавиния?

– Ни на каком, – призналась она честно. – Но мне нравится петь под аккомпанемент моей сестры или без него.

– Она отлично танцует, – добавила Фрэнсис. – Я пригласила француза, чтобы показать ей все модные па, и он был очень впечатлен ее способностями.

Во время концерта страхи Лавинии показаться неуклюжей или сказать глупость поутихли. Но она не смогла наслаждаться симфонией немецкого композитора, так как постоянно сравнивала роскошь, окружающую ее, с нищетой тюрьмы.

Ради отца она должна подражать внешнему виду и манерам всех этих лордов и леди, как дрозд подражает песням других птиц. И как дрозд, она искала самую блестящую, самую сочную ягоду на ветке, то есть самого богатого мужа, которого она сможет добыть.

Ее отец назвал именами птиц всех своих детей. Керрон, зоркий и умный, как сокол, был Ширра. Нежная Китти, похожая на пеночку, стала Дрин. Где-то в замке Кэшин висела акварель, изображающая всех этих птиц на крепостной стене. Лавиния хотела бы, чтобы эта картина была с ней здесь, в Англии, – как напоминание о тех, кому пойдет на пользу ее брак.

После нескольких попыток Гаррику удалось загнать в угол леди Эвердон.