Роз Медоуз - Любовница короля Страница 18

— Да. Потому что я не смог бы вынести позора, когда толпа обсуждала бы мое внебрачное отцовство, отпуская остроты и злые шуточки у меня за спиной…

— Но… ведь ты так обожаешь детей! Вспомни, как ты восхищался ребятишками де Салабери…

— Им посчастливилось родиться законными…

— Да как ты… вы смеете! Вы оскорбляете меня, сэр!

— Жюли, перестань!.. Ну зачем мы сейчас говорим все это? Ведь до детей пока дело не дошло.

Жюли промолчала, и остаток пути они проехали молча. А на ночь она заперла дверь в свою комнату — даже не столько для того, чтобы не впустить его, сколько для того, чтобы дать волю слезам.

Несколько дней они почти не разговаривали. Но приближалось новогоднее торжество, и Жюли поняла, что не может подвести Эдуарда, а поэтому должна быть на празднике идеальной хозяйкой — счастливой, улыбающейся, гостеприимной. В канун Нового года в час послеобеденного отдыха она принесла в комнату новое платье, работу над которым только что закончила:

— Вам нравится, сэр?

Вместо ответа, он вскочил и порывисто заключил любимую в объятия. Голос его дрожал от волнения:

— Жюли… Жюли… Я думал, что потерял тебя навсегда. — Эдуард нежно целовал ее и не сразу внял вопросу. Наконец он оторвался от женщины и посмотрел на платье. — Оно прекрасно. Но моя Жюли прекрасней!..

Теперь, когда страсти наконец улеглись, Жюли пыталась мысленно убедить себя, что, если бы у них родился ребенок, все, наверное, обошлось. И все же она решила поделиться с Катрин и рассказать ей о том, что произошло у них с Эдуардом.

Мадам де Салабери была потрясена:

— C'est impossible [6]. Ведь он обожает детей… и тебя боготворит…

— Может быть. Но внебрачных не хочет… — Жюли осеклась на полуслове, вспомнив, что де Салабери ничего не знают об истинном положении дел, и это был еще один вопрос, который Эдуард не хотел обсуждать. — Любой брак между нами был бы признан морганатическим, — нерешительно прибавила она. — А дети не смогли бы наследовать титул… Но даже тогда мы могли бы сделать их счастливыми…

Катрин ласково обняла ее за плечи.

— Если бы ты, Жюли, ждала ребенка, Эдуард хотел бы его не меньше твоего…

— Я тоже все время убеждаю себя в этом. Но уверенности у меня нет. Положение Эдуарда мешает ему, оно стало для него камнем преткновения… О, как я завидую тебе, моя дорогая Мышка!.. Как завидую, что в июне ты дашь жизнь еще одной малютке!..

Идеальным воплощением их мечты о загородном доме стал Монморанси-Хаус, расположенный в шести милях от Квебека огромный деревянный дом с прилегающими к нему обширными землями и шумным водопадом, ниспадающим в реку Святого Лаврентия. Теперь, когда они с де Салабери стали соседями, не проходило дня, чтобы друзья не встречались. Эдуард заезжал к ним по дороге на службу и обратно, да и Жюли, всякий раз отправляясь в Квебек, не представляла, как можно не заскочить к своей дорогой Мышке, с которой они стали лучшими подругами.

Когда наконец пришла новость, что у Мышки родился мальчик, Жюли обрадовалась так, словно это у нее родился ребенок, и немедленно отправила подруге письмо с поздравлениями:

«Ура! Ура! Ура! Тысячекратный залп орудий в честь очаровательной Мышки и ее крохотного малыша! По правде говоря, от радости и волнения я с трудом удерживаю в руке перо. Еще один мальчик! Как бы я хотела оказаться могущественной феей, чтобы щедро одарить малыша в день его появления на свет. Но, даже зная, что мы не в сказке, я чувствую, что малютка родился под счастливой звездой. Поцелуй его за меня, моя дорогая подруга, и передай ему предсказание крестной. Нет! Что же это я?.. Я буду только счастлива приехать сама в Бопорт сегодня около семи. И завтра, и в другие дни. А пока приберегу этот самый счастливый момент в моей жизни, с тем чтобы лично поздравить мадам де Салабери с радостным событием. Зато сейчас я искренне поздравляю всех Ваших домочадцев, независимо от их возраста и пола».

Так, будучи лишенной радости собственного материнства, она решила стать самой лучшей в мире крестной.

Приготовления к крестинам начались с одной весьма деликатной проблемы. Эдуард был протестантом и, с точки зрения католической церкви, еретиком, а стало быть, не подходил на роль крестного отца. Впрочем, благодаря его настойчивости, эти трудности были преодолены (во всяком случае, кто надо закрыл глаза на упомянутое обстоятельство), и мальчика назвали Эдуардом, а сама церемония прошла пышно и торжественно, с участием роты королевских стрелков.

Все осенние месяцы они путешествовали по окрестностям озера Онтарио и посетили форт Ниагара, где в их честь был устроен торжественный прием, на котором индейцы из племени мохауков в боевой раскраске и перьях танцевали для гостей воинственный танец. Это было яркое, красочное зрелище, но Жюли все же тосковала по обществу дорогих де Салабери.

Неприятности начались за несколько дней до Рождества, когда капитан Уэтеролл, состоящий у Эдуарда на домашней службе, сообщил ему о готовящемся мятеже. Об этом он узнал из слухов.

Эдуарду нравился Фредерик Уэтеролл: этому благородному парню и настоящему солдату можно было доверять — он вряд ли стал бы что-то сочинять, преувеличивать или передавать пустые сплетни.

— Сэр, их замысел таков — солдаты убегут ночью из казарм, доберутся сюда, в Кент-Хаус, убьют вас и подожгут дом.

— И что же они будут делать потом? — спокойно поинтересовался Эдуард.

— Планируют перебраться на ту сторону реки. Но если не удастся, они захотят продать свои жизни как можно дороже.

Эдуард задумчиво вышагивал по комнате.

— Я не думаю, что у них хватит духа на это. А каково ваше мнение, сэр?

— Эти сведения я получил от одного порядочного человека. Ему дорога ваша жизнь и безопасность. А он в свою очередь узнал об этом от пьяного солдата…

— Попробуйте разузнать поточнее, Уэтеролл. И не ходите без пистолета. Передайте этот приказ остальным офицерам. Распорядитесь провести в казармах тщательные проверки. Удвойте наряды часовых.

Эдуард должен был предпринять что-то, чтобы успокоить людей. Мятеж был ему совсем не нужен, ибо в Англии это расценили бы как его полное поражение.

На следующее утро он выстроил солдат на плацу перед казармой и без всяких предисловий объявил, что знает о готовящемся мятеже и что наказанию будут подвергнуты только подстрекатели.

Поскольку близилось Рождество, он готов был пойти на уступки и выслушать жалобы солдат. Его поразила пустячность и незначительность их требований, однако принц пообещал исполнить большинство из них. Но главная жалоба солдат состояла в том, что им полагалось слишком мало свободного времени — всего два часа каждый вечер. Тут Эдуард остался непреклонен. Он считал, что двух часов более чем достаточно, чтобы, напившись рому, слоняться по улицам и задирать друг друга или ни в чем не повинных жителей Квебека.