Анри Ренье - Ромэна Мирмо Страница 16

— Вы знаете, месье Клаврэ, мы с месье де Клерси собираемся стать друзьями. У нас масса общих вкусов. Он обещал показать мне окрестности Парижа; но это, дорогой месье Клаврэ, не помешает мне пойти с вами смотреть маленького гиппопотама в Зоологическом саду. Чем кормят этих зверей?..

Пока Ромэна Мирмо разговаривала с месье Клаврэ и Пьером де Клерси, месье де Вранкур машинально развернул газету, лежавшую на столе. За неимением дорогих его сердцу каталогов, это было как-никак произведение печати, то есть единственное, что есть интересного на свете. Он так погрузился в созерцание, что не слышал голоса жены, которая с балкона звала мадам Мирмо:

— Ромэна, идите сюда, идите посмотреть на аэроплан[18].

Мадам Мирмо направилась к балкону. Месье Клаврэ и Пьер пошли за ней. Андрэ де Клерси уступил им место. Мадам де Вранкур воскликнула:

— Вот он, там, вы видите?

В ясном небе, над Лувром, летела механическая стрекоза.

Так как она держалась не очень высоко, можно было ясно различить все ее строение, арматуру, крылья, весь воздушный снаряд. Казалось, на гибком небесном экране ее нарисовал тонкий и тщательный художник. Аэроплан мало-помалу приближался, быстро, уверенно. Он пересекал Сену. Внизу, на набережной, видны были остановившиеся люди, которые, закинув голову, следили за металлическим насекомым. Вдруг послышался мерный шум мотора. Он напоминал биение отдаленного, висячего сердца. И в высоте пространства, над опасным городом, в этом хрупком полете было что-то смелое, парадоксальное и волнующее. Ромэна Мирмо воскликнула:

— Как красиво!

Она опустила глаза. Берта де Вранкур и Андрэ де Клерси стояли рядом с ней, и она заметила, что Берта держит руку Андрэ в своей и украдкой сжимает ее. Андрэ поймал взгляд мадам Мирмо и покраснел. Ромэна перегнулась через балюстраду, в то время как аэроплан исчезал над домом. Ей было неприятно, что она оказалась свидетельницей этой любовной фамильярности. Месье Клаврэ и Пьер ничего не видели.

Пьер де Клерси был задумчив. К аэроплану он отнесся безучастно; а еще вчера его бы воодушевило это зрелище. Он вспомнил, что ему сказала мадам Мирмо. Она ему позволила зайти к ней в отель, чтобы условиться относительно их прогулок.

Из задумчивости его вывел голос месье Клаврэ, вторивший голосу месье де Вранкура, мявшего в руках газету, которую он читал:

— Вы читали, Клаврэ? Что это за сумасшедший, этот португальский поэт, который требует уничтожения всех памятников и сожжения библиотек? Недурно, нечего сказать! Вот чего желает теперешняя молодежь!

Месье де Вранкур был взбешен. Месье Клаврэ его успокаивал:

— Да оставьте вы разглагольствовать этого бесноватого. Во-первых, он португалец; затем, не вся молодежь так думает; не правда ли, Пьер?

В другой раз Пьер де Клерси, может быть, и поддался бы искушению подразнить месье де Вранкура, но он чувствовал, что Ромэна Мирмо на него смотрит. Что, если она примет всерьез его шутовство? Боязнь показаться ей смешным остановила его.

Так как он не откликался, месье Клаврэ продолжал:

— Полно, дорогой Вранкур, не тревожьтесь из-за этой португальской ерунды. Национальная библиотека еще долго проживет. Возвращайтесь спокойно к своим книгам… А я провожу Андрэ до министерства, а оттуда пройду навестить своего гиппопотамчика. Ты идешь с нами, Пьер? Дамам нужно уходить.

Когда Андрэ де Клерси прощался с мадам Мирмо, она ему сказала:

— Поздравляю вас с вашим братом; он премилый и очень мне нравится.

Андрэ де Клерси поклонился. Его серьезное и задумчивое лицо озарилось улыбкой. Всякая похвала младшему брату глубоко его радовала.

Склонясь с балкона, Берта де Вранкур и Ромэна Мирмо смотрели, как удаляется экипаж, в который сели братья де Клерси и месье Клаврэ. Молодые женщины долго молчали, погруженные каждая в свои мысли. Наконец мадам де Вранкур первая нарушила молчание:

— Когда вы собираетесь в Ла-Фульри? Ваши тетушки де Жердьер, должно быть, ждут вас с нетерпением.

Ромэна Мирмо живо ответила:

— Я думаю ехать в конце недели, но только на пять-шесть дней.

Потом добавила:

— Сколько лет Пьеру де Клерси?

Берта де Вранкур чуточку подумала.

— Двадцать два года… Ровно на десять лет меньше, чем Андрэ.

Имя Андрэ она произнесла с обожанием.

Они снова умолкли… Над старым Лувром ясное июньское небо было точь-в-точь цвета счастья.

VII

Чтобы видеться с Бертой де Вранкур, Андрэ де Клерси снял небольшое помещение в первом этаже на улице Гренель, неподалеку от эспланады Инвалидов[19]. Это была маленькая квартирка, в тихом доме, в глубине мощеного двора, состоявшая из трех комнат: гостиной, спальни и уборной. Андрэ и Берте хотелось устроить по своему вкусу этот укромный уголок, где они встречались два-три раза в неделю. Они уставили его старинной мебелью и безделушками, из которых каждая напоминала им какую-нибудь дату или какой-нибудь случай из их общей жизни; но главной роскошью были постоянно возобновляемые цветы. Это было место спокойное, тайное, как и их любовь.

А эта любовь восходила уже почти к давним временам! Андрэ де Клерси, явившийся в этот день на свидание рано, припоминал, лежа в гостиной на диване, обстоятельства, которые сделали его любовником Берты де Вранкур. Они познакомились вскоре после свадьбы Ромэны де Термон и Этьена Мирмо. М-ль де Термон просила месье Клаврэ быть ее шафером; другим шафером должен был быть месье де Вранкур. По этому случаю месье Клаврэ, обыкновенно никуда не выезжавший, целых два дня прогостил у барышень де Жердьер в Ла-Фульри. Таким образом месье Клаврэ завязал сношения с Вранкурами, и, когда те покинули Аржимонский замок и стали часть года проводить в Париже, сношения эти продолжались. Понятно, месье Клаврэ представил им Андрэ де Клерси. Андрэ вспоминал, каким он себя при этом держал дикарем. В ту пору он переживал приступ мрачной меланхолии, безмолвного отчаяния. Его печаль глубоко волновала тогда доброго месье Клаврэ.

Эта печаль как раз и привлекла к нему внимание мадам де Вранкур. Ей самой в то время было не веселей. Равнодушие мужа, отъезд Ромэны Мирмо мучили ее. Желанная парижская жизнь не помогала ей забыться. Среди шума, среди движения, которыми ее окружал огромный город, она еще острее ощущала свое одиночество, пустоту своей жизни. Детей у нее не было. Сердечных привязанностей — никаких, а между тем в глубине души какая темная, какая тайная жажда жертвы! И вот случай их сблизил; его, застывшего в горделивой тоске; ее, трепещущую от неиспользованной нежности. Они не делали друг другу никаких признаний, но между ними установилось своего рода согласие чувств, подготовленное общностью душевных склонностей.