Патриция Брейсвелл - Цена крови Страница 18

Эмме хотелось и самой расплакаться от отчаяния.

– Я не могу сказать ей, чтобы она не боялась, – сказала она, – потому что все идет не так, как надо. Все напуганы, нервы напряжены, и я не имею права что-либо утверждать о действиях другого человека. И тем более о действиях короля.

– Но ваш долг – защищать моего отца, – настаивала Эдит; на ее раскрасневшемся лице появилось злое выражение. – Только вы не хотите этого делать, потому что ненавидите его.

Эмма растерянно уставилась на Эдит. Откуда это у нее взялось?

– Ты ошибаешься, Эдит, – холодно сказала она. – У меня нет ненависти к королю.

– Есть, вы ненавидите его, – уперлась Эдит, повышая голос. – Вы ненавидите всех нас. Вы заботитесь лишь об Эдварде и ни о ком больше. Мой брат Эдмунд говорит, что вы будете счастливы только тогда, когда мы все умрем.

Не успела она закончить, как Эмма дала ей пощечину. Девочка на мгновение впилась в нее взглядом, а затем вылетела из комнаты.

Уязвленная ядовитыми словами Эдит, Эмма все же позволила ей уйти. Но на сердце было неспокойно, ее преследовали дурные предчувствия. Когда же Эдит успела обидеться на нее и затаить злобу? За то время, пока они с Этельредом были в браке, его дочери, все еще очень юные, приняли ее почти так, как свою старшую сестру. Какие подозрения сыновья короля могли заронить в нее, если его дочери относились к ней тепло? Понятно, что теперь все изменилось – по крайней мере, в отношении того, что касалось Эдит.

Началось ли это после смерти Экберта или еще раньше, при рождении Эдварда?

Прижав кончики пальцев к вискам, она начала массировать их, чтобы снять пульсировавшее в голове напряжение. Господи милостивый, она должна была предвидеть это. Девочка была уже достаточно зрелой, чтобы понять: ее престиж понизился, после того как ее отец женился на нормандской невесте и передал ей корону, которая никогда не была пожалована родной матери Эдит. А рождение Эдварда лишь добавило возмущения Эдит. Эта девочка амбициозна. Становясь старше, она, вероятно, потребует для себя какой-то роли, предполагающей определенное влияние при дворе, и, пока она этого не добьется, не бывать миру между дочерью короля и ее мачехой.

Она оглядела всех остальных присутствующих в комнате – все были напуганы и расстроены. Она догадывалась, что младшие девочки испугались больше всего, поскольку еще не понимали, какое напряжение кроется за той небольшой драмой, свидетелями которой они только что стали.

Она кивнула Хильде, чтобы та увела Эдварда и его сводных сестер, а сама усадила Альдит на скамью, стоявшую у стены. Даже когда она бормотала какие-то слова утешения, мысли ее все равно были заняты старшей дочерью короля. Нужно найти способ как-то успокоить Эдит, завоевать каким-то образом ее доверие; только вот непонятно, как этого можно достичь.

Эдит была слишком горда для того, чтобы признать, что она может ошибаться. Эту черту она унаследовала у своего отца.

Ошибался ли король относительно виновности Эльфхельма и его сыновей? Возможно, и нет; но жестокость примененных против них мер и его молчание относительно их преступлений могли вызвать лишь недовольство среди тех, чья лояльность в отношении короля и так уже находилась под вопросом. И, если это лето вновь приведет к берегам Англии драккары[2] викингов, объединится ли народ Англии под предводительством своего короля или же в поисках защиты обратится к кому-то другому?

И снова мысли ее вернулись к Эльгиве, которая была способна на вероломство и обман в не меньшей степени, чем ее отец и братья. Где она сейчас и какие планы отмщения вынашивает против короля, возможно, прямо в этот момент?

1006 год от Р. Х

В этот год, в середине лета, пришел к берегам Сандвича датский флот, и делали они там все, что хотели: грабили, жгли и убивали всех на своем пути.

Глава 10

Летнее солнце стояло высоко в небе, когда Этельстан ехал с Эдмундом и десятком своих воинов по Камлетской дороге в сторону королевского поместья в Кукхэме. Дорога эта к северу от моста через Темзу возле Шафтсли пролегала через дубовый лес, и он был благодарен ему за прохладную тень. По мере приближения к реке деревья редели, и вскоре со стен бурха, охранявшего переправу, тревожно зазвучал звук рога.

«Это хорошо, – подумал он, – значит, часовые бдительно несут свою службу». Он насчитал их пятнадцать за частоколом. Его знаменосцы, ехавшие впереди отряда, подали условный сигнал, получили ответ, и звук рога затих. Окинув критическим взглядом фортификационное сооружение, расположившееся на острове посреди реки, он отметил, что здесь со времени его последнего визита добавились две новые башни.

– Похоже, что элдормен Эльфрик заботится об укреплении обороны графства, – сказал он Эдмунду. Брат ничего не ответил, и раздраженный Этельстан сердито взглянул на него. – Эдмунд, тебя весь день что-то гложет. Может, объяснишь мне, в чем дело, или так и будешь держать меня в подвешенном состоянии?

Эдмунд бросил на него такой же недовольный взгляд, но в конце концов все же нарушил свое угрюмое молчание.

– Сколько еще ты будешь докладывать королю о том, что делаешь?

Это был хороший вопрос, вопрос, который Этельстан и сам задавал себе уже несколько недель, когда они, встречаясь с танами по всей центральной Англии, пытались успокоить их возмущение убийством Эльфхельма. Он говорил им, что Эльфхельм вел дела с людьми из ближайшего окружения датского короля. Он делал все что мог, дабы убедить их в том, что его отец был вынужден предпринять такой ход против своего элдормена, но был не в силах оправдать тактику короля – беспощадную резню, которой он подверг Эльфхельма и его сыновей. Под нажимом он торжественно поклялся, что, если взойдет на трон, будет вести себя более открыто и справедливо по отношению к знатным дворянам, чем это делал его отец.

Обещание это вряд ли принесло бы ему дополнительную любовь короля, если бы тот об этом узнал.

– Ты боишься, что я кончу так же, как Вульф и Уфгет? – спросил он Эдмунда.

Бедняги. Они были просто пешками в опасной игре своего отца и тем не менее медленно умерли страшной смертью в сыром и зловонном каменном мешке; поговаривали, что их раны никто и не думал лечить. Сиферту и Моркару в виде милости были выданы изуродованные тела их родственников для погребения – похоже, лишь для того, чтобы они сами увидели страшные последствия гнева короля. Молва об этом разлетелась по королевству со скоростью лесного пожара.

– А ты не боишься этого? – вопросом на вопрос ответил ему Эдмунд.

– Боюсь, – с досадой проворчал он. – Король видит врагов повсюду, а я – далеко не невидимка. Но если он потребует от меня отчета, я дам ему честный ответ. Кто-то должен сказать ему открыто о неопределенных настроениях среди его дворян.

Помолчав несколько мгновений, Эдмунд сказал:

– У короля действительно повсюду есть враги. Наши северные границы атакуют скотты, а шпионы короля предупреждают, что датчане ударят еще до конца лета – одному господу известно, где именно это произойдет. Думаю, что он был прав, когда показательно расправился с Эльфхельмом в назидание другим. Он ясно дал понять, что измена и предательство будут жестоко покараны. Раньше лояльность народа поддерживалась золотом, землями и привилегиями. Но это уже в прошлом. В наши времена заставить людей хранить верность своему королю может только страх жестокого наказания.

– Но он – слабый король, Эдмунд, и он не воин. Если люди внутри его королевства повернутся против него, то это из-за страха, что он не сможет защитить их от врагов, давящих на страну снаружи. Помяни мое слово, грядет буря, и мы не готовы встретить ее. Господи, ведь после смерти Эльфхельма в Нортумбрии и Мерсии вообще нет элдормена. Кто организует оборону, если датчане нападут на города вдоль таких рек, как Трент или Уз?

– С недавних пор, опираясь на доверие короля, его заменил Идрик из Шрусбери.

– Идрик! – пренебрежительно фыркнул Этельстан. – Да он просто бандит, а не воин.

– Воин он или нет, но это все равно лучше, чем вообще без вожака, – возразил ему Эдмунд.

Насчет этого у Этельстана были свои сомнения. Сейчас им было необходимо время – время, чтобы посоветоваться с верхушкой северных графств, время, чтобы собрать урожай, время, чтобы подготовить и оснастить запасами бурхи для защиты границ. Он просил всех священников, с которыми говорил, молить Бога дать им время, чтобы они могли собраться с силами для встречи врага.

Но, как сказал Эдмунд, уже сейчас на границе продолжались стычки со скоттами, и он опасался, что ветер с Датского моря тоже несет им беду. Единственное, чего не было у народа Англии в данный момент, это времени.

Они прошли через мост, миновав остров, и впереди показались ворота дворца, охраняемые, как он отметил про себя, тройной стражей. За стенами было шумно и многолюдно, сегодняшняя суета казалась намного оживленнее, чем обычное движение слуг, вассалов и вооруженных солдат. Он с трудом проталкивался на своем коне через толпы мужчин, разбиравших сваленное в кучи оружие и экипировку, женщин и детей, нагруженных какими-то свертками, сновавших от дома к дому, и конюхов, грузивших лошадей и вьючных мулов.