Порабощенные сердца - Хилл Эдит Страница 18

От ненависти. Эти слова опять прозвучали в ее мыслях, и наконец она поняла причину. Рика воспринимала все слова и поступки римлянина в искаженном виде. Ее ненависть была слишком глубока. Если она будет терпеть его присутствие дальше, то сойдет с ума. Его не послали на поля, как она надеялась, и теперь, как и в те два дня, его темные глаза будут следить за нею с твердостью и холодным любопытством, которые заставляли ее ненавидеть его еще сильнее. Церрикс должен выслушать ее! Он должен понять, что приказал невозможное. Если она должна иметь раба, пусть это будет другой, а не этот!

Решив так, она сразу успокоилась. Накладывая на больную руку припарку из болеутоляющих трав и оборачивая ее куском чистого полотна, обдумывала, что надо сделать. Уверенность, возникшая после принятия решения, не поколебалась, когда она открыла дверь и услышала стук его топора. Она скоро избавится от его присутствия.

Воздух был неподвижен. Рика пошла на звук, туда, где находился римлянин. Как она и ожидала, Дафидд был с ним, складывая нарубленные поленья. Темная голова поднялась — римлянин услышал ее шаги. Он повернулся к Дафидду и сказал ему что-то, что заставило мальчика заковылять в лес. Рика была уверена, что ребенок даже не заметил ее появления.

Она обогнула поленья и встала перед Галеном.

— Я хочу поговорить с тобой.

Он, не обратив на нее внимания, взмахнул топором, чтобы расколоть чурбан, поставленный на пень. Точный и сильный удар разрубил его пополам. Один кусок упал на землю, другой остался стоять на пне. Римлянин наклонился, схватил его и сбросил на землю, тут же установив на его место другой.

— Гален, — неожиданно сказал он. — Меня зовут Гален. Если ты хочешь говорить со мной, называй меня так. — Топор опустился вновь. Рика глубоко вздохнула.

— Гален, я собираюсь поговорить с Церриксом. Я не могу оставить тебя у себя.

Он поставил на пень следующее бревно.

— Я не собираюсь уходить. — Слова были сказаны тихо, но с силой.

Рика была настолько поражена, что не сразу нашлась с ответом. Потом опомнилась.

— Выбирать не тебе, римлянин! Ты пойдешь туда, куда скажут, и будешь делать то, что дадут.

Прислонив топор рукояткой к пню, Гален медленно распрямился и шагнул к ней. Его лицо ничего не выражало.

— Эти приказы — для раба. — Его Черные глаза смотрели так пристально, что Рика будто слышала не сказанные вслух слова: я не раб.

Внезапно Рику испугало то, что раньше нравилось в нем. Страх привел ее в ярость:

— Римская собака! — Она подняла руку.

С реакцией тренированного бойца Гален тут же предугадал ее удар и перехватил ее руку. Продолжая держать, он притянул ее на шаг ближе. Вся дрожа, Рика все же гордо подняла голову.

— Отпусти меня или я закричу.

Римлянин будто не слышал ее угрозы или не боялся ее.

— Ты полна ненавистью, ордовикская женщина. И до сих пор я позволял тебе выражать ее. Но больше этого не будет. Я больше не буду мишенью для твоего языка, потому что причина твоей ненависти не во мне. Я не представляю для тебя никакой угрозы. Я дал слово оставаться здесь по своим соображениям, поэтому связывающие меня цепи наложил я сам. Моя покорность — это не покорность тебе, а покорность моему собственному решению. Если я и подчиняюсь, то потому, что сам так решил.

Его голос походил на рычание, а в глазах загорелся опасный огонек. Но, как ни странно, страх Рики уменьшился. Его хватка, хотя и крепкая, не причиняла ей боли. Она почему-то была уверена, что это только демонстрация силы. Хотя он мог бы сломать ее, как тростинку, он не хотел обидеть.

— Ты одинока, — продолжил он внезапно смягчившимся голосом, — ну тебя есть веская причина для недоверия и ненависти к людям, подобным мне. Но сейчас я тебе не враг. Прекрати эту войну, которую ты разжигаешь между нами, позволь мне доказать справедливость моего признания. Я знаю, это трудно… то, что я прошу.

— Ничего ты не знаешь, — хрипло прошептала Рика. Его слова, попытка примирения и его неожиданная мягкость — все это обеспокоило ее больше, чем гнев и сила. Рика не знала, как реагировать, поэтому просто уклонилась от того, что не могла понять. — Ты ничего обо мне не знаешь! — Она рывком выдернула руку и, ничего не видя перед собой, побежала обратно.

В хижине ею овладела досада на себя, на свою женскую слабость. Чего она достигла бегством? Она должна была стойко стоять лицом к лицу. Хотя зачем? У нее ведь только две возможности: согласиться на примирение или пойти к Церриксу и просить его изменить свое решение. А если он откажет? Это вполне возможно, если судить по тому странному уважению, которое он, казалось, испытывал к римлянину. Может быть, они заключили между собой, договор чести? Не в этом ли причина свободы, разрешенной этому рабу?

Среди этого душевного смятения Рика поняла только одно — что она не пойдет к Церриксу. Ведь тот, конечно, спросит, почему она отказывается от такого послушного и работящего раба! Значит, некоторое время она должна продолжать заниматься ежедневными делами. Тотчас Рика услышала жалобное мычание коровы, которую давным-давно следовало подоить.

Рика заставила себя выйти из дома и направилась к стойлу. Римлянин закончил колоть дрова и теперь вместе с Дафиддом складывал поленья под навесом у стены хижины. Оттуда был хорошо виден весь двор, и Рика сразу почувствовала на себе его взгляд.

Он продолжал смотреть на нее и когда она начала свою домашнюю работу. Его взгляд лишал присутствия духа. Ее руки тряслись, когда она выполняла самую простую, привычную работу. Корове, казалось, тоже передалось ее беспокойство. Обычно послушное животное не хотело стоять спокойно и дважды лягнуло бадью.

Настроение Рики не улучшилось, и напряжение не упало, когда римлянин, закончив поленницу, начал ремонтировать изгородь. Участок, который он выбрал, находился около стойла. К счастью, дождь наполнил питьевое корыто, и Рика быстро накормила быков. Не надо было носить воду с реки или просить об этом римлянина. Рика также не захотела просить Дафидда отвести, как обычно, корову на пастбище. Она сама сделает это. И, чтобы не проходить мимо римлянина, Рика не стала заносить молоко внутрь, а поставила бадью в тень. Она отвязала корову, и к ней сразу подошел Дафидд.

— Я отведу ее, Рика. — Слова сопровождались нерешительной улыбкой и быстрым взглядом через плечо, встреченным одобрительным кивком римлянина.

— Спасибо, Дафидд. — Рика выдавила из себя улыбку, стараясь подавить раздражение. Оно снова вспыхнуло, когда она поняла, что жест мальчика подсказан ее рабом. — Мы поедим, когда ты вернешься.

— А можно мне поесть тут… с Галеном?

Вопрос застал Рику врасплох. Она не собиралась кормить римлянина, но не видела способа не делать этого, не роняя себя в глазах мальчика. Рика кивнула и потянулась за бадьей с молоком.

Резкий запах, который встретил ее в хижине, ни с чем нельзя было спутать. Овсянка переварилась и подгорела. Рика распахнула двери, кляня ожог на руке и котелок с пропавшей овсянкой.

— Кормить его? — крикнула она, гремя глиняными горшками и деревянными чашками в поисках меда — им можно перебить пригорелый вкус овсянки. — Надо бы подмешать в его чашку пригоршню тисовых ягод! Отравить этого пса… вот единственный способ избавиться от него.

Несмотря на мстительное бормотание и соблазн наскрести в чашку римлянина обгорелые остатки со дна котелка, Рика все-таки удержалась от этого. Она погрузила две тыквенные фляги в бадью с молоком и подошла к двери, поджидая Дафидда с пастбища. Помимо воли, ее взгляд переместился туда, где продолжал работать римлянин.

Обухом топора он вколачивал шатающийся столб в размягченную после дождя землю. Казалось, это давалось ему без труда и боли. Он отложил топор и покачал столб. Очевидно, удовлетворенный его прочностью, Гален повернулся и посмотрел на нее.

— Если ты подержишь перекладину, я привяжу ее на место.

У Рики мгновенно промелькнули две мысли: он находился спиной к ней, но знал, что она наблюдает за ним. И еще. Он опять ничего не спросил, просто объяснил, что собирается сделать.