Барбара Картленд - Святая и грешник Страница 17

Правда, ей как-то не верится во все плохое, что рассказывают о графе. Вряд ли это соответствует действительности! Однако именно так думают дядя и тетя и именно такие слухи злорадно распространяют линдчестерские дамы! И что, если все-таки, подумала Пандора, сбегая по главной лестнице, эти слухи имеют под собой некоторое основание?

Дворецкого внизу не было, но в холле на своих постах дежурили лакеи.

– Его Лордство внизу? – спросила она.

– Он в салоне, мисс!

– А там есть кто-нибудь еще?

– Два джентльмена, мисс!

– Тогда попросите Его Лордство выйти сюда, мне необходимо с ним поговорить!

Лакей явно был удивлен ее решительным тоном, но проследовал по коридору в салон.

«А что, если он не выйдет? Что мне тогда делать?» – засомневалась Пандора, но через несколько минут показался граф: он был в костюме для верховой езды.

– Вы сегодня ранняя пташка, – начал он и замолчал, увидев выражение ее лица. – Что-нибудь случилось?

– Мне надо сообщить вам кое-что очень-очень важное. Мы можем пройти в библиотеку? Там никто нам не помешает, – она сказала это так, словно была уверена, что он не сможет ей отказать, и сразу направилась вверх по лестнице прежде, чем граф успел вымолвить хоть слово. Они вошли в огромное помещение, где все стены были заняты книжными полками и некоторые из книг действительно стоили целого состояния. Уникальное собрание раритетов, создававшееся в течение нескольких столетий. Сквозь продолговатые, большие, почти до полу, окна вливались потоки солнечного света, и графу показалось, что золотистые волосы Пандоры окружают ее голову лучезарным нимбом, но глаза такого же темно-фиолетового оттенка, что у него, метали молнии.

– Что случилось? Почему вы так раздражены?

– Вам известно, что творится в вашем доме? – запальчиво спросила Пандора.

– Да, мне это хорошо известно, – и губы графа дрогнули в саркастической усмешке, и, словно читая его мысли, Пандора воскликнула:

– Нет, я имею в виду не ваших друзей, их поведение меня не касается, но известно ли вам, что горничную Мэри, шестнадцатилетнюю девушку, ваша экономка заставляла вчера ночью пойти в комнату сэра Гилберта, очевидно, по его требованию?

– О чем вы толкуете?

– Я хочу вам сообщить, что Мэри Клэй, чью семью я знаю всю свою жизнь, два дня назад была принята сюда на работу горничной. Она порядочная девушка и знает, что здесь происходит, но ее семья остро нуждается в деньгах после того, как ваш новый управляющий уволил ее отца!

– Ну, это все такая скучная материя!

– Вот именно скучная, но только для вас! – отрезала Пандора. – Однако, если вы соблаговолите выслушать меня до конца, то узнаете кое-что интересное!

Пандору сотрясала дрожь – не страха, нет, но яростного негодования, и граф, сев в кресло, обитое красной кожей, и, скрестив ноги, удивленно вздернул брови:

– Ну так объясните мне, в чем дело?

– Вот именно это я и собираюсь сделать! Бабушку Мэри уже выгнали из ее домика, чтобы вселить туда какого-то протеже мистера Энсти. Семье Клэй больше неоткуда ждать денег, и все они теперь будут жить только на то, что заработают Мэри и ее мать, а в семье еще четверо детей, – и Пандора с трудом перевела дыхание. – Так вот, ваша экономка приказала ей пойти в спальню одного вам известного джентльмена, а если она не пойдет, то всю ее семью выгонят на улицу, всех до единого, с малыми детьми!

И голос Пандоры зазвенел от гнева!

– Но правда ли это? – усомнился граф.

– Разумеется, правда! Но если мне до ваших друзей нет никакого дела, поступайте с ними, как вам угодно, то семья Клэй – мои друзья, их любил, о них заботился мой отец, и они всегда обращались к моей матери за помощью, если возникали трудности.

При воспоминании об этом у нее на глазах выступили слезы, но в голосе по-прежнему звучал гнев:

– Еще уволили миссис Мэдоуфилд, которая следила за работающими здесь девушками и заботилась о них, а на ее место взяли невежественную, злобную фурию, и я помню, как вы сказали, что вам нет до всего этого дела, например до увольнения Бэрроуза, прежнего дворецкого, – и она поглядела на графа выжидательно: может быть, он опровергнет ее слова, но граф молчал.

– А ведь Бэрроуз возражал против всего, что здесь стало твориться, он чувствовал себя членом нашей семьи! Вы сосчитайте-ка свои коллекционные табакерки и убедитесь, как много всего пропало ценного! А деньги прикарманил ваш новый дворецкий, точно так же как сейчас лучшие вина вашего дедушки услаждают глотку этого самого дворецкого!

И, немного помолчав, она заговорила снова:

– Я никогда не верила и до сих пор не могу поверить в распускаемые о вас слухи. Однако получается, что они соответствуют действительности, а все это происходит не где-нибудь, а в Чартхолле, который есть неотъемлемая часть вас самого, признаёте вы это или нет! Ну как вы можете так поступать! – И голос ее дрогнул от подступающих слез. – Как вы можете так бесчувственно, так жестоко предавать свое фамильное достояние, которое ваши предки защищали иногда до последней капли крови, только бы все сохранить в целости, и, между прочим, для вас тоже!

По щекам Пандоры текли слезы, и она уже не пыталась их скрыть или остановить, но все так же не сводила с него взгляда, и в ее глазах, столь похожих на его собственные, по-прежнему сверкал гнев.

Какое-то время он молчал, а потом столь же резко ответил:

– Вы откровенно высказались, Пандора, и – весьма грубо! Я выслушал ваши обвинения, но, может быть, и вы соблаговолите послушать то, как я понимаю все происходящее, и узнать о мотивах моего отношения ко всему этому. С того самого часа, как я унаследовал усадьбу, я решил пустить по ветру все, что здесь хранилось, точно так же как начал расточать фамильные ценности лондонского дома!

– Но зачем? Почему? – вскричала Пандора.

– Вот об этом я вам сейчас и расскажу!

Граф встал, словно так ему было удобнее и легче противостоять ее обвинениям, и глухо продолжил:

– Мой отец, как вам известно, вашему деду приходился дальним родственником. В молодости он влюбился в очень красивую женщину, которую все члены Чартовского клана подвергли остракизму за то, что она была, по их выражению, «актеркой»!

Лицо Пандоры выразило удивление, а граф продолжал:

– Ничего этого не было и в помине. Она обладала большим музыкальным талантом, но так как ее родители очень бедствовали, ей пришлось использовать свой талант, свое единственное достояние, чтобы сводить концы с концами.

Он немного помолчал, потом с ожесточением продолжил:

– Да, она выступала на сцене, и люди платили за возможность услышать ее игру, но это окончательно погубило ее репутацию в глазах высокомерных родственников-аристократов! – И граф нервно заходил взад-вперед по библиотеке, а потом, так как Пандора все еще молчала, снова заговорил: – Мой отец, которого из-за «мезальянса» отвергла родня, заводил дружеские отношения с кем придется. Это были не слишком желательные знакомства, но они, во всяком случае, доставляли отцу развлечение – конечно, пока у него водились деньги, а их было не так много, – и в голосе графа прозвучали горечь и сарказм. – А когда моя мать умерла, он заболел и стал никому не нужен, и прежде всего тогдашнему графу Чартвудскому, который, в соответствии с вашими высокими принципами, должен был опекать более слабых и бедных членов семьи!