Элиза Ожешко - Последняя любовь Страница 18

Друг мой! Ты знал меня юношей, перед твоими глазами прошла вся моя жизнь. Когда мои родственники наслаждались молодостью, я в холоде и голоде, без единого слова поддержки изнурял себя наукой, к которой рвался мой юношеский ум. Я жил как монах, и годы проходили в труде, окрашенном надеждами на будущее. Потом в груди моей, исполненной жажды жизни, вспыхнуло страстное томление, в горячих снах передо мной являлась женщина. И вот, приняв чувственное упоение за любовь, я прижал к груди… статую. Ведь ты знал Клотильду? Она умерла, а я с годами успокоился, работа охладила мой пыл, и спутниками моей жизни стали наука и природа. Жизнь свою я подчинил рассудку и на женщин если и смотрел, то только как исследователь человеческих характеров. Во множестве проходили они мимо меня, красивые и умные, страстные и кокетливые, а я, погрузившись в геологические книги, все силы своей души отдавал водным и земным просторам, и лишь изредка до меня доносились их голоса, и я как сквозь дымку различал их лица. Порой казалось, меня окружает пустота, и небытие: книги молчали, ум изнемогал, а откуда-то издалека, как эхо, доносились сердечные, милые голоса, и я будто чувствовал легкое прикосновение женских уст. Испытывал ли я в эти мгновения грусть, горечь или страх? Что сказать тебе, друг мой? В то время я не заглядывал в свою душу, старался как можно скорее отогнать чувство, которое именовал слабостью, чтобы вернуться к привычному течению жизни. Благодаря столь суровому, исполненному труда существованию я сохранил свои душевные и физические силы. Ты, верно, помнишь, что натура у меня пылкая, горячая, но я привык обуздывать свои порывы и повелевать ими. Они бушуют во мне и теперь — сильные, страстные, вызываемые любовью к науке… Зыгмунт, пусть твой ум и знания, почерпнутые в книгах, подскажут тебе: имеет ли право человек в моем возрасте, с моим прошлым полюбить женщину, хотя и умудренную жизнью, но гораздо моложе его?

Сегодня вечером я был у Регины — ее окружали пустые и глупые молодые люди. Они наперебой ухаживали за ней и занимали разговорами.

Меня охватил стыд при мысли, как я буду смешон, если подойду и стану, как они, любезничать с ней. И, едва взглянув на нее, я ушел. Пока я был в комнате, она весело смеялась и болтала, а когда увидела, что я прощаюсь с ее братом, перестала смеяться и умолкла… Возможно ли, что…

Зыгмунт, загляни в свои книги по психологии и ответь мне: может ли молодая красивая женщина полюбить человека, который уже проделал долгий жизненный путь?»

Равицкий кончил писать и подошел к окну. Была глубокая ночь. Тихо шумели деревья, посеребренные луной, на темно-синем небе кое-где сверкали звезды. Стефан скрестил на груди руки и долго стоял, задумавшись, вглядываясь в блики и тени летней ночи. Наконец он поднял голову и с глубоким вздохом произнес:

— О жизнь, жизнь! Кто поймет, кто разгадает твои тайны? Где предел невзгодам? Где среди жизненных бурь обретет поддержку мужественный и сильный человек?

IV

День стоял жаркий, балкон Тарновских был залит солнцем. Регина быстрыми шагами ходила по небольшой гостиной, Генрик сидел с книгой у стола, поглядывая временами на задумчивое лицо сестры.

— О чем ты задумалась, Регина? — спросил он наконец. — Не грусти, сестричка, подойди ко мне. — Когда она остановилась перед ним, он взял ее за руку. — Почему сегодня нет цветка в волосах? Он тебе очень шел.

— Какой ты добрый, Генрик, — ответила Регина, целуя брата в лоб. — Скажи, ты давно видел пана Равицкого?

— Вчера.

— А почему он уже два дня не был у нас?

— Наверно занят.

— Генрик, зайди к нему сегодня и пригласи к нам.

— С удовольствием, я всегда рад видеть Стефана.

Они снова замолчали. Регина по-прежнему ходила по комнате, а Генрик углубился в книгу, лишь изредка с улыбкой поглядывая на сестру.

Вдруг с шумом отворились двери, и в комнату, шелестя шелками, благоухая и сияя улыбкой, вбежала Изабелла.

— Pardonnez, madame![63] — воскликнула она, пожимая Регине руку, — что я пришла без приглашения. Mais je suis extrêmement pressée[64], y меня сегодня множество визитов, а вас я непременно хотела повидать, тем более что у меня поручение от графини. Bonjour, monsieur[65], — прибавила она, с кокетливой улыбкой подавая Генрику кончики пальцев.

Все сели. Изабелла устроилась так, чтобы продемонстрировать Генрику во всем великолепии красивые белые плечи, едва прикрытые легкими, прозрачными кружевами. Из-под маленькой белой шляпки золотистые локоны падали ей на шею, которую украшала нитка крупного жемчуга. Опершись на мягкую подушку и кокетливо откинув голову, она из-под полуопущенных ресниц посмотрела на Тарновского черными блестящими глазами.

Сидящие рядом женщины, обе красивые и молодые, составляли удивительный контраст. Они были подобны двум лучам, из которых один, идущий от ясного солнца, светит и греет, а другой — от фейерверка, рассыпается на тысячи искр и гаснет, оставляя после себя мрак и неприятный запах серы.

— Figurez-vous, madame, — со льстивой улыбкой говорила Изабелла, — графиня просто жить без вас не может. Она просила попенять вам за то, что вы так редко у нее бываете. Et pour vous aussi[66], monsieur Тарновский, вы с сестрой живете отшельниками.

— Поблагодарите, пожалуйста, графиню за внимание, — холодно, но, как всегда, вежливо ответила Регина. — Я приехала в Д. пить воду и по нездоровью не могу часто бывать в обществе.

— Qu â са ne tienne[67], — вскричала Изабелла, — мне известно, что вы с братом часто бываете у пани Зет. — Говоря это, она насмешливо поглядела на Генрика.

— Да, знакомство с пани Зет, — с достоинством ответил молодой человек, — доставляет нам с сестрой большое удовольствие.

— У нее, кажется, хорошенькие внучки? — со смехом спросила Изабелла.

Тень неудовольствия промелькнула по лицу Генрика.

— Панны С. очень милы и красивы, а главное, воспитанны и добры, — отрезал он.

— Графиня просит вас пожаловать сегодня к ней на чашку чая. Il у aura, je crois, beaucoup de monde[68], и вы всех нас очень обидите, если не придете. Мы вас ждем, — повторила она, прощаясь с Региной. — Если вы не придете, я буду думать, что vous cloitrez, ou bien que vous portez un deuil de coeur. Adieu, méchant![69] — добавила она, с улыбкой подавая руку Генрику.

— Чем я заслужил этот эпитет? — с иронией спросил молодой человек.

— Vous êtes cruel![70] — уже в дверях прошептала Изабелла и вышла, еще раз повторив приглашение.

Брат и сестра посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Пойдем к графине? — спросил Генрик.