Француаза Бурден - Роковая любовь Страница 18

Виктор вернулся к стеллажам, но больше ничего там не нашел. Эти тысячи ожесточенных «нет» задели его за живое. Рок принадлежал семье Казаль так долго, что не оставляло сомнений в том, что автором этого навязчивого бреда был кто-то из ближайших родственников. Дед и бабушка со стороны отца, которых он не знал, умерли от болезней друг за другом с интервалом в несколько месяцев; трудно было себе представить, чтобы речь шла о ком-то из них. Это было бы тем более странным, потому что в семье о них не осталось никаких воспоминаний, кроме маленького портрета в гостиной. Выйдя замуж и обосновавшись в Роке, Бланш со свойственной ей тщательностью все привела в порядок, она неоднократно хвалилась этим перед детьми. Она охотно рассказывала, что ей было двадцать с небольшим, когда она ощутила себя настоящей хозяйкой поместья, и что счастье переполняло ее, когда у нее родились два сына. До тех пор пока Марсьяль не покинул ее, Бланш считала себя счастливейшей из женщин. Затем она стала самой несчастной из них, но никогда об этом не говорила: с того дня, как муж вернулся, она, казалось, обо всем забыла.

Вдруг в тишине раздался скрип. Виктор вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть к этим звукам, особенно к ужасному скрипу, издаваемому то балками, то паркетными полами. Он вышел из кладовой и оглядел кухню. Он иногда забывал о том, чтобы запереть двери на ключ, и потому спускался среди ночи проверить, все ли в порядке. Может быть, ему стоит подумать, не обзавестись ли оружием? Окна Рока были защищены только внутренними ставнями, которые больше спасали от солнца, чем от возможных воров. В ту пору, когда здесь жили его родители, местность была, несомненно, более спокойной, что объясняло подобную беспечность, но времена изменились. Если агент из его страховой компании заявится сюда, он обязательно потребует смены запоров. Ну а пока Виктор был беззащитен, находясь в зависимости от любого бродяги.

Он ощутил потребность включить верхнее освещение, и ему показалось это забавным. Ведь невозможно осветить сразу весь дом, обязательно останутся темные углы.

– Не иначе это тетрадка нагнала на меня страху,– сказал он вполголоса.

«Нет» – кому? или чему? Он снова уткнулся в эту безумную писанину. Сколько же времени понадобилось, чтобы исписать всю тетрадь? И очевидно, что ярость того или той, кто писал, и не думала ослабевать.

Сильно растревоженный, Виктор решил отнести тетрадь к себе в комнату и сохранить ее с фотографиями, обнаруженными в секретере. Интересно, сколько еще подобных находок он сделает? Ведь он только начал обследовать этот дом! Он думал, что раз уж жил здесь в детстве, значит, все сюрпризы давно раскрыты? Самое простое – начать обследовать по порядку, одну комнату за другой, открывая все стенные шкафы и выдвигая все ящики из столов. А в заключение – обследовать чердак.

Только не сегодня вечером, во всяком случае... В данный момент ему следует подумать об ужине. Он поставил на стол тарелку и стакан и на мгновение озадаченно застыл, удрученный жалким натюрмортом. Пожалуй, он станет неврастеником, если ему предстоит есть в одиночестве каждый вечер! Идея приготовить себе что-нибудь и пойти коротать время перед телевизором также не прельщала, но это, по крайней мере, было-бы не так грустно. А может, стоит сесть в машину и поехать в Сарлат? Максим всегда встретит его с распростертыми объятиями, а стряпня Кати стоит того, чтобы потратить время на дорогу. Он глянул на часы: всего восемь часов, вечер еще только начинался.

Нильс увидел, как молодая блондинка встала и нервно бросила монетку на столик. Она вышла из бистро, не обернувшись, не допив свое пиво, возможно, испугавшись той настойчивости, с которой он наблюдал за ней в течение пяти минут. Официант подобрал монету и, убирая стакан, бросил на Нильса осуждающий взгляд, а тот виновато улыбнулся в ответ. Не мог же он объяснять, что определенный тип женщин завораживает его и погружает в бесконечную меланхолию. В каждой блондинке он все еще искал образ матери, психиатр объяснял ему это сотни раз. Возможно, именно в этом скрывалась причина его привязанности к Лоре?

Против собственного желания Нильс провожал блондинку глазами, пока она торопливо шла по тротуару с другой стороны стекла. Вдруг она споткнулась и на минуту исчезла из его поля зрения. Оттолкнув свой стул, он с бьющимся сердцем бросился наружу, но ей уже помогал подняться какой-то прохожий. Увидев, что с девушкой все в порядке, он испытал совершенно не подходящее случаю огромное облегчение.

– Что вам до этой женщины? Вы что, ее знаете? – проворчал подошедший официант.

– Да нет...

– Ну и оставьте ее в покое! К тому же вы ушли, не заплатив.

Нильс протянул купюру в десять евро, оставил сдачу и пошел в противоположном направлении. Банальное падение незнакомки потрясло его так, что он начал паниковать. Сначала ему надо бы успокоиться, а потом подумать о том, чтобы подлечиться, поскольку этот инцидент был далеко не первый. Два или три года назад он увидел, как с помоста на съемочной площадке упала ассистентка. Помнится, он закатил из этого целую истерику. Была ли она блондинкой? Он запомнил только тот ужас, который испытал. Можно ли это назвать нарушением поведения, навязчивой идеей или фобией? Да, несомненно. Его мать умерла именно так: она упала со стремянки, стоя на верхней ступеньке, когда мыла окна. Падение с четвертого этажа на плиты, выстилающие двор, не оставило ей ни малейшего шанса. Когда он думал об этом, его охватывал ужас. У него не сохранилось никаких осознанных воспоминаний об этой сцене, хотя он находился в той же комнате, скорее всего, погруженный в игру. Через несколько минут после падения в комнату зашли два жандарма и увели его. Он ждал возвращения отца в комнате соседки на первом этаже, единственное окно которой выходило во двор, где суетились врачи скорой помощи,– впрочем, и этого он не помнил. Позднее Марсьяль доступно рассказал ему о произошедшем. Рассказал один-единственный раз. Несмотря на расспросы сына, он отказывался говорить на эту тему, словно память об Анеке принадлежала только ему. «Ты почти не знал свою маму,– говорил он сыну,– лучше будет, если ты ее забудешь. Помни только о том, что это была самая замечательная женщина в мире». Сам же отец не забывал Анеке никогда. Достаточно было заговорить при нем о Швеции, как он сразу замыкался в себе.

У Нильса была лишь одна фотография матери, достаточно впечатляющая, снятая на показе моды в Париже. Два года назад он решил увеличить снимок, который теперь висел на стене в гостиной. Каждый приятель обязательно спрашивал его, кто такая эта роскошная северянка, одетая в черную шубку от «Шанель»? Он с гордостью говорил, что это его мать. После того как первое удивление шло на спад, все неизменно отмечали очевидное сходство. Именно ей Нильс был обязан светлой шевелюрой, стройной фигурой и не лишенными грациозности жестами. Почти чрезмерными для мужчины, за что иногда он выслушивал упреки, но только не от Лоры, которую, напротив, прельщала его хрупкость. Если ее на самом деле волновали эти качества, то почему она влюбилась в Виктора? Мужественный, уверенный в себе, защитник по натуре – в нем не было ничего от мужчины, к которому можно относиться по-матерински!